Сократ - Йозеф Томан

На вершине ареопага его ждали Лампрокл с дедом и группа друзей. Все они были тут, близкие ему и дорогие. Он весело поздоровался с ними:

- Будьте счастливы, милые! Как славно, что вы пришли разделить со мной эти часы...

- Часы незаслуженного унижения! - взорвался Антисфен.

- Нет, нет, дорогой. - Сократ сжал ему плечо. - Чтить закон - долг каждого гражданина. - Он обернулся к женщинам. - Вверяю вас обеих и Лампрокла моим друзьям. Они отведут вас вон на тот выступ холма, оттуда вы хорошо все увидите и услышите. То место отведено для родственников.

- Нет! - крикнула Ксантиппа. - Жена имеет право сопровождать мужа и на суде! Разве ты умеешь защищать себя? Других - да, а себя - нет! Кто будет просить за тебя, если не я... если тебя осудят?..

- Но, Ксантиппа, разве могут осудить Сократа? - вмешался Федон.

Плач. Причитания. Жалобы. Просьбы. Все напрасно - Сократ не уступил.

- Со мной пойдут только Критон и Платон... - Тут он заметил умоляющий взгляд Аполлодора, взял его за руку и добавил: - И ты, мой маленький.

Ксантиппа кричала:

- Я хочу с тобой! Я имею право! Я должна просить за тебя!..

Друзья окружили ее, Мирто и Лампрокла, приготовившись отвести их на выступ под названием "Стол Солона".

- Неужели ты даже не попрощаешься со мной? - всхлипнула Ксантиппа.

Сократ поцеловал обеих женщин, сына и улыбнулся:

- Да ведь мы еще увидимся.

Они ушли. Ксантиппа причитала. Глаза Мирто были полны слез. Сократ остался с тремя друзьями.

Один из скифов почтительно указал ему камень, предлагая сесть в ожидании вызова.

- Садись, братец, сам, - ответил Сократ. - Я люблю стоять.

Толпы народа растекались по возвышенности, опоясывающей природный амфитеатр ареопага, на котором были отведены места для дикастерия- одной десятой части пятитысячного собрания верховного народного суда, гелиэи. У входов к этим огороженным местам была самая сильная толчея. Присяжные, выбранные по жребию на сегодня, толкались и теснились совершенно напрасно: входы были еще закрыты, перед ними стояла стража.

- О Геракл! Я потерял свой пинакий... Отодвиньтесь! Помогите же искать! Ведь это целых три обола!

Наконец! Стража открыла входы и, проверяя пинакии, стала пропускать присяжных по одному. Последними выходили из носилок аристократы и богачи, вытянувшие жребий; всем своим видом они показывали, что богатый человек никогда не спешит.

Напротив самого нижнего ряда амфитеатра было возвышение для судей с особым входом. Посередине возвышения стоял большой стол для судьи, писца и глашатая, справа было место для обвинителей, слева - для обвиняемого.

Вскоре на возвышение поднялись писец, глашатай, секретарь, судебный служитель и два скифа. Затем в торжественном одеянии появился председатель суда, архонт басилевс, то есть архонт-царь. Он уселся за стол в самом центре, лицом к рядам присяжных, продиктовал писцу введение к записи сегодняшнего разбирательства, приготовил молоточек, ударами которого по столу водворялась тишина, и приказал ввести обвинителей.

Мелет, как главный обвинитель, должен был войти первым, но он уступил место главе государства Аниту и старшему по годам Ликону. Анит был в синем гиматии, Ликон - в сером. Но наибольшее внимание привлек к себе Мелет своей травянисто-зеленой хламидой, застегнутой на плече золотой пряжкой и затканной золотым узором. В рядах присяжных раздался изумленный возглас:

- Это кто?!

Архонт представил Мелета: поэт и главный обвинитель.

- Введите обвиняемого! - приказал он затем.

На весь дикастерий, на толпу зрителей, усеявших близлежащие выступы, пала вдруг тишина. Тысячи глаз обратились ко входу, который открыли два скифа.

В проеме появилась фигура - большая, крепкая, величественная: Сократ. Как всегда босой, он вошел неторопливой, раскачивающейся походкой; его лысина, опаленная солнцем, была словно из меди. Одет он был тоже как всегда - поверх белого хитона старенький гиматий.

И тут произошло небывалое: большинство присяжных встали и приветствовали Сократа громовыми овациями.

Он смутился. Не хотел верить своим глазам и ушам. Робко обернулся к Критону, который вместе с Платоном и Аполлодором шел за ним.

- Видишь, как встречают тебя твои Афины! - сказал Платон.

Сократ улыбнулся ему:

- Погоди, мой милый, как-то будут они меня провожать!

Рукоплескания стихли, присяжные уселись, и сам архонт пододвинул Сократу сиденье.

