Сказки о воображаемых чудесах - Кинг Стивен

Ну так вот, когда Родди посвятили в рыцари и он стал сэром Родериком, он поставил «Судью» Пинеро, и, естественно, я участвовал в спектакле. Дублировал его самого, а также исполнял небольшую роль — Вормингтона. В третьем акте создается неплохой комический эффект, но вы ведь не это пришли выслушивать? Так вот. Родди конечно же играет главную роль — судью Поскера, и, поверьте, играет блестяще.

Вы знакомы с пьесой? Хороший старомодный фарс. Никакой похабщины. И всегда идет успешно; разве что критикам не угодишь, находят ее устаревшей и скучной. Вот именно поэтому, я убежден, мы и не попали с ней в Вест-Энд. Ну, как бы то ни было, есть там довольно миленькая роль юной учительницы музыки по имени Беати. На эту роль Родди взял никому не известную тогда молодую актрису Иоланду Кэрей. Уже слышали о ней? Попридержите коней, потому что, уж поверьте, вы не знаете и половины.

Иоланда была милой малышкой, как раз во вкусе Родди. Какой у него был вкус? Ну, она была изящной — я думаю, ее бы назвали «миниатюрной» — блондинкой с тонкими чертами и чуть вздернутым носиком. Выглядит так, словно ее ветерком сдует. Вот такие и нравились Родди. Противоположности, которые притягиваются, я так это называю, ведь сам-то Родди, как вы знаете, был громадным, косая сажень в плечах. В то время, о котором я рассказываю, ему было шестьдесят три, но, если бы не седина, он мог бы сойти за сорокапятилетнего. Только не думайте, что Родди выбрал Иоланду исключительно потому, что она ему понравилась. Он был не из таких. У Иоланды был талант, уж поверьте. Может, и недостаточно отшлифованный, да и голоса ей часто недоставало, но способности были, это определенно, и Родди распознал их на прослушивании.

Я хорошо знал Родди и уже с самого начала репетиций понял, что она ему нравится: такие уж трепки он ей задавал. Так случилось, что он не только играл тогда главную роль, но еще и выступал в качестве режиссера. Сейчас так не принято, практика эта сильно устарела, но все же периодически случается. Это как соло-пианист, дирижирующий фортепьянным концертом прямо от клавиатуры. Но, черт побери, так делал Гилгуд, так делал Оливье, а чем Родди хуже? Иногда он бывал груб, но, с другой стороны, он измывался только над теми, на кого возлагал самые серьезные надежды, потому что знал, что они способны на большее. Порой молодые актеры с трудом способны были это понять; точно так же он не всегда осознавал, что некоторые люди плохо переносят грубость. Иоланда была как раз такой. Он постоянно отчитывал ее, говорил, что она должна больше отдаваться роли, больше стараться, и дошло до того, что я раз или два замечал у нее в глазах слезы.

Я изо всех сил старался подбодрить Иоланду, но она-то считала, что я просто ее жалею. Когда я попытался поговорить с Родди наедине, он очень резко сообщил мне, чтобы я не совал свой нос в чужие дела, так меня растак. Мне показалось, будто он заподозрил меня в романтических чувствах к Иоланде, но дело было не в этом. Просто чтоб вам с самого начала было ясно: я гей. Не то чтобы я был большим фанатом этого слова, но сегодня альтернатив ему просто нет. Этот факт моей биографии Родди всегда предпочитал игнорировать. Понимаете, я этого не отрицаю, но и не спешу говорить в открытую, и я даже однажды был женат. Жена сбежала от меня к зубному врачу; не буду утомлять вас подробностями. Ваше здоровье!

Так на чем я остановился? Ну да, ситуация с Родди и Иоландой разрешилась довольно причудливым способом. Мы репетировали перед гастролями в полузаброшенном церковном зале в Ламбете. Местечко жуткое, зато дешевая аренда. Родди, как почти все управляющие театром, с которыми мне приходилось работать, мог быть одновременно очень скупым и крайне расточительным, причем в самых неожиданных вопросах. Вот этот зал и был одним из его странных способов экономить. Отрывки из Библии на стенах, грязные окна… Удручающее зрелище. А еще там обитал кот, древний рыжий котище по имени Чарли — одному Богу ведомо, почему я его запомнил, но запомнил же! — самый шелудивый старый задира из всех, что я встречал. У него была привычка временами захаживать на репетиции. Придя, он какое-то время стоял (или сидел), не шелохнувшись, а потом принимался вопить. Наверное, ему просто хотелось есть, но мы прозвали его «Критиком», потому что порой действительно казалось, что он комментирует наши потуги сыграть комедию.

