Пионеры Вселенной - Герман Нагаев

– Да, да, понимаю… Тогда я вас провожу. Вместе пройдемся по городу…

8

«Вода, как вы знаете, состоит из двух частей водорода и одной части кислорода… Эту воду я химически разлагаю с помощью сильной бинзеновской батареи. В смесительном ящике… смешиваются оба газа. В верхней части этого ящика помещается платиновая трубка, снабженная краном.

Вы уже, конечно, догадались, господа, что описываемый мною аппарат есть не что иное, как кислородно-водородная горелка, температура которой значительно выше температуры кузнечного горна».

Циолковский вскочил и возбужденно заходил по комнате:

«Великолепно! Замечательно! Такая смесь будет гореть и в безвоздушном пространстве! И она даст мощнейшую газовую струю. Ведь температура горения этой смеси – три тысячи градусов!..

Однако я, кажется, увлекся. Нельзя доверяться фантазии. Я должен основательно поразмыслить, поставить опыты. Жюлю Верну было весьма удобно применить в романе эту смесь, так как она вырабатывалась прямо на воздушном шаре.

В фантастическом произведении все возможно. Все легко и просто. А как же получится в действительности? Ведь кислородно-водородная смесь – гремучий газ, способный взрываться от малой искры… Нужно найти способ овладения этой могучей силой: заставить эту смесь гореть равномерно.

Придуманная Жюлем Верном платиновая горелка едва ли могла бы существовать в реальности. Температура горения кислородно-водородной смеси почти вдвое выше температуры плавления платины. Над этим тоже следует думать… Но сейчас важно другое!

Мне пришла мысль использовать кислородно-водородную смесь, как топливо для ракеты. Вот главное!

Жюль Верн писал о применении ракет для торможения лунного снаряда. Но его ракеты, очевидно, были начинены порохом. Такие ракеты существовали тысячи лет назад. Я предлагаю совершенно новый тип ракеты – ракеты жидкостной, работающей на сжиженных газах».

Циолковский стал ходить, насвистывая. Он радовался находке и старался представить, как можно устроить главный двигательный аппарат ракеты.

В раздумьях прошло около часа. Затем он сел к столу и стал делать набросок схемы ракеты.

«Жюль Верн предлагал добывать кислород и водород из воды, прямо на воздушном шаре, потом смешивать оба газа в равных пропорциях и смесь направлять в горелку. Такой метод совершенно неприемлем для ракеты. В наши дни, когда научились делать сжиженные газы, получение смеси решится проще. Я помещу в ракете два вместительных баллона. В одном будет жидкий кислород, в другом – жидкий водород. Газы из баллонов силой давления будут поступать в камеру – продолговатую трубу с раструбом, в виде рупора. Там газы будут смешиваться, воспламеняться и, охлаждаясь в раструбе, вылетать с огромной скоростью, двигая ракету».

Циолковский нарисовал контур будущей ракеты, похожей на остроносую рыбу с обрубленным хвостом. Там, где у рыбы кончается голова, он перегородил контур ракеты вертикальной линией и в этом отсеке написал: «пассажиры». Вдоль осевой линии он нарисовал узкую трубу, расходящуюся рупором в конце. В верхнем отсеке написал: «жидкий водород», в нижнем – «жидкий кислород». В конце, где кончается раструб, штрихами изобразил выброс расширенных газов, и в начале трубы – взрыв.

Внимательно посмотрев на рисунок, он написал сверху: «Схематический вид ракеты». «Вот она! Вот она моя давнишняя мечта! Плод бессонных ночей и мучительных раздумий! Браво! Браво! Браво!» – Циолковский несколько раз хлопнул в ладоши и довольный заходил по комнате.

«Главное найдено, однако еще надо думать и думать. Ведь если равнодействующая сила взрывания не пройдет точно через центр инерции снаряда – ракета будет вращаться. А это – равносильно провалу всей идеи… Добиться же математической точности в этом совпадении невозможно… Что же тогда? Нужно добиваться автоматического управления ракетой путем гидроскопического устройства. Однако это все в будущем… А вот расчеты необходимо сделать сейчас. Может, пригодятся мои старые вычисления. Без них нельзя и думать о конструкции ракеты».

Циолковский опять сел к столу и стал рассчитывать. Он сидел долго. Дома уже давно все спали. Не один раз пропели петухи, а он все сидел за расчетами.

«Да, да, да, так и выходит, как я предполагал. В ракете можно будет регулировать силу взрыва, силу горения газов. Ракета сможет отрываться от земли медленно и лишь потом, постепенно, набирать скорость. Это позволит отправлять на ней не только точнейшие хрупкие приборы, но и людей! Да, на ракете могут лететь люди!»

Циолковский быстро решал уравнения. Несмотря на усталость, глаза его светились все веселей и радостней. Он чувствовал, что нащупал верный путь исследования.

