Волшебный локон Ампары - Сергей Павлов

– Персонификация Числа Перемен в Откровении Иоанна имеет весьма негативный оттенок, – заметил Кир-Кор.

– И это естественно, – согласился экзарх. – Резкая перемена привычного уклада жизни – следствие общественных или природных катаклизмов. На первых порах у людей, конечно, все вверх тормашками, дисгармония, хаос! Неприятно. А бывает – ужасно и отвратительно... Однако это не повод к тому, чтобы свое недовольство дисгармонией вымещать на числовом предуказателе суровых перемен. У числа «восемнадцать» роль индикатора – не более, но и не менее того.

– Это как оранжевый светосигнал на крутом повороте, – подхватил просветительскую эстафету Полуянов. – Виноват ли оранжевый цвет, если ты вдруг в этот крутой поворот не вписался? Пеняй, как говорится, на недостаток гибкости собственной психики. Вот я, например, не вписался, но от этого сам оранжевый цвет своего спектрального значения не потерял.

Последнюю фразу Михаил произнес, глядя на Ледогорова, тем самым давая понять, что грагалу она адресована только наполовину.

– У меня возникло ощущение... – начал было фундатор.

– Оно тебя не обманывает. – Полуянов кивнул. – Я не приму участия в ретропиктургическом сеансе.

– Так... Добровольно лишаешь себя основополагающей информации...

– Я ею пресыщен, экзарх.

– Понимаю, – мягко проговорил Ледогоров. – Хотя одобрить, прости, не готов. И все же спасибо тебе за энергию, мудрость, поддержку в трудный сегодняшний день. Тебе и братьям, принявшим на себя страдания, как подобает ревнителям Этимона.

– Ты с нами словно прощаешься, Агафон.

– Нет, Михаил, единственно по тебе сокрушаюсь, – смиренно признался фундатор.

– Несмотря ни на что... пойдешь до конца?

– О том не спрашивают, эварх.

Михаил угрюмо проговорил на латыни:

– Каламитосус эст анимус футури анксиус.

«Несчастна душа, исполненная заботы о будущем», – машинально перевел Кир-Кор, не совсем понимая, однако, что хотел этой фразой сказать Ледогорову Полуянов.

Экзарх посмотрел на грагала:

– Ты не менял своего решения, Кирилл?

– С твоего позволения я начинаю ровно через минуту.

– Хорошо, через минуту – на кафедре Большой Экседры.

Взбивая ногами подол своей латиклавии, Агафон упорхнул в разверстую синими квазиокнами квазинебесную глубину.

Михаил, обхватив плечи руками, никак не мог заставить себя успокоиться:

– Вам проще – тебе и ему. Вы оба ярко-оранжевые изнутри и снаружи. Успеха вам на крутых поворотах истории!

В словах эварха звучала горькая нота.

«Почему „вы оба“?» – подумал Кир-Кор. Отхлебнул из бокала и на несколько секунд закрыл глаза, настраиваясь на обширную, двухсотабонентную пиктургию. Мешало то, что он почему-то утратил ощущение крупного скопления возбужденных людей. Вместо нужного настроя вдруг пришло озарение другого рода: он вспомнил, что его год и день рождения совпадают с годом и днем рождения Агафона. Совпадают, следовательно, и довлеющие коды личностного бытия. Кстати, в полном имени Агафона Виталиановича ведь тоже восемнадцать букв кириллического алфавита!..

Решительно выкинув из головы всю эту несусветную цифровую чушь, Кир-Кор шагнул в указанную Ледогоровым синюю дверь.

В синем тамбуре его настиг голос эварха:

– Но не расплескайте на поворотах чашу гнева – она наполнена ужасами уничтожения!

Из тамбура в зал был единственный выход – через овальную дверь-зеркало в рельефной светоносной раме; стоя перед зеркальной дверью, Кир-Кор взглянул на себя и подивился суровой озабоченности лица. «Это из-за синюшного освещения...» – подумал он с естественным в подобных случаях неудовольствием. Дверь съехала в сторону – взгляд метнулся по рядам сравнительно небольшого амфитеатра. Большая Экседра... Зал был поразительно малолюден. Практически пуст!

Радиальные проходы амфитеатра сходились к подиуму, на котором сияло светосигналами некое сооружение, напоминающее с тыльной стороны кабину люфтшниппера без блистера, – угадать кафедру в этом сложном гибриде режиссерского пульта и терминала можно было только по местоположению. Подойдя к ней сбоку, Кир-Кор оперся ладонью о гребень ниспадающей закраины кафедрального барбета и поприветствовал присутствующих заимствованным у Ледогорова церемониальным полупоклоном. Люди, приподнявшись с мест, молча адресовали гостю такое же приветствие. Он не собирался пересчитывать их. Но стоило ему подумать об этом – ответный импульс ясночувственного быстродействия мгновенно выдал спровоцированный мыслью результат: семнадцать. «Я, стадо быть, восемнадцатый», – подвел он продиктованный роком итог, понимая, что при такой обстановке специально «подогнать» к Числу Перемен количество пиктургентов было бы немыслимо. По меньшей мере – достаточно сложно... Но, как бы там ни было, очевидно, в зале остались после Большой Экседры лишь те, кто сознательно шел на риск. Или те, кто верил, что ментальный контакт с производителем странных увечий им ничем плохим не грозит. Точнее – и те, и другие.

