Самая счастливая, или Дом на небе - Леонид Сергеев

Почти ежедневно в читальном зале сидели две художницы, студентки текстильного института Наташа и Светлана.

Наташа жила с матерью в двух маленьких комнатах, заваленных книгами, подсвечниками, шляпами, разноцветными лоскутами материи; самыми ценными вещами в квартире считались пианино и швейная машинка «зингер». Наташа была страстной собачницей: держала колли с какой-то невероятной родословной, выписывала журнал по собаководству, ходила с колли на выставку и знала всех владельцев знаменитых собак; когда колли щенилась, Наташа продавала щенков через клуб собаководства и на вырученные деньги совершала с матерью путешествие по Прибалтике (мать и дочь связывала крепкая дружба, их отношения напоминали отношения старшей сестры и младшей, причем практичная Наташа часто «учила жить» непрактичную мать и тогда было ясно, что именно она старшая в их «сестричестве»).

Наташа жила в доме напротив библиотеки и часто приглашала всех нас к себе «чаевничать». Мать Наташи встречала гостей радушно: принимала активное участие в разговорах, а под конец играла на пианино.

Светлана тоже жила с матерью, но они постоянно ссорились (их отношения напоминали отношения давно надоевших друг другу квартиранток). Мать пилила дочь, что она «сидит на ее шее», «никак не выходит замуж» и «вообще сильно раздражает ее». Они жили в коммунальной квартире, и Светлане еще доставалось от соседей за то, что «от ее красок у всех болит голова», что «она подолгу говорит по телефону», что «ее петух по утрам орет» (Светлана держала кошку и филиппинского петуха).

— Скорей бы закончить вуз, — вздыхала Светлана в «курилке». — Начну работать, сниму комнату, ни от кого не буду зависеть.

От умершего отца Светлане с матерью осталась большая дача с лесистым участком по Белорусской дороге. С годами строение все больше приходило в негодность, и каждую весну Светлана ездила ремонтировать крышу, подправлять забор. Раза два мы с Игорем (землекопом и фотографом) ездили помогать. На лето мать Светланы сдавала загородный дом дачникам.

В читальном зале Наташа и Светлана всегда сидели рядом, листали зарубежные журналы мод, шептались, рассматривая костюмы, делали зарисовки в альбомы, раскрашивали копии акварелью. Я не раз отрывался от чтения, услышав бульканье их кисточек в стеклянной банке с водой, и если мы встречались взглядами, они улыбались и беззвучно, одними губами, извинялись за шум; но перед тем, как отправиться в «курилку», они нарочно громко «булькали» — подавали сигнал читателям курильщикам, и кивали в сторону выхода.

Часто в библиотеку заглядывала старушка в старомодном одеянии.

— Ой, накурили-то! Хоть топор вешай! — морщилась она, переступая порог «курилки». — И что ж себя не бережете, скажите мне? И девушки курят!.. Нервная молодежь пошла, говорят. А я вам вот что скажу: распущенность это! — она поднималась по ступеням и распалялась все больше. — Вон мои внуки тоже покуривают да еще деньги на сигареты просят. А я не даю. И не из жадности… Они вообще как чуть, так ко мне. А я что, бездонная бочка, что ли? Нам никто не помогал. Пусть всего добиваются сами… Скажу вам — беды формируют человека. У них, да и у вас, есть возможность проверить себя. Если пробьетесь, значит, вы настоящие люди, нет — пеняйте на себя…

Открыв дверь, старушка подходила к гардеробщице тете Маше и начинала жаловаться:

— На улице-то мокро и скользко, и я так боюсь за свои зубы… На каждом углу высматриваю булыжники, о которые непременно выбью последние зубы… А вы хорошо выглядите, и собачка хорошо выглядит.

Эта старушка читала старинные любовные романы. Часа два посидит в зале, начнет шмыгать носом, прикладывать платок к глазам, вздыхать. Сдаст книгу и снова заведет разговор с тетей Машей:

— Нет, скажу вам, теперешние писатели все никудышные. Вот раньше писали так писали, взять хотя бы…

В библиотеке я познакомился с Володей, танцором из ансамбля народного танца. Володя проводил в читальном зале все свободное от работы время, писал курсовые — он учился на заочном отделении ГИТИСа и мечтал, после окончания института, написать книгу о танцах. Володя был блестящим рассказчиком, на лестничной площадке вокруг него всегда толпились слушатели. А рассказать ему было что, он побывал с ансамблем во многих странах. Как-то выхожу в «курилку», а он заливается:

— …Вернулся из Парижа, вошел в аэровокзал Шереметьево, мне сразу носильщик нахамил. А во Франции тебя за франк отнесут вместе с багажом… Не успел приехать, нас послали на овощную базу в подвал. И вот, представляете, стою в резиновых сапогах по колено в рассоле, ловлю огурцы и запихиваю их в банку. Стою в рассоле и думаю о Париже.