Потом он постучал молоточком по мраморному столу и объявил:

- Начинается судебное разбирательство по делу афинского гражданина Сократа, сына Софрониска, из дема Алопека. В обвинении, поданном на него, говорится: Сократ провинился перед законом тем, что он не признает богов, признанных государством, вводит другие, новые божества, далее тем, что он развращает молодежь. Главный обвинитель - Мелет.

2

Мелет обеими руками откинул назад свои длинные рыжие волосы и воздел руки к небу:

- Зевс всемогущий! Зевс Громовержец! Взывая к тебе от имени всех собравшихся здесь мужей афинских, молю: обрати свой взор на наши действия, цель которых - вернуть тебе и всем богам Олимпа почет, величие и любовь все, чего хотел лишить вас этот человек - Сократ! Он насмехался не только над тобой, о Дий, но и над Афиной, Афродитой, Эротом и другими бессмертными... - Мелет повернулся лицом к Акрополю. - Вы все, олимпийские боги, боги земли, вод и подземного царства, будьте свидетелями суда над этим обвиняемым. Молю вас всех, хранителей наших, благодетелей, дарителей жизни всех вас, чьим сердцам дороги наше благоденствие и процветание, - не мстите нам! Не отказывайте нам в благосклонности, хоть и тяжка наша вина, ибо мы долго молча терпели распространение подобного зла. Сократ, как подтверждают свидетели, желал низвергнуть вас и возвести на ваше место новые божества!

Подобно недоброму ветру, что пролетает над лугами перед грозой, ужас прошел по всему ареопагу, по возвышению, где теснились толпы зрителей. Ксантиппа, рыдая, прижала к себе сына, словно могла занять у него силы снести этот ужас.

Заключительные слова Мелета еще подлили масла в огонь. Повысив голос, он повторил формулу обвинения:

- Сократ виновен в том, что не признает богов, признанных нашим государством, и вводит другие, новые божества. Виновен он и в том, что портит молодое поколение.

Толпа замерла; толпа объята ужасом и так тиха, что слышно, как опадают иголки с пиний у городской стены. У кого-то из присяжных вырвалось сдавленное:

- Он пропал...

Сократ смотрит на солнце. Рассказывают - он родился точно в полдень, когда солнце жарче всего. Он любил солнце, как брата. Что-то будет сегодня, когда оно встанет в зените и тени исчезнут? Сократу кажется - сегодня с самого раннего утра солнце палит сильнее обычного. Хочет прибавить мне сил, старый приятель, согревает мои старые кости... Как я рад, что ты сегодня здесь со мной, золотая моя голова!

Ксантиппа, опершись на плечо Мирто, рыдает:

- Не могу я этого видеть, не в силах слышать - он ведь такой добрый... Прямо дитя малое...

- Большое, бесхитростное дитя... - шепчет Мирто.

Мелет вволю упился ужасом, объявшим публику. Не нравились ему только глаза его кормильца Анита. Вместо ожидаемого удовлетворения Мелет прочел в них испуг и злобу. Поэт растерянно поморгал, но он знал, что не имеет права переговариваться здесь с Анитом. На последнем совете с Анитом и Ликоном ему было сказано: обвини его в том-то и том-то. Что ж, он это и делает. И, судя по реакции зрителей на его обвинительную речь, делает это успешно. Так что беспокоиться не о чем - надо продолжать. Мелет обладал прекрасной памятью, он помнил, что ему говорить дальше. Поднял руку. Золотой браслет ярко сверкнул на солнце - словно блеснула молния Зевса.

С этого взблеска началась игра, ставкой в которой была жизнь человека.

- Одно за другим я приведу вам доказательства вины Сократа. Он потом, в своей защитительной речи, постарается опровергнуть их, и я заранее вас предупреждаю, что его защита сведется главным образом к утверждению, будто я обвиняю его в отместку за то, что он часто публично называл меня плохим поэтом.

Один из присяжных во втором ряду прикрыл рот уголком своего шелкового гиматия.

- Почему ты смеешься? - тихо спросил его сосед.

- Потому что я тоже знаю стихи Мелета...

- Но это не помешает мне, - Мелет заговорил громче, не считаясь с тем, что на такой высокой ноте голос его неприятно заскрипел, - не помешает мне защищать наших великих богов от его злоязычия!

До сих пор Сократ стоял, обратившись лицом к солнцу. Теперь он повернулся к Мелету. Вынул из кармана горсть семечек и начал грызть их, выплевывая шелуху на землю. Никто ему ничего на это не сказал, но он сам вдруг испугался - в каком месте он это делает! - и виновато оглянулся на архонта. Тот, хорошо зная привычку Сократа, с улыбкой кивнул ему - мол, ничего, можно. Сократ благодарно посмотрел на него и снова перевел взгляд на Мелета. Вспомнив одно из его высокопарных, но бедных мыслью стихов, улыбнулся. Сколько лет может быть этому молодчику? Лет тридцать... Н-да, к тридцати годам пора бы уже владеть своим ремеслом...