Не надо и говорить, что Родди ненавидел Чарли. И вот однажды кот устроил свой концерт как раз тогда, когда страсти на репетиции и так накалились. Родди, который пытался припомнить свои строки, вышел из себя, бросился к Чарли и от души пнул кота. Тот издал душераздирающий визг, и Иоланда, которая стояла поблизости, побежала к нему на помощь. Она крепко прижала к себе старого негодника и пропесочила Родди. Он уставился на нее в крайнем изумлении. Ничего не сказал, но я слышал, как скрипят в его голове шестеренки, и даже один раз увидел, как рот его дернулся в подобии улыбки, но Родди сдержался. Он молча выслушал ее, а потом просто и любезно извинился. Сказал, что его поступок был «непростительным». Иоланда отпустила Чарли, который царапался и извивался у нее на руках самым невоспитанным образом. Он рванул из зала, и больше мы его не видели.

Тот случай послужил поворотной точкой в отношениях Родди и Иоланды. Ее игра стала уверенней и ярче, его замечания больше не были такими резкими. Они перестали быть начальником и подчиненным и превратились в коллег. Для всех это явилось огромным облегчением.

Я в точности не знаю, когда они закрутили роман, но думаю, это случилось в самом начале гастролей. Подозреваю, что на второй неделе, когда мы играли в театре Ройял, в Ньюкасле. Знаете его? Прелестный старый театр.

Во вторник утром мы с Иоландой наткнулись на Родди у служебного входа. Мы зашли, чтобы справиться о почте; стоял прекрасный апрельский день, поэтому мы вышли на улицу и стояли, болтая о всякой всячине, и тут появился Родди. Я заметил, что на него напала охота к перемене мест, и под влиянием момента он предложил нам вместе куда-нибудь съездить. Хотел показать нам Адрианов вал: эта перспектива привела Иоланду в безумный восторг, а вот моя радость была гораздо более умеренной: я уже бывал там. Но Родди так на меня глядел, что я понял: он хотел, чтобы я поехал с ними. Не совсем уверен, зачем ему это было нужно, но, знаете, для Родди актерство было чем-то вроде дурной привычки, и, даже когда дело касалось соблазнения, ему все равно нужна была публика. Мы покинули Ньюкасл и поехали вдоль вала. Стоял один из тех мягких и тихих весенних дней, до краев заполненных дымкой и первыми песнями птиц, когда бледная зелень холмов плавно перетекает в серые оттенки выступов и впадин римских стен и крепости. Родди рассказывал про стену, и Иоланда ловила каждое его слово, точно восхищенная школьница. Мы вышли из машины у Хаусстедса (этот вал сохранился лучше прочих) и побродили вокруг. Было почти совсем безлюдно. В какой-то момент Иоланда спросила про самого Адриана, каким он был человеком. Родди был знатоком по части военной истории и хорошо помнил даты, но помимо этого знания его были довольно ограниченны. Он помедлил с ответом, и во время этой паузы я сообщил им то единственное, что знал об Адриане: что он испытывал страсть к пленительному юноше Антиною, чья загадочная гибель омрачила последние годы императора. Иоланда была озадачена.

— Не знала, что тогда тоже были геи, — сказала она. Родди стоял у нее за спиной; он подмигнул мне. Я предпочел это проигнорировать и принялся молоть всякую чушь про греков, про Платона, про Сократа. До самого конца прогулки я чувствовал себя до крайности неловко. Родди флиртовал с Иоландой и не обращал на меня ни малейшего внимания, а она смеялась над каждым его словом: люди поступают так, когда находятся в обществе членов королевской семьи или влюбляются.

Он отвез нас обратно к театру. У задней двери я приметил кота: черное хитрющее пятно с зелеными глазами. Он растянул поджарое тело на крыльце, ловя слабые лучи ньюкаслского солнца. Родди, увидев кота, сделал нечто совершенно для себя необычное: он присел и задумчиво пощекотал его брюшко.