Подобные истории Володя рассказывал одну за другой; с ним вечно что-нибудь происходило, и вроде бы незначительное, но каждый случай он умело расцвечивал юмором, и мы, бывало, смеялись так, что из кабинета выходила «королева» Фаина Ивановна и просила нас «проявлять эмоции посдержанней».

Володя не только развлекал читателей рассказами, но и усердно работал в зале над статьями о театре и втайне набрасывал главы будущей книги. Он всегда сидел у стены, спиной к залу, и, склонившись над столом, писал размашисто и быстро. От напряжения его уши краснели, на носу выступали капли пота. Время от времени он поднимал голову, смотрел на стену, морщился и стучал авторучкой по лбу, как бы встряхивая мозги.

Заходила в читальный зал продавщица галантерейного магазина Вера; она изучала на курсах английский язык и не расставалась со словарем — ежеминутно его открывала и вслух учила слова. По воскресеньям в зал заглядывали парни и девчонки из технического училища; долго они не занимались — одни спешили в кино, на свидания, другие отправлялись подрабатывать на овощные базы.

И много других людей посещало библиотеку; она была почти домашним клубом. Но кому-то не понравилась эта «клубность», какие-то завистники написали в райисполком письмо о «нездоровом климате» в библиотеке, и в зал стали наведываться разные комиссии и всякие «проверяющие», под видом случайных читателей.

Вначале запретили тете Маше ходить на работу с собакой, потом внезапно «королеву» Фаину Ивановну перевели на другую работу, а на ее место прислали новую заведующую, бывшую работницу заводской многотиражки, въедливую говорунью с грозным взглядом.

Новая заведующая сразу отменила всякую взаимозаменяемость сотрудниц — «чтобы каждая осваивала узкую специализацию и была мастером своего дела, обязательным и исполнительным». Затем она постановила выдавать читателям в зал не более трех книг на руки, запретила чаепития, перекуры, «чрезмерную дружбу с читателями» и даже «легкомысленное ношение карандашиков».

— Мы культработники, — заявила эта дамочка библиотекаршам. — Мы несем знания в массы, и это следует делать по четкой программе, а не пускать на самотек и не вести праздных бесед. Подобные беседы только отвлекают читателей от работы над книгой, а вас расхолаживают.

Вот таким официальным языком и изъяснялась новая заведующая. Она непрерывно сновала из своего кабинета в читальный зал и обратно, все к чему-то приглядывалась, что-то выискивала, и утомительно много говорила. Она сразу поломала все традиции библиотеки, ввела «добровольно-принудительный метод» уборки зала читателями. Вроде бы этим можно было заниматься по желанию, но, с другой стороны, кто не убирал помещение, лишался права пользоваться «золотым фондом».

Как-то незаметно в библиотеке появились новшества: зеленая дорожка в коридоре, вместо живых цветов на подоконнике — горшки с комнатными растениями, на стенах — количественные показатели о посещаемости читателей… На наших глазах шло какое-то «разрушительное созидание». Устанавливая нелепые порядки, новая заведующая меньше всего думала о посетителях библиотеки, главным для нее были «отчеты о просветительной деятельности». Иногда мне даже казалось, что у нее прямо-таки врожденная ненависть к нам, завсегдатаям читателям. По-моему, она всех нас считала бездельниками и трепачами.

Эта заведующая, видимо, была наделена колоссальной властью, иначе не объяснишь, почему она вскоре уволила Леру, придравшись к ее «неуравновешенному характеру», а на освободившееся место оформила продавщицу книжного магазина.

— Я не хотела уходить из магазина, — доверительно сообщила мне продавщица. — Меня заставили. Сейчас ведь книги основной товар. За книги можно все… достать шмотку, устроить ребенка в детсад…

Первой не выдержала нововведений «принцесса» Тамара — она перешла работать в библиотеку при каком-то заводе. Вслед за ней написали заявления об увольнении «карандашики» Таня и Галя. Спустя некоторое время в другие читальни перебрались и многие из постоянных читателей.

Мне тоже стало в библиотеке как-то не по себе. Бывало, приду, наберу книг, сяду на любимое место, а не читается. Не та стала обстановка, не те лица. Из клуба библиотека превратилась в учреждение, где просто выдавали книги; в ней уже не было единомышленников, родственных душ — были только работники и посетители. После всех этих перемен я почувствовал, что у меня отняли что-то очень существенное — по большому счету, обеднили мою жизнь. Я стал ходить в библиотеку все реже и реже, а после того, как провалился в институт, и вообще перестал.