Самая счастливая, или Дом на небе - Леонид Сергеев

Мне тоже стало в библиотеке как-то не по себе. Бывало, приду, наберу книг, сяду на любимое место, а не читается. Не та стала обстановка, не те лица. Из клуба библиотека превратилась в учреждение, где просто выдавали книги; в ней уже не было единомышленников, родственных душ — были только работники и посетители. После всех этих перемен я почувствовал, что у меня отняли что-то очень существенное — по большому счету, обеднили мою жизнь. Я стал ходить в библиотеку все реже и реже, а после того, как провалился в институт, и вообще перестал.

Вскоре я переехал в соседний район, устроился на другую работу, и у меня началась новая полоса в жизни. Только иногда какая-нибудь случайность возвращала меня в светлый читальный зал, где на окнах стояли свежие цветы, на столах лежали стопки белых листков, а на полках красовались корешки словарей… Я вспоминал своих знакомых по «курилке», тетю Машу и ее собачонку, «королеву», «принцессу», Александра и всех «карандашиков».

Горячее ожидание

или

Возможно это любовь

Критический возраст у женщин — явление чрезвычайно любопытное, крайне загадочный процесс. И не только в переносном смысле. В самом деле — округлые формы уже смотрятся как мышцы, сочленения, прожилки; сердце разрывают тревоги и сомнения, в голове всяческие причуды. «Обычная женская дурь», — скажут некоторые мужчины. Это возможный, но не единственный ответ. Имеются и другие предположения. Например, желание бурно распрощаться с молодостью или наоборот — нежелание с ней прощаться и, ценой невероятных усилий, продлить ее, или вообще исчезнуть из поля зрения знакомых, чтобы навсегда остаться в их памяти в цветущем виде.

Конечно, критический возраст не окрыляет; тревоги, сомнения — не отвлеченные понятия, а малоприятные штуки, особенно если они возникают из ниоткуда, беспричинно, в крайнем случае из-за пустяка; от них можно было бы избавиться усилием воли, но ее-то как раз и нет. Это особый, печальный случай, тяжкое испытание, дело трудное, но не безнадежное; масса примеров, когда от подобной хандры вылечивала короткая любовь — не адская, всепожирающая, а легкая, как весенний теплый ветерок.

Бывшая гимнастка, а ныне преподаватель общественных наук, Вера Ивановна подходила к критическому возрасту вплотную, тем не менее, в ее внешности угадывались кое-какие отдаленные признаки былой грациозности, то есть она была относительно красивой, и не желала стареть: не только не стеснялась полноты, а даже наоборот — подчеркивала ее облегающими свитерами и брюками. На пороге критического рубежа у Веры Ивановны появилась характерная черта — ненависть ко всему женскому сословию, особенно к его молодым представительницам. Если она и поддерживала отношения с кем-либо из женщин, то они были уродинами или намного старше ее. Исключение составляла соседка почтальонша Ира, которую Вера Ивановна считала «не от мира сего».

Действительно, «старая дева» Ира была со странностями, как, собственно, многие, у кого жизнь сложилась не по природе, во всяком случае иногда на нее находило — ей всюду мерещились насильники и стоило мужчине поздороваться с ней, как она была готова кричать: «Насилуют!».

И внешне почтальонша выглядела не ахти как: высокая, худая, сутулая — правда, не худосочная, не костлявая, а просто очень худая; у нее был большой нос, рыбьи глаза и губы, но она вполне могла гордиться копной густых волос и, главное, имела покладистый характер. Замкнутая, неуверенная в себе, глубоко церковная и суеверная, она носила кофты с рюшами (чтобы скрыть плоскую грудь), и шляпы с широкими полями, которые придавали ее облику трогательную старомодность. Ира ютилась в восьмиметровой комнате — снимала ее в доме, где Вера Ивановна блаженствовала в трехкомнатной роскошной квартире.

— Терпеть не могу баб, они все завистливые, мстительные, — говорила Вера Ивановна Ире, выделяя себя и почтальоншу из общей, далеко не прекрасной, по ее убеждениям, половины человечества.

Вера Ивановна тянулась к мужчинам, и в их обществе держалась как нельзя лучше: рассуждала о технике, спорте, политике, при этом не забывала принимать «непринужденные» позы и показывать свой «нестандартный» профиль. Особенно ее тянуло к молодым мужчинам; она проявляла повышенный интерес к их работе и увлечениям, когда кто-нибудь из них говорил, поминутно восклицала:

— Это захватывающе! Расскажите, пожалуйста, подробнее!.. Вы — гений, честное слово!..

А Ире объясняла:

— Большинство мужчин слабые, им нужно чтобы их любили, поддерживали.