«Огромное значение имеет скорость истечения из камеры газов. Уже сейчас при сгорании водорода и кислорода получается скорость истечения газов 5700 метров в секунду. Это фантазия! А если увеличить скорость истечения газов, можно оторваться от земли и улететь на другие планеты! Попробуем-ка подсчитать…»

Циолковский долго вычислял и наконец поднялся с видом победителя.

В этот миг кто-то застучал в калитку. За стеной проснулась и стала одеваться Варвара Евграфовна.

– Я не сплю, Варя, я сейчас выйду, – сказал Циолковский и, накинув пальто и нахлобучив шапку, вышел во двор.

– Вам телеграмма! Распишитесь.

– Спасибо! Сейчас…

Варвара Евграфовна накинула капот и, выйдя в кухню, захватила лампу.

Циолковский, войдя, озябшими руками развернул телеграфный бланк, поднес его к лампе.

– Ну что, Костя?

Циолковский без сил опустился на скамейку.

– Костя, что? Костя, родной мой! – бросилась к нему жена.

– Игнаша… Игнаша… – прошептал Циолковский и, склонившись на стол, глухо зарыдал…

Глава тринадцатая

1

Когда птица теряет птенца, она мечется, плачет, ищет и, не найдя, – утихает, прячется, молча горюет в своем гнезде…

Получив известие о самоубийстве сына, Циолковский уединился, выплакался и стал молчаливо собираться на похороны… А когда вернулся из Москвы, снова закрылся в своей комнате и никого не хотел видеть.

Варвара Евграфовна, напротив, легче чувствовала себя на людях, среди детей. Она плакала и горевала вместе с ними. Она хотела, чтоб и муж в эти тяжкие дни был с детьми. Так было бы легче переживать горе, но Циолковский выходил лишь к обеду, был мрачен и ни с кем не разговаривал.

Видя подавленное состояние мужа, Варвара. Евграфовна нет-нет и заглядывала к нему, садилась рядом, пыталась успокоить:

– Костенька, все мы убиты горем, все… Но нельзя же опускать руки, нельзя доходить до отчаяния… Ведь у нас на руках пятеро, и двое – совсем малыши. Подумай, что с ними станет, если, не дай бог, что случится с тобой…

– Да, да, я понимаю, Варенька, но мне легче, когда я один.

– Нет, нет, неправда. Я ведь вижу и чувствую: ты казнишь себя, истязаешь… хочешь всю вину взвалить на себя.

– Да, я и виноват. Очень виноват… Мало уделял внимания сыну. Игнаша был очень впечатлителен. Угнетен несправедливостью, произволом властей, а я не предостерег…

– Вся молодежь сейчас такая. Тут не твоя вина, Костя. Сколько случаев-то подобных… А вот у Стрешневых Коля – в тюрьму попал… вернется ли, нет – неизвестно… У всех горе. Такая уж жизнь. Нельзя убиваться. Ты сам говорил, что надо беречь силы для борьбы.

– Разве я говорил это?

– Говорил… и не раз говорил…

Циолковский задумался.

И надо же, чтоб это несчастье случилось именно сейчас, когда он заканчивал обдумывание самой главной работы своей жизни… Если бы он был суеверным, то подумал бы, что тут действуют злые силы. Что именно они нанесли этот тяжкий сокрушающий удар…

– Надо бы отдохнуть тебе, Костя. Хоть на время отложить свои работы. Я в церкви была, молилась за упокой души бедного Игнаши… Батюшка беседовал со мной.

– Что он сказал тебе? – насторожился Циолковский.

– Говорил, что бог наказал нас за твое еретичество… Да, за то, что отрицаешь религию и хочешь лететь на небо… Уж лучше бы ты что другое изобретал…

– Варя! Да как же ты могла слушать эти бредни? – негодующе закричал Циолковский.

– Я не хотела, он сам подошел ко мне. Ведь он был другом отца…

– Все, все против меня! Даже жена и дети. – Циолковский вскочил и стал нервно ходить из угла в угол.

– Костенька, родной, – взмолилась жена, – я никогда больше не буду с ним говорить.

– Не буду… ты должна понять, что наука и религия – непримиримы! Что я до самой смерти стану бороться за свои идеи, и никто, никакие силы не смогут заставить меня отказаться от этих идей.

– Костенька, да разве я против…

– Ты должна знать, Варюша, что великие открытия не обходятся без жертв. Если б я не был отдан науке, я бы больше уделял внимания Игнатику. И может быть, уберег его… Все это ужасно!.. Но иначе нельзя. Надо отдаваться науке целиком. Только тогда можно чего-то добиться. Пусть я принесу себя в жертву, но я не брошу своих поисков. И если мне не удастся создать проект ракеты, другие люди подхватят мои идеи и осуществят мои мечты.