О людях и нелюдях - С. Алесько

До Надреченска оставался день пути. На ночлег князь остановился в небольшом селении с детским названием Лопушки. Жители его, к счастью, таковыми не являлись. Содержали собственную стражу и уже несколько лет, как обнесли деревню крепким бревенчатым тыном.

Разведка подоспела вовремя. И известия принесла такие, что аж руки тряслись в предвкушении, а зубы так и норовили вытянуться в клыки. Хват в очередной раз проверил свой клинок. Уже смеркается… Еще пара часов, и можно выступать. Все складывается на редкость удачно. Видно, Клыкастый напрочь забыл о своих детях и не сводит взгляда с Соколиного.

Шутка ли: Ужик сказал, Беркут нашел соколенка, тот, вроде бы, сейчас в столице. Зачем уродец понадобился ясному государю, не понятно. Зато доподлинно известно, что король послал счастливому отцу приглашение ко двору. Верный пес, конечно, не посмел ослушаться, а дружину с марша к Запрудному отзывать не стал. Отправился с небольшим отрядом, полагая, что основные силы нелюдей сейчас на западе. Так оно и было пару дней назад. Но оборотню, особливо подготовленному и обученному, такой бросок — легкая пробежка, тем паче по хоженым-перехоженым тропам. Перекинулись, одежду и оружие в узел на спину, провизию, лекарей, обоз оставили сзади, а сами понеслись по горам и лесам звериным скоком. И вот они уже под бревенчатым тыном жалкого селения Лопушки. Хорошее название. Сиплый и пошутить успел, мол, страшный Соколиный князь, хозяин замка на Грозовом утесе, сгинет в Лопушках. Еще лучше было б — в Нужниках, но никакое везение не может простираться столь далеко.

Дальнейшее напоминало простейшую учебную вылазку. Бойцов-оборотней было много: на охоту за Соколиным сорвались три самых крупных, хорошо организованных отряда, объединивших силы для осады Запрудного. Немногочисленные воины князя стали на ночь у тына. Маленькая деревенька не могла предоставить ночлег всем, вот и решили разбить лагерь. Нападения нелюдей не опасались. Сидя у костров, обсуждали, как там дела у дружины, удалось ли хоть немного ослабить обнаглевших тварей. Разведчики этих самых обнаглевших с трудом сдерживали смех, лежа в кустах и слушая треп людишек.

Стоило разговорам в лагере затихнуть, оборотни, большей частью в зверином обличье, подобрались поближе. Сначала по-тихому перерезали часовых, а потом и остальных. Волки чувствовали себя будто в стаде овец. Все сделали быстро и тихо, лишь несколько негромких стонов раздалось в ночи. Они не потревожили часовых за тыном. Мало ли, птица ночная кричит, али неприкаянная душа бродит. Разве могло кому-то прийти в голову, что с княжими воинами расправятся, словно с кроликами на лужке?

Покончив с отрядом, нелюди вновь приняли человеческий облик, оделись, вооружились и направились к тыну. Двое кошаков без труда и лишнего шума махнули через ограждение, перебили стражу и открыли ворота. Люди полагают, что к Воинам Клыка идут волки да медведи, и здорово заблуждаются. Дети Крылатой не делают различия между нелюдями, убивая и насилуя, поэтому желающие отомстить находятся и среди собак, и среди кошек.

Войдя в Лопушки, Воины Клыка почувствовали себя лисами в курятнике, Соколиным в мирной деревушке оборотней… Нет, последнее сравнение не совсем верно. Селян трогать не стали. Подперли двери кольями, и все. Если кто и проснется, живо сообразит, что к чему, и в окна не полезет. Ну а полезет… Его и встретят, и приветят.

Ясный князь, как и положено, заночевал не где-нибудь, а в доме старосты. Обротни окружили избу, один из вожаков, медведь Колун, поднялся на крыльцо и застучал в дверь.

— Просыпайся, князь! К тебе гости! — заслышав внутри шевеление, спустился к своим.

Соколиный вышел на крыльцо не один, с мальчишкой-оруженосцем и двумя взрослыми воинами. Против трех сотен оборотней. И смотрел, будто к нему пришли повинные селяне, оброк не додавшие.

Трое вожаков переглянулись. Смелости князю не занимать. На спутниках-то его лица нет… Нелюди постарались произвести впечатление, захватили с собой факелы и сейчас зажгли. Чтоб подслеповатые людишки видели, сколько желающих пришло по их души.

— Сдавайся, князь, — выступил вперед Хват.

— Подойдите и возьмите, твари.

И они подошли. Взрослых воинов зарубили сразу. Мальчишку Хват оглушил и вытолкнул из сечи. Уж очень потешно щенок пытался защитить своего князя. Нет, на самом деле не было в этом ничего потешного. Напротив, отчаянная храбрость юнца вызывала уважение. Пусть пока живет, может, еще на что сгодится.

А Соколиный рубился, словно бешеный. Крыльцо стало скользким от крови. И в дом не уходил, хотя мог бы. Они, конечно, достали б его оттуда. Может, подожгли бы и выкурили, как барсука из норы. Но князь не стал отступать, положил немало нелюдей. Колун разрубил ему руку, да только Соколиный и раненый продолжал сражаться. Подвел его меч: переломился у самой рукояти. Вот тут князя и скрутили.

— Как казним душегуба? — первым делом спросил Сиплый, когда битва закончилась, и они подсчитали потери.

Девять мертвых оборотней, до раненых никому дела не было, ведь они, считай, сразу вернулись в строй.

— Сожжем или живьем сварим? — продолжал волк.

— Погоди, куда торопишься? — огрызнулся Хват, связывая оруженосца Соколиного, который начал подавать признаки жизни.

— А чего тянуть? — поддержал волка Колун. — Говорили же, князь подохнет в Нужниках, тьфу, в Лопушках этих.

— Вы не расслышали, что Ужик сказал? — Хват, закончив вязать мальчишку, выпрямился и повернулся к вожакам. — Младший княжич нашелся. Хотите, чтоб на место старого пса пришел молодой?

— Дык, соколенок теперь, вроде, один из нас? — засомневался медведь.

— Я б на его месте нелюдей стал еще сильней ненавидеть после того, что с ним сделали, — сказал Хват. — Давайте-ка так поступим. Заберем князя и уйдем в укрывище. Там пленника можно долго держать, хоть до следующей весны. А сами отправим к Беркуту посланца. Вот этого сосунка, — осторожно ткнул ногой беднягу-оруженосца, который уже полностью пришел в себя и дергался в путах, проверяя на прочность. — Пущай княжич к нам пожалует, ежели хочет отца живым видеть. Вот мы на него и посмотрим, да расспросим, как он мыслит княжить…

— Ты еще говорить с ним собираешься?! — едва ли не взвыл Сиплый, иной раз напоминавший Хвату погибшего Когтя.

— Почему бы и нет? Что мы теряем? Не понравится он нам — прикончим вместе с Соколиным. А вдруг парень согласится на наши условия? Он ведь теперь тоже нелюдь. Может, за эти годы людской спеси у него поубавилось?