Последнее приключение странника - Аньес Мартен-Люган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я все решил за них. Пусть сами они думают, что их соединила судьба.
Их судьбой был я.
Продолжая пить, я в последний раз обошел “Одиссею”, провел рукой по каминной полке, закрыл дверь на задвижку. Мою задвижку. Ту самую, из-за которой несколькими часами раньше в глазах Эрин вспыхнул ужас. Я заточил себя в баре. Я уже начал спотыкаться. Зрение помутилось. Наконец-то алкоголь сработал. Я ухватился за стойку. Вцепился в нее, зарычав в бешенстве. Нельзя упасть, пока я не ввергну все в хаос.
Пора.
Пора покончить с этим и организовать уход, достойный меня.
Я сделал огромный глоток рома. Он потек по моей шее.
Затянулся сигаретой.
Выпил еще.
А потом я… ухмыльнулся. С досадой. Горько. От бездонной боли.
Я чиркнул спичкой и швырнул ее в одну из многочисленных бензиновых луж. Пламя мгновенно взяло меня в кольцо, оно уже карабкалось по стенам, которые я тоже полил бензином, нырнуло в каминную топку. Ничто не помешает мне дойти до конца. Ничто не заставит меня сбежать.
Оставались ли у меня сожаления? Нет. Их больше не было. Семь лет назад я был прав, отказавшись от своей затеи. Жар становился нестерпимым.
Я на миг зажмурился и тут же в воображении всплыла улыбка Эрин, улыбки детей. Они были такими красивыми.
Такими красивыми без меня и с ним.
Я допил бутылку и швырнул ее в огонь. Она взорвалась.
Пламя подползало ко мне, всесильное, беспощадное. Разрушительное.
Я непроизвольно похлопал себя по внутреннему карману.
Моя книга.
Моя “Одиссея”.
По щеке скатилась слеза.
Книга была в безопасности. Она не сгорит вместе со мной.
Я принес жертву – согласился уйти без нее. Без той, которая всегда сохраняла мне жизнь.
Книга, которая управляла моим существованием.
Я уходил без нее.
Ради нее.
Ради Эрин.
Наконец-то моя одиссея завершилась.
Тьма поглотила меня.
35
Эрин
Мы задремали на диване, измученные и потрясенные сегодняшним днем. Весь вечер мне не удавалось избавиться от ощущения, что я провалилась на семь лет назад. Мы с родителями, Эрваном и Люсиль лгали детям, потому что я не была готова сообщить им, что приехал их отец. Родные остались на ужин “просто так”. Хотя на самом деле они примчались, чтобы защищать нас, пока не появится Гари. И помочь мне скрыть приступы страха при мысли, что Иван причинит ему зло. Гари вернулся, и меня поразил его вид: он был таким удрученным и взволнованным, каким я никогда его не видела. Но он уверил меня, что они не говорили на повышенных тонах, что скандала не было и никто не разъярился и даже не разозлился. Как и я, он был не в состоянии более подробно описать свою встречу с Иваном.
Я задвигалась, просыпаясь. Интересно, который час? За окном было темным-темно. Дус отчаянно скребла входную дверь дома и вдруг залаяла. Гари подскочил и обнял меня.
– Что с ней такое? – недоумевала я.
– Лежи, я ее выгуляю.
– Только недолго…
Он поцеловал меня в голову и морщась поднялся с дивана. Собака все отчаяннее скреблась в деревянную дверь. Это было ненормально. Она что-то учуяла. Гари обеспокоено приподнял брови и открыл ей. Она влетела к нам с душераздирающим лаем. Не раздумывая, я схватила шарф, обмотала вокруг шеи и поспешила за ней.
– Дус! К ноге!
Стоило мне забежать за угол, как передо мной вдалеке выросло алое сияние. Я застыла, как в параличе. Этого не может быть.
– Эрин? – позвал меня Гари.
– “Одиссея”! Гари! Это “Одиссея”!
Ноги сами понесли меня. Я слышала зов.
Рдеющий, горячий свет рвал на части черную ночь и манил меня.
Огонь призывал меня.
Я бежала, задыхаясь. Пока не очутилась перед “Одиссеей”. Моей “Одиссеей”, которую пожирало пламя. Я автоматически двинулась к ней. Гари схватил меня за талию, когда я собралась поставить ногу на террасу, которая уже занялась. Пятясь, он отволок меня на противоположную сторону улицы. Сжал изо всех сил. Перепуганная Дус носилась вокруг нас. Скорее всего, без Гари я бы окончательно и бесповоротно сломалась.
Окна и двери взрывались от страшного жара. Гари закрыл меня своим телом, чтобы защитить от искр и обломков, падающих рядом. Было жарко, невероятно жарко, мне чудилось, будто у меня вот-вот расплавится, растает кожа. Я высвободила лицо из кольца его рук. Пламя пожирало все внутри. Я подавила рыдание, уткнувшись в Гари. Одна за другой лопались бутылки. Звуки трескающегося, разлетающегося, разбивающегося вдребезги стекла навсегда сохранятся в глубинах моей памяти. Шум был оглушительным, пламя ревело. Это была битва в аду. Огонь перепрыгивал на верхние этажи. Он набирал силу и пробивался сквозь каждое отверстие, неостановимо карабкался по стенам фасада. Камень чернел с впечатляющей скоростью. Терраса тоже занялась. Вслед за ней раскололись окна нашей старой квартиры. Огонь разрушал то, что было когда-то моим домом. Нашим домом.
Я стала свидетельницей истребления всей моей истории с Иваном.
Соседи один за другим выбегали на улицу. Я слышала, как они говорят, что пожарные вот-вот подъедут. Кто-то их уже вызвал. Некоторые спускались на пляж, чтобы наполнить ведра морской водой. Это было потрясающе, но смехотворно. Ничто не остановит крушения.
– Эрин, я пойду, – шепнул мне на ухо Гари.
Я ошеломленно посмотрела на него. Он мне грустно улыбнулся. Я вцепилась в его руку.
– Нельзя дожидаться пожарных, – объяснил он.
Я отчаянно мотала головой справа налево и еще сильнее впивалась пальцами в его свитер.
– Нет, Гари, я не хочу тебя терять. Я не могу потерять тебя ради спасения Ивана! Его вообще там нет!
Но он мог оставаться только там. Я это чувствовала. И Гари это чувствовал. Иван сжигал наши воспоминания, нашу жизнь. Этим ужасным, фатальным, трагическим поступком он защитил меня, защитил нас – детей, Гари и меня. Защитил нас от себя.
Гари обхватил ладонями мое лицо, он метался между своей любовью ко мне и верностью другу. Они все же были друзьями, я поняла это, когда он недавно пришел домой. Между ними была связь, и она навсегда останется для меня неразрешимой загадкой, потому что принадлежала только им двоим.
– Я должен идти, Эрин. По-другому нельзя! Недавно Иван меня спас. Вытащил из моря… Без него меня не было бы в живых…
– А сейчас он спасает тебя от себя самого… Он сделал свой выбор. В любом случае уже слишком поздно!
– Мама! – перебил нас панический