Он заметил, что остались в основном участники утренней «эзбушки». Единственный новичок среди них – знакомый эварх из Тамбовского экзархата Сергей Гладышев. По понятной причине не было здесь гроссмейстера и магистра. По непонятной – отсутствовал ватагар. Что ж, очень жаль... Возможно, уход ватагара и привел к тотальному опустошению зала. Как-никак авторитет прорицателя с восемьюдесятьюпроцентной сбываемостью предсказаний... Но, может, уход его и не связан с каким-нибудь нехорошим предвидением и причина куда прозаичнее? Скажем – неспособность предвидца к интротомии?.. Вряд ли. Хотя, если припомнить, на утренней экседре вопрос о ретропиктургии ничем не задел ватагара – Юрмед Вертоградов остался к полемике равнодушен... Нет, здесь, видимо, авторитет ни при чем, каждый философ определяется сам. Вон даже сверхосторожный хальфе с ясно написанной на шафрановом личике мужественной решимостью ждет «опасного» ментаконтакта: по сторонам не смотрит – машинально перебирает четки, покачивая головой в белой чалме. Боится, наверное, непонятного, но знает: быть сейчас в зале – это надежда приблизиться к истине и отделить наконец зерно от плевел.

Пиктургенты сидели рассредоточенно – далеко друг от друга. Только коммуникатор и региарх устроились по соседству и вдумчиво вели между собой неслышный для окружающих разговор. Ближе всех – в первом ряду амфитеатра – сидели эрил, препозитор и созипатор. Дальше всех (но и выше всех) – в самом последнем ряду – обосновались златоглазый махариши и белобородый ариарх. Фундатор выбрал себе место в середине зала – на перекрестье радиального и кругового проходов, и его фигура в рассеянном созвездии философов была теперь на положении центрального светила.

По традиции полагалось взойти на кафедру и сказать несколько слов о предстоящем сеансе. Кир-Кор взошел и сказал:

– Уважаемые эвархи, все вы знаете, чего ждете, поэтому я не знаю, о чем еще говорить. Приглашаю вас к соучастию в пиктургическом обзоре моего тысячного по счету дальнодействия в глубоком космосе в режиме свободного поиска. Сейчас мы все вместе прочувствуем самый важный фрагмент моего сорокатрехчасового тревера. Я имею в виду, конечно, Планар... Лично мне Планар показался природным объектом. Многие усомнились в правильности моих впечатлений и начинают считать Планар артефактом – изделием иной космической цивилизации или даже ампартефактом. Что ж, наверное, будет полезно взглянуть на Планар моими глазами – глазами единственного очевидца... Пардон! Единственного из очевидцев на Земле, поскольку Планар видели воочию трое новастринцев – я, мой сын Сибур, его друг и напарник по дальнодействию Миран Бибрактис. Миран и Сибур – дальнодеи молодые, но с достаточным опытом, хотя по молодости лет уходят в глубокий космос только в режиме парного поиска. Сибур заинтересовал друга моим открытием – и теперь, пока я в отпуске, они вдвоем пытаются развязать узел топологической загадки Планара. Я не исключаю того, что им удастся это сделать до моего возвращения... Спасибо за внимание.

– В определенном смысле это им уже удалось, – прозвучал из середины зала голос фундатора.

«Ага, – подумал Кир-Кор, – экзарх придерживал новастринскую новость под занавес».

Затянутая в белую перчатку рука Ледогорова сделала в воздухе призывный жест – Кир-Кор спрыгнул с подиума, поднялся по центральному проходу к перекрестку и, повинуясь указанию белоснежного экзаршьего перста, опустился в угловое кресло – одесную. Мало сказать, что он был заинтригован. Он был одновременно и горд успехом своих молодых последователей, и несколько обеспокоен. Планар – штука непредсказуемая, отрицать это теперь уже невозможно...

Экзарх уловил мысль грагала, ободряюще посмотрел на него. Протянул руку через пространство прохода:

– Все хорошо. Сначала ты показываешь Планар, а вслед за этим я показываю уловленное мною позапрошлой ночью в Сидусе сообщение Сибура из новастринского далека. Извини, но сегодня у нас с тобой сдвоенный сеанс пиктургии. Пиктургентов, к счастью, немного, и все они, за одним-единственным исключением, сильные интротомы.