Ира о мужчинах почти не думала; вернее, обращала на них неустойчивое внимание. Она смирилась со своей участью и больше думала о Боге и пыталась понять свою связь с окружающим миром, с природой.

Вера Ивановна постоянно шарахалась из крайности в крайность, испытывала то прилив, то упадок сил. Во время прилива, убеждала Иру в своей бурной жизни, в «насыщенности дня», в том, что «всем нужна и разрывается на части» и вообще «живет на износ». В момент упадка, делилась с Ирой «жуткой» семейной жизнью, «тяжелой биографией»:

— …Мой Веня все-таки полное ничтожество. Лентяй и болтун. На лекциях верещит, студенточек заговаривает до того, что они мысленно ему отдаются, а дома из него и двух слов не вытянешь… Он до меня уже пять лет не дотрагивается… Господи, как все опостылело!.. Вот скоро по телевидению выступлю, тогда мой муженек поймет чего я стою, а то принимает за идиотку…

При одном упоминании о семье, Вера Ивановна бледнела и на ее лице появлялся горестный опыт страданий.

— Надо запастись терпеньем, — со вздохом говорила почтальонша, как бы давая собеседнице успокоительную таблетку от скорбных мыслей.

— …А моего сынулю ничего не интересует. Даже девицы, — продолжала Вера Ивановна. — Только карты. Это ужас какой-то… Каждый вечер перезванивается с дружками. Говорит по-деловому, условными словечками, шифрами. Я уже слышать их голоса не могу, прямо в дрожь бросает. В десять вечера уходит и до утра… Играют они на большие суммы. Мой сынуля все время проигрывает… Раз в месяц заходят какие-то типы, говорят: «Ваш сын проиграл сто рублей», а то и «двести». Требуют деньги, грозят… Приходится отдавать втайне от Вени. Ужас какой-то!..

— Ему легко достаются деньги, а это развращает душу, — вздыхала Ира, без всякого намека. — Все, что легко дается, развращает душу, — и уже с намеком добавляла: — Таким, как он, надо не деньги давать, а библию.

На пороге критического возраста Вера Ивановна говорила противоречивые вещи; когда у сына появилась девушка, Ира услышала:

— …Ужас какой-то! Уж лучше б играл в карты, чем шляться по бабам!

И поступала Вера Ивановна не самым лучшим образом. Как-то пришла к Ире расстроенная, в слезах.

— Ира, прошу тебя, пойдем ко мне. Сегодня мои именины… Никакого подарка не надо. У меня все есть, ты же знаешь, — дальше Вера Ивановна немного поблистала своим богатством, финансовыми возможностями, потом взяла почтальоншу под руку и потащила к себе.

В ее комнате красовался стол, накрытый на восемь персон; на одном из стульев одиноко восседал сиамский кот.

— Представляешь, — всхлипывая, пробормотала Вера Ивановна, — обещали прийти председатель исполкома, директор нашего института, главный врач больницы, режиссер с телевидения. Своих специально отправила к знакомым… И вот, никто не пришел.

Ира как могла успокоила Веру Ивановну, сказала, что Бог все видит и накажет неблагодарных, и то, что произошло, не такое уж страшное падение престижа, и вообще мелочь в сравнении с вечностью, но пригубив вина, почтальонша немного размякла и в ответ на мелкое несчастье именинницы, поделилась своим нешуточным несчастьем:

— Мне тридцать два года и тридцать два года я снимаю комнату. Вернее, вначале мама с отцом снимали — отец был военный. Потом я снимала угол, когда училась в техникуме. И вот сейчас снимаю… А у вас такая квартира!

— Что толку! — всплеснула руками Вера Ивановна. — В этой квартире нет счастья… Мой Веня… А сынуля… Все опостылело, я такая разбитая, словно по мне проехал танк!..

Однажды летом случилось так, что у Веры Ивановны и Иры совпали отпуска и старшая подруга предложила младшей отдохнуть вместе у моря, на что сразу получила радостное согласие.

Вера Ивановна достала путевки в крымский Дом отдыха, достала особенно не напрягаясь, используя многочисленные связи.

Крым встретил их жгучим солнцем, сверкающей акваторией бухты и неправдоподобно синим небом — до рези в глазах; и Дом отдыха среди кипарисов смотрелся впечатляюще, и номер на двоих оказался просторным и прохладным.

— Я умираю от красоты! — восклицала Вера Ивановна.

Единственное что ее огорчило — это чрезмерно спокойное течение жизни курортного городка. Она настроилась на круглосуточный карнавал, на хлещущее веселье, горящие глаза мужчин, страстный флирт, а встретила тишину и дремоту, расслабленных отдыхающих, среди которых преобладали женщины, бесформенные провинциальные толстухи — «жабы», как их сразу прозвала Вера Ивановна.