Берсеркер - Фред Саберхаген

— Запомните, он не посмеет убить вас там. Так что не стреляйте, пока не убедитесь, что это он.

— Понятно,

Деррон медленно улегся на койку. Дождь утих. Блаженное спокойствие оставило Деррона. Воскрешение оказалось иллюзией...

Винченто проснулся от чьего-то прикосновения. Он обнаружил, что лежит в темноте, на сырой соломе, а вокруг — голые каменные стены. В первый момент его охватил ужас. Худшее уже случилось! Он в темнице Защитников! Когда ученый увидел склонившуюся над ним безликую фигуру монаха, его ужас еще более усилился. Винченто хорошо видел его в лунном свете, проникавшем через крошечное оконце, — дождь, видимо, перестал...

Дождь... Ну да, конечно, он еще не доехал до Священного Града! Суд еще впереди. Винченто испытал такое облегчение, что даже не рассердился, что его разбудили.

— Что вам нужно? — прошептал он, садясь на койке и натягивая на плечи дорожный плед. Слуга Винченто, Уилл, по-прежнему храпел, свернувшись калачиком на полу.

Лица посетителя не было видно под капюшоном.

— Мессир Винченто, — произнес он замогильным шепотом, — приходите завтра утром в собор. На перекрестье нефа и трансепта[9] вас будут ждать добрые вести от ваших высокопоставленных друзей.

Винченто попытался переварить эту новость. Может ли случиться так, что Набур или, возможно, Белам прислали ему какое-то тайное заверение в благополучном исходе дела? Возможно. Но скорее это какая-то ловушка, подстроенная Защитниками. Человеку, вызванному на суд, не полагается обсуждать это с кем бы то ни было...

— Добрые вести, мессир Винченто! — повторил монах. — Приходите один. Если вас сразу не встретят, подождите. На перекрестье нефа и трансепта. И не пытайтесь выведать мое имя или разглядеть мое лицо!

Винченто хранил молчание, решив не поддаваться ни на какие провокации. А посетитель, передав послание, растаял в ночи.

В следующий раз Винченто пробудился от приятного сна. Он снова был у себя на вилле, в поместье, пожалованном ему городским сенатом, лежал в своей собственной постели, прислонившись к теплому и уютному боку любовницы. На самом деле эта женщина давно ушла от него — в последнее время женщины его почти не интересовали, — но поместье осталось. Ах, если бы только церковники отпустили его, позволив с миром вернуться домой!

На этот раз Винченто пробудило прикосновение иного рода: солнечный луч, падавший в окно противоположной кельи, коснулся его лица. Пока он лежал, с любопытством припоминая своего полуночного посетителя и раздумывая о том, не было ли это сном, солнечный луч отполз в сторону и повис в воздухе золотым маятником, сулившим изощренную пытку, которая тотчас прогнала все прочие мысли.

Это был маятник выбора. Если он качнется в одну сторону — тик! — его ждет позор отказа от истины и гордости, унижение вынужденного отречения. А если он склонится в другую сторону — так! — маятник сулит ему колодки, дыбу и медленную смерть в тюремной камере.

Не прошло и десяти лет с тех пор, как на Главной площади Священного Града Защитники сожгли живьем Онадройга. Конечно, Онадройг был не ученый — скорее поэт и философ. Многие ученые полагали, что он к тому же еще и сумасшедший. Фанатик, который готов был скорее пойти на костер, чем отречься от своих безумных теорий. А теории действительно были безумные. Онадройг проповедовал, что Господь — не более, чем чародей и фокусник; что когда-нибудь сам глава дьяволов спасется; что число миров бесконечно; что даже звезды обитаемы...

Ни в Писании, ни в природе не было ничего, что подтверждало бы эти дикие идеи. Так говорил ему Белам и прочие Защитники, неутомимо, но бесплодно убеждая Онадройга раскаяться. И наконец, после семилетнего заточения, сожгли, как неисправимого еретика.

Для самого Винченто грубые телесные пытки были всего лишь отдаленной угрозой. Ему, как и любому другому прославленному ученому, нужно было вести себя уж очень нагло и вызывающе, прежде чем Защитники решились бы применить к нему подобные методы. Но угроза пытки все равно будет присутствовать, хотя бы на заднем плане. Во время суда ему пригрозят пыткой, возможно, даже продемонстрируют орудия пытки. Ритуал, часть процесса, не более того. И тем не менее может дойти и до этого. Они с искренним сожалением скажут, что обвиняемый, упорствующий в своих заблуждениях и не поддающийся мягким способам убеждения, вынуждает их перейти к более жестким мерам. Ради блага его бессмертной души и зашиты Веры...

