Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович

Нас в классе рассадили так: в первом ряду на трех партах – те, кто уже взял билеты, дальше ожидавшие своей очереди отличники, сзади остальные. Я вытянул билет, убедился, что с вопросами проблем не будет, а задачу решить даже не пытался, передал билет отличникам. Те сосредоточились, но тоже не решили. «Ладно, – подумал я, – придется удовлетвориться тройкой». Но сидевшие передо мной отвечали долго, я посмотрел на задачу внимательно и увидел, что она решается очень просто. Подошла моя очередь. Быстро ответив на вопросы, я перешел к задаче.

Экзамен принимал учитель физики. Мама была ассистентом. Я еще до результата не дошел, а мать – она же у меня принципиальная – говорит:

– Неправильно.

Я опешил:

– Как неправильно?!

Экзаменатор:

– Правильно, правильно…

Вижу, он говорит «правильно» не потому, что так думает, а готов ради матери сделать мне снисхождение.

Я разозлился на обоих и сказал:

– Я утверждаю, что решаю правильно. Вот посмотрите. Мне никаких поблажек не надо. Эта задача решается так…

Дома мать себя оправдывала тем, что хода моей мысли сразу не поняла и видела, что задачу можно решить короче. Но согласилась со мной, что свою пятерку я заработал честно.

Инструктор исполкома

Разумеется, учебу в вечерней школе я совмещал с работой. А работу еще в начале года мне нашел Сидоренко. По его протекции я стал инструктором Приморского райисполкома. Непосвященным людям казалось, что инструктор райисполкома – это должность серьезная, а на самом деле она была маленькая и низкооплачиваемая. Мой тогдашний оклад – 450 рублей – был нижайший из низких. Председатели сельсоветов, которых я инспектировал и инструктировал, получали по 600 рублей. На эти деньги жить тоже было нельзя, но власти, определявшие эту зарплату, очевидно, предусматривали, что малооплачиваемые хозяева деревенской жизни свое доберут взятками. Вот они и оправдывали ожидания – добирали.

Если бы я написал да еще и напечатал такую фразу в советское время (что маловероятно), она вызвала бы немедленный и неизбежный массовый гнев советских трудящихся. Советские газеты «Сельская жизнь», а то и сама «Правда» разразились бы гневными отповедями, подписанными так называемыми тружениками села, включая этих же самых председателей сельсоветов. Во всех этих откликах трудящиеся меня бы клеймили как лгуна и клеветника, утверждая, что нет, не таковы наши советские работники, что в подавляющем числе они исключительно честные люди, преданные партии, правительству и делу коммунизма, а если и встречаются кое-где крайне редко отдельные нечестные личности, то наше советское общество немедленно от них избавляется. Еще много навешали бы на меня всяких собак, включая обвинение, что пишу я свои клеветы не иначе как по заданию западных спецслужб и международных сионистских организаций. Но будем считать, что все это в далеком (не очень) прошлом.

Моим непосредственным начальником был ответственный секретарь райисполкома Шутов, один из старейших советских работников. Советских – не в том смысле, как советский инженер или советский летчик, а как работник Совета депутатов трудящихся, то есть органа, который формально являлся советской властью. Шутов был личностью колоритной. Он получал неплохую зарплату, не сравнить с моей, и брал взятки у всех, кто ему их давал. Но пропивал и зарплату, и взятки и ходил всегда в кирзовых сапогах и в солдатском х/б без погон. В гимнастерке, подпоясанной тонким ремешком. Денег у него не хватало даже на дешевые папиросы, поэтому он курил «козью ножку», то есть махорку, завернутую особым образом в клочок газеты. Воевать Шутову не пришлось, но где-то он потерял три пальца правой руки, а оставшимися двумя пользовался очень ловко.

Мое рабочее место было в общей приемной, где сидели еще три женщины: две заведующие – одна общим отделом, другая – отделом кадров – и секретарь-машинистка. Справа от меня был кабинет председателя, слева – Шутова. Шутов приходил на работу раньше всех, а председатель позже всех. Придя, оба запирались в своих кабинетах. Председатель, если ему что-нибудь было нужно, вызывал к себе звонком заведующую отделом, а Шутов изредка выскакивал сам и клал мне на стол очередную бумагу со своей резолюцией. Фамилию мою он запомнить не мог, поэтому называл меня каждый раз по-разному: «Тов. Войткевич! Проверьте данные и доложите!», «Тов. Войнич! Разберитесь!», «Тов. Вайнилович! Почему до сих пор нет протоколов из Горностаевки?».

Служебные обязанности мои заключались в том, чтобы ездить по району инспектировать четырнадцать сельских и один поселковый совет и напоминать председателям о необходимости провести очередную сессию или заседание исполкома, вовремя составить и прислать протоколы. Передвигался я в автобусах, на местном поезде, на попутках, но в первый раз с Шутовым, когда он вводил меня в курс дела, мы объехали все на председательском «газике».

Выглядело это так. Приезжаем в первый сельсовет. Там председатель по фамилии Сколота, малограмотный хитрый мужик. Он медленно выходит из-за стола, давая понять, что хотя начальству рад, но чувство достоинства все же имеет.

– К сессии готов? – спрашивает Шутов, сунув ему свои два пальца. – Доклад написал?

– А чего его писать? – возражает Сколота. – Так, скажу несколько слов, и все.

– Не несколько слов, а доклад на сорок минут.

– Да о чем говорить сорок минут? И пяти минут хватит.

Шутов настаивает: сорок минут. Сколота возражает: несколько слов. И совершенно очевидно, что спор у них не настоящий, а так – рутинная игра. Сколота председателем работает давно и знает, что доклад о чем бы то ни было – о подготовке к весеннему севу, об утеплении на зиму коровников или об укреплении социалистической законности – займет не меньше сорока минут. Потому что в него будет включен краткий обзор международного положения с критикой агрессивной политики американских империалистов и противопоставлением ей мудрой и миролюбивой политики КПСС. Потом будет сказано об успехах всей страны по выполнению решения очередного съезда КПСС и пятилетнего плана с постепенным переходом к местным проблемам.

Покочевряжившись, Сколота соглашается на сорок минут, после чего мы, все трое, направляемся к местному магазину. Заходим. Продавщице никто ничего не объясняет, но она свое дело понимает сама. Немедленно выгоняет всех покупателей, объявив, что магазин закрывается на переучет. Затем откидывает доску прилавка и пропускает нас во внутреннее помещение. Там открывает бутылку водки, дает каждому по граненому стакану и соленому огурцу. Выпили, закусили, сели в машину, поехали в следующий сельсовет, где повторяется все один к одному. Шутов говорит председателю: «Сорок минут», председатель спорит, потом соглашается, потом магазин, водка и – дальше. На знакомство с кругом моих обязанностей ушло три дня: в день по пять сельсоветов и по пять бутылок водки.