Воспоминания. От крепостного права до большевиков - Николай Егорович Врангель

из них занял место другого там, где рыба клевала лучше. Виноватый не отрицал факт нарушения, но оправдывался тем, что имел право на это место, потому что там клюет лучше. Я посоветовал им помириться, сказав, что можно поровну поделить пойманную рыбу. К совету моему они отнеслись благосклонно, и мир был восстановлен. На следующий день я застал их за тем же самым занятием.

– Ну как рыба? Клюет?

– Ничего, – ответил один из них. – Не так хорошо, как вчера, но ничего. Сегодня, наверно, будет дождь.

Рыбалка на полу комнаты казалась им совершенно реальной. Я знал ребенка, который начал ненавидеть свою прежде горячо любимую деревянную лошадь, потому что она его укусила. Он не мог этого забыть, для него это было реальностью. Между прочим, для всех нас, взрослых, факт или объект тоже не является в своем объективном виде, а воспринимается нами субъективно. Один и тот же факт жизни одному кажется смешным, другому – почти трагическим. Но довольно об этом.

Мне сдается, что я любил всех своих детей одинаково в смысле интенсивности. Говорю «сдается», потому что измерять чувства способа нет, но любил с разными оттенками. Младшего Вову (Всеволода) оттого ли, что он был самый маленький, из причины ли, о которой сейчас скажу, – какой-то болезненной, опасливой любовью.

Однажды, когда ему было около двух лет и он с матерью и няней гулял на улице, к ним подошел известный всем в городе Ростове дурачок «юродивый» и погладил малютку по головке.

– Не нудь его, не неволь, – сказал он жене, – проживет только девять лет.

Словам идиота придавать значение, конечно, глупо. Но глупо или нет, они болезненно отозвались в душе. Особенно на мать они произвели неизгладимое впечатление.

Дети росли, старшие учились, ходили со мной на охоту, готовили своего младшего брата к школе. Нужно было думать о будущем. Мы не замечали в них никаких особых способностей или склонностей, хотя мы, как все родители, искали в наших детях какие-нибудь необыкновенные способности. У моего старшего сына была одна бросающаяся в глаза способность – быть верховодом над маленькими мальчиками и девочками и подчинять их своей воле. Другой сын любил дрессировать котов, получалось у него замечательно, и он мог бы, наверно, стать соперником известного Дурова[40]. Маленький Вова хотел стать драматургом. Не уставая, он придумывал бесконечные и очень смешные сценки для своего театра. Но все это не могло стать основой для будущего. И мы согласились, что ничего решать заранее не нужно, а нужно предоставить детям возможность пройти школу действительности и предоставить самой жизни указать им путь. Придя к этому выводу, мы перестали говорить о переезде в Петербург из-за школы для детей и остались, по крайней мере на время, в Ростове, с которым были связаны наша работа и полюбившиеся нам занятия и увлечения. Моя жена с энтузиазмом занималась школой, которую основала: это была первая воскресная бесплатная школа для взрослых, в которой училось больше 1000 человек[41]. Меня же все сильнее и сильнее захватывали общественные дела. Я был директором и председателем многих комитетов и учреждений и постепенно становился, в полном смысле слова, активным общественным деятелем. Желание видеть меня во главе города выражалось все громче и чаще, и я готов был и хотел занять это положение, даже если для этого должен был бы отказаться от личных интересов[42].

Летние развлечения

В общем и целом жизнь в Ростове, несмотря на некоторые трудности, главной из которых было отсутствие культурных людей, была вполне хорошей. Летом там было невыносимо жарко. Но от жары страдал в основном я один, так как семья на лето переезжала на дачу, которая находилась в двух часах езды от Ростова на реке Качальник. Я отправлялся туда на субботу и воскресенье. Мы купались в речке, ловили рыбу и однажды поймали громадного краба, который и жил только в этой реке. Иногда мы ездили на охоту и тогда проводили ночь под открытым небом.

С крестьянами-хохлами мы жили ладно. Они приходили ко мне за советом, поручали мне как почетному мировому судье решать третейским судом их тяжбы; к жене обращались за медицинской помощью, предпочитая, как все русские простолюдины, лечиться у «барыни», чем у заправских докторов.

В день именин жены и детей устраивались театральные представления, на которых мальчики и их товарищи из города были актерами. Праздник обыкновенно заканчивался угощением деревни и фейерверком.

Черт и косцы

К одному из этих представлений старшему сыну сшили костюм чертика из лохматой черной материи, облекавший его с ног до головы. На голове красовались рога, изо рта висел громадный красный язык. Особенно приводил его в восхищение длинный хвост на проволоке с кисточкой на конце, который, дергая за веревочку, можно было поднимать трубой. В этом необычайном наряде, которого еще никто не видел, он отправился в поле, где не наши, а незнакомые хохлы косили хлеб. Увидев воочию самого «биса», хохлы бросились бежать. Бис с диким ревом понесся за ними, то взвивая хвост крючком, то волоча по земле. К несчастью, хвост за что-то зацепился и оторвался. Видя врага, лишенного столь существенного и страшного украшения, хохлы набрались храбрости и в свою очередь с косами в руках перешли в наступление. Теперь уже бис пустился наутек. На крик людей мы выскочили на двор и увидели страшную и комическую картину. По полю во все лопатки несся черт, то внезапно останавливаясь и с диким ревом бросаясь в контратаку на врагов, которые снова, объятые ужасом, отступали, то, выиграв этим время, вновь мчался по направлению к дому. И опять гнались за ним, и опять контратака и отступление. Уже вывели лошадей, чтобы скакать на выручку, когда ловкий бис явился цел и невредим.

На охоте

Мальчиков я стал брать на охоту, когда им не было еще десяти лет, и вскоре оказалось – в мое посрамление. Охотник я был страстный[43] и пулей в крупного зверя попадал недурно, но, увы, по перу то и дело пуделял. Стрелять влет от излишней горячности я никогда хорошо не научился, и мальчики, к их великой гордости и моему конфузу, вскоре меня заткнули за пояс, особенно Петр.

Летом мы с легавой охотились в степи, а осенью и весной ездили в гирлы реки Дона на перелет. Перелетом называют весенний прилет и осенний отлет пернатых, с юга на север и обратно. Эти периодические кочевки птиц совершаются с поразительной точностью,