Так что этот маятник воображаемый. Выбора у него нет. Придется отречься. Пусть Солнце движется так, как им угодно. Пусть себе описывает немыслимые спирали на небосводе в угоду надменным близоруким святошам, которые полагают, что все тайны Вселенной изложены на нескольких пыльных страницах Священного Писания.

Винченто поднял руку, оплетенную жгутами разбухших сосудов, заслоняясь от пронзительного солнечного луча. Но солнце ладонью не закроешь... Жестокое светило, точно в насмешку, пронизало его руку своими лучами, и старческие пальцы обрели восковую прозрачность.

На полу сонно заворочался Уилл, завернувшийся в свой плед. Винченто рявкнул, чтобы тот подымался, и отправил слугу на улицу, будить кучера, Радда, который ночевал при лошадях. Винченто велел передать Радду, чтобы тот сходил посмотреть, не спала ли вода в реке, а самому Уиллу приказал сварить чай и приготовить завтрак — слава богу, Винченто хватило предусмотрительности запастись едой в дорогу.

Оставшись один, Винченто занялся унизительным делом — стал разминать старые кости и готовить их к предстоящему дню. В последние годы силы начали ему изменять, и теперь каждый день начинался с осторожной проверки самочувствия. Но сегодня он не чувствовал себя больным — просто старым... И еще ему было страшно.

К тому времени как Уилл вернулся и сообщил, что в общей комнате монастыря горит огонь и чай готов, Винченто был готов к новому дню. Войдя в общий зал, он с некоторым удивлением обнаружил, что ночью в монастырь прибыл еще один путешественник. Молодой человек представился как Вальцей из далекого Моснара,

Вальцей скромно сообщил, что питает склонность к наукам. Услышав это, Винченто присмотрелся к нему внимательнее. Но юнец оказался на удивление почтителен. К Винченто он отнесся с неподдельным, хотя и сдержанным, восхищением и смущенно пробормотал, что вести об удивительных открытиях Винченто дошли и до его далекой родины.

Винченто прихлебывал свой утренний чай, довольно кивал в ответ на его комплименты и раздумывал о том, не этот ли юноша должен принести ему те добрые вести, о которых говорил ночной гость? А вдруг это все-таки обнадеживающая весточка от Набура? Винченто нахмурился. Нет, он не позволит себе надеяться на снисходительность сеньора, пусть даже этот сеньор — Наместник Господа. Винченто выпрямился. В любом случае прямо сейчас он в собор не побежит.

Пришел Радд и доложил, что вода больше не прибывает, но река все еще слишком бурная, чтобы перебраться вброд. Может быть, завтра можно будет рискнуть.

А потому Винченто не спеша допил свой чай и немного поел. Велел Радду отнести поесть двоим монахам и вышел на солнышко, погреть кости. Если он опоздает на суд, у него будет множество свидетелей, которые подтвердят, что это произошло не по его вине. Пусть Защитники гневаются на реку, если им угодно. Авось река пересохнет, из почтения к их познаниям в Священном Писании. Ведь природа должна повиноваться их велениям... Быть может, и этот разрушенный мост восстановится сам собой, если Защитники пригрозят камням пыткой?

Нет, к черту подобные мысли — надо упражняться в смирении! Винченто кликнул Уилла, велел принести из кареты письменные принадлежности, вышел за ворота и присел на солнышке на один из обвалившихся камней, а письменный прибор примостил на соседнем, как на столе. Не стоит терять времени. Надо сразу начать писать текст отречения, которое он представит на суде.

Конечно, обвиняемому не полагается знать, за что его вызвали в суд. Вероятно, первым же вопросом Защитников будет, знает ли он, в чем его обвиняют. Несомненно, подобный вопрос не раз заставлял подсудимых сознаваться в преступлениях, о которых никто и не подозревал. Но в случае Винченто насчет причины вызова сомневаться не приходится. Со времени, как Винченто получил письмо от Белама с предупреждением, прошло пятнадцать лет. Сам Винченто ухитрился почти забыть о нем. Ведь и другие ученые безнаказанно рассуждали о гелиоцентрической гипотезе и публиковали расчеты, в которых она использовалась. Но, получив вызов от Защитников, Винченто понял, что сильно уязвил людей, занимающих высокие посты, а такие люди ничего не забывают.

Первой бумагой, которую Винченто вытащил из своего дорожного письменного прибора, было старое письмо от Защитника Белама. Глаза Винченто против его воли сразу обратились к строкам: «Я полагаю, что доказательств вращения Земли не существует, поскольку мне таковых представлено не было».