Мечи легиона - Гарри Тертлдав

В конце концов трибун нашел Табари. Тот сидел ближе к середине зала. Он и несколько других макуранцев кричали в знак приветствия громче и дольше, чем йезды.

Почти против воли Марк испытывал удовольствие. Он попытался думать о том, что многие из тех, кто сейчас рукоплещет ему, недавно командовали армиями, вторгшимися в Империю.

Глашатай подвел виновников торжества к тронам. Справа восседал сам каган. Его сиденье было выше и богаче украшено. Голову Вулгхаша венчала шапка, похожая на ту, что некогда носили макуранские владыки, оставшиеся жить лишь на барельефах дворцовых стен. Это был высокий, конический головной убор из жесткого белого войлока. Длинные полосы спускались с него почти до плеч. Белую шапку украшал вертикальный ряд нашитых на нее крупных драгоценных камней.

Марк с любопытством разглядывал Вулгхаша. Каган оказался смуглым человеком лет пятидесяти. Его густая борода, подстриженная прямоугольником, была понизана многочисленными нитями серебра. Суровое, даже жестокое выражение угловатого лица слегка смягчалось усталым взглядом умных глаз. Вулгхаш был очень широк в плечах и крепко сложен. Пожалуй, чуть-чуть полноват в поясе, но только чуть-чуть.

— Будь осторожен, — прошептал Гай Филипп. — Это человек, с которым лучше не связываться.

Скавр еле заметно кивнул. Гай Филипп в точности выразил то, что подумал он сам.

Глашатай велел римлянам остановиться у кромки ковра перед камнем, отполированным за многие столетия тысячами ног. Гости кагана низко поклонились. И снова раздались рукоплескания, которые стали еще громче, когда Вулгхаш сошел с трона и пожал им руки. Ладонь повелителя Йезда была тяжелой, сухой и мозолистой — рука воина. Затем каган крепко обнял обоих римлян.

— Вы спасли очень важного для меня человека, чем заслужили мою вечную дружбу, — произнес Вулгхаш. Его видессианский звучал столь же изысканно, как речь любого придворного Туризина. — Позвольте представить вам мою старшую жену Атоссу.

Он неспешно кивнул в сторону женщины, восседавшей на более низком троне. Внимание трибуна было полностью поглощено Вулгхашем. Марк едва заметил супругу владыки Йезда. Она была примерно того же возраста, что и каган, и все еще красива.

Женщина улыбнулась и заговорила на макуранском языке.

— Она извиняется за то, что не может поблагодарить вас на вашем языке, — перевел ее слова Вулгхаш.

Марк ответил первым же комплиментом, который пришел ему в голову:

— Передай ей, что она столь же добра, сколь и прекрасна.

Атосса царственно наклонила голову, принимая комплимент.

Марк тоже склонил голову. Мысли трибуна кружились в бешеном хороводе. Злейший враг Видесса — совсем близко. Человек, которого Авшар называет своим повелителем. Выдернуть из-за пояса кинжал, сделать лишь один быстрый выпад… Но Марк не двинулся с места. Предательство не в характере Скавра. Какой смысл сражаться с Авшаром, действовать его же методами — коварством и подлостью?

Чистое пение дудок прорезало зал. Все лица просветлели и оживились при этом звуке.

— К пиру все готово, — пояснил Вулгхаш.

Он протянул руку Атоссе и помог ей сойти с трона. Римляне пошли вослед за царственной четой.

Пиршественный зал дворца в Машизе был почти таким же большим, как Палата Девятнадцати лож. Пламя факелов плясало на голубом хрустале, отражалось в серебре и позолоте геометрического орнамента мозаичных стен.

Римляне, почетные гости, сидели рядом с царской четой: Скавр по правую руку от Вулгхаша, Гай Филипп — по левую, рядом с Атоссой.

На пиру каган пил вино — как и те вельможи, что были, судя по всему, макуранцами. Большинство вождей йездов предпочитали традиционный кумыс. Когда бурдюк с кумысом попал в руки трибуна, тот из вежливости глотнул и вручил его Вулгхашу. Каган сморщил нос и передал бурдюк дальше, даже не пригубив питья.

— У нас имеется подслащенное вино, если ты его любишь, — обратился Вулгхаш к римлянину.

Но тот поспешно отказался, от подобного предложения Скавра пробрала дрожь. Марк успел попробовать это вино еще в караване Тамаспа. Оно было таким густым и приторным, что сладкие, тягучие вина, столь любимые видессианами, казались после этого почти сухими.

На пиру подавали обычные для кочевников пшеничные лепешки, круглые и плоские, простоквашу, жареную баранину. Но, как и в питье, Вулгхаш отдавал предпочтение макуранским блюдам.

Наслаждаясь жареной бараниной со специями и оливками, завернутой в виноградные листья, пробуя различные блюда из рябчиков, куропаток, перепелов, тетерок, тушеные овощи, козлятину под горчичным соусом с добавлением вина и изюма, Скавр размышлял о том, что не может считать кагана своим врагом, раз тот столь щедро угощает его.

А когда один из слуг принес «кипящий» рисовый суп, трибун радостно улыбнулся: ему уже доводилось пробовать это вкусное блюдо в макуранской харчевне в ту волшебную зимнюю ночь — первую ночь с Алипией Гаврой…

Мысль о ней превратила для Марка пиршество во дворце Вулгхаша в странное сновидение. Что он здесь, черт возьми, делает? Почему мирно ведет беседы с каганом, чьи воины несут смерть и разрушение землям, ставшим для Марка уже родными? И разве сам он не сражается с Йездом уже столько лет? А сам Вулгхаш! Почему угощает его, ведет с ним дружеские беседы?

Повелитель Иезда совсем не походил на чудовище, каким представлял его себе Скавр. Да и диким варваром он тоже не был, этот умный, талантливый вождь, много позаимствовавший от макуранской цивилизации. И все же Вулгхаш повелевал йездами, причинившими людям столько горя и зла! Как могут сочетаться столь благородный облик и утонченные привычки со зверскими убийствами, свидетелем которых не раз бывал Марк?

Трибун ломал голову над этой загадкой, но никак не мог разрешить ее.

Первый ключ к разгадке Марк получил, когда нарочный, покрытый потом и грязью, вбежал в зал и подал кагану свитки со срочными донесениями. Повелитель Иезда быстро пробежал их глазами, постепенно наливаясь гневом. Затем злым голосом отдал несколько распоряжений. Когда гонец прервал его, задав какой-то вопрос, каган раздраженно хлопнул себя лбу и на обороте одного из донесений яростно нацарапал несколько коротких строчек. Окунув перстень с сердоликовой печаткой в горчичный соус, каган хлопнул на свой приказ густую желто-коричневую печать. Посланец поклонился, взял пергамент и поспешил прочь.

Все еще пылая гневом, Вулгхаш осушил до дна кубок из слоновой кости, после чего повернулся к Марку:

— Выдаются дни, когда я думаю, что все мои военачальники — полные болваны. Они впадают в ужас при виде собственной тени! Еще со времен моего деда мы совершали набеги на Эрзерум — так что удивляться, если горцы решили датъ сдачи? Я знаю хорошее лекарство от их дерзости. Мы должны нанести им три сильных удара, один за другим. Тогда их армия рассыпется на множество крошечных отрядов. И все! От горцев не останется и следа. В долинах уже вырастают пики с насаженными на них головами. Теперь эрзерумцы подумают дважды, прежде чем снова начать бунтовать.