Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

Он был хорошо опьянён успехом.

В Москве сначала, по старой традиции, жил у Кудашёва, потом снял комнату. Собирался, прокрутив издательские дела и собрав дань за труды свои, снова поработать на Клязьме, но никак не выходило.

Марусёнку докладывал в письме от 13 мая: «…верчусь, как заводной волчок…», – каждый день сидел в корректорской, дома снова правил роман, – «…ни в театре, ни в кино не был ни разу», – зато: «Ты, по всей вероятности, будешь ругать меня, но я признаюсь заранее: хочу купить себе ружьё. (Вру, Маруська! Купил уже! Хотел сбрехать, но не вышло.) Да, милота моя, купил себе чудеснейшую двухстволку, бельгийскую, системы “Пипер”, безкурковку за 175 р. У тебя, небось, волосы дыбом? Ну, ничего, пригладь их и читай дальше. Думаю охотиться, да ещё и с тобой… Заранее “упреждаю”, ежели будешь сильно ворчать – махну прямо из Москвы на Алтай и глаз не покажу».

В начале июня «Тихий Дон» прошёл комиссию Главполитпросвета – учреждения при Наркомпросе РСФСР, которое готовило рекомендательные списки для библиотек и учебных заведений всего СССР. Получив от Главполитпросвета (вот чудеса!) наилучшую рекомендацию, первый том «Тихого Дона» вышел наконец отдельным изданием.

Издательство «Московский рабочий». На форзаце значится: РАПП, «Новинки пролетарской литературы». Тираж: 10 тысяч экземпляров.

Книга – в руках!

Раскрой, запусти веером пахучие страницы – и там навек ожившие Григорий, Петро, Пантелей Прокофьевич, Василиса Ильинична, Наталья, Аксинья…

Московский писатель Пётр Сажин вспоминал: «После выхода “Тихого Дона” Михаил Александрович решил отметить это событие. Мы зашли в проезде Художественного театра в магазин и вынесли оттуда корзину с продуктами и бутылками».

Попутно Шолохов заскочил в магазин «Кавказ», там же располагавшийся, и, пишет Сажин: «…купил там себе каракулевую кубанку, бурку, бешмет с газырями, сапоги, рубаху, застёгивающуюся на множество пуговиц, несколько кинжалов и несколько поясов, отделанных серебром. Один такой пояс получил я в подарок… Потом мы все поднялись к Василию Кудашёву, и началось застолье, пригласили мы в нашу компанию соседку, приятную девушку, пели, танцевали, беседовали до утра…»

* * *

Следом, с июля, «Тихий Дон» начал публиковаться в «Роман-газете» – с предисловием Серафимовича. Первый выпуск вышел тиражом 150 тысяч экземпляров.

В силу того, что роман сразу же произвёл неслыханный фурор – уже летом его рвали из рук в руки по всей стране, – тираж последующих выпусков пришлось увеличить до 250 тысяч экземпляров. Всего на первый том ушло восемь тетрадок «Роман-газеты» – довольно толстого журнала, в котором ежемесячно печатались главные новинки советской литературы.

Что за книга получилась! Как обрадовался ей читатель! Как желал человек первого в мире социалистического государства читать, осознавать, удивляться, верить…

Деньги у Шолохова разом появились в таких количествах, о которых раньше и мечтать не мог. Жене писал: «”Октябрь” мне платит не 125, а 175 р. за лист; по договору за роман-газету 150 р… Так что я своих доходов даже не учту. Что-то много очень. Выхожу я Ротшильдом».

«Московский рабочий», издававший первый том «Тихого Дона» отдельной книгой, платил ещё больше – 200 рублей за лист. «Вчера, – докладывал Шолохов, – вызывают меня в издательство “Пролетарий”, и зав изд-ством Ацеркин предлагает заключить договор на следующую вещь, причём сроками не связывает и даёт 20 % стоимости вещи».

Никакой новой вещи у Шолохова, кажется, и в мыслях ещё не было – зато какое ощущение удачи исходило от него! То за сто рублей неделями бился с редакторами, а то: хотите, Михаил Александрович, выдадим вам, скажем, тысячу – в счёт будущего романа? Вернёте, когда закончите!

Это, между прочим, тот самый 1928 год, когда Сталин писал председателю правления Госиздата Халатову: «Я очень нуждаюсь в деньгах. Не могли бы вы прислать 200 руб. (вместо гонорара) для меня?»

За считаные месяцы перевернулась прежняя шолоховская жизнь и началась совсем иная.

Первыми из зарубежных издателей на появление романа отреагировали немцы – одно из коммунистических, тогда ещё существовавших в Германии издательств. В Москву явились сразу агент и фотограф – заключили с Шолоховым договор. Ещё прибыток!

В те летние месяцы Шолоховы, расплатившись с долгами и кредитами, окончательно стали владельцами своего дома в Вёшенской на улице Большой. Принимайте, предки-купцы! Теперь – на полных правах!

К деньгам он относился легко – копить Шолоховы не научатся никогда. В дом купил 12 стульев, кресло, кровать и огромную куклу дочке Светлане. В книжных, чаще букинистических лавках Шолохов начал собирать себе библиотеку: такую, какой никогда не было у отца. Мировая классика – в этом случае издания брал дореволюционные: надёжные, пухлые, в отличных переплётах, с ятями. Затем: современная история и беллетристика. Основные работы по марксизму и коммунистическому строительству. Западноевропейская философия.

Еще приобрёл патефон с пластинками. И мандолину – чтобы научиться играть. Вернулся в станицу Вёшенскую к июлю: вёз целый воз подарков. Никогда ни он, ни его отец с любых ярмарок такого количества добра не привозили. Мать смотрела озадаченно, но вида, как у Шолоховых всегда было принято, не выказывала.

«Недаром, значит, была эта мука длиной в целую жизнь. Вот он, значит, в кого вырос – татарчук и нахалёнок».

Дочка во все глаза удивлялась на куклу, не решаясь к этому чуду прикоснуться.

Шолохов уже крепил у себя над кроватью ружьё. Он был – казак. У настоящего казака в доме должно быть много оружия. Всё остальное – неважно: сегодня есть, завтра нет. Но оружие – навсегда.

* * *

Оставшуюся часть лета работал над романом.

Марусёнок – Мария Петровна: «Писал он в молодости по ночам. Вообще, работал он… Не знаю, был ли ещё такой человек, как он. Вот так сидишь – он всё работает, ляжешь уснуть – работает, работает, проснёшься – всё сидит… Лампа керосиновая, абажур из газеты – весь обуглится кругом, не успевала менять. Спрошу: “Будешь ложиться?” – “Подожди, ещё немножко”. И это “немножко” у него было – пока свет за окнами не появится. Я удивлялась всегда, да и теперь дивлюсь, откуда такая сила была?»

О Шолохове заговорили разом, во всех концах страны – как ни о ком другом больше. Для людей – огромное количество которых только-только начало осваивать опыт постоянного чтения художественной литературы, – он был, с одной стороны, безусловно писатель – такой же, как Пушкин и Лев Толстой, – но с другой стороны, обладающий удивительным даром: быть своим, равным, близким. Просто научившимся ставить слова в наилучшей из всех возможных последовательности и оживлять на бумажных листах людей. Простых людей, таких же, как они – читатели.

Советская критика изо всех сил пыталась эту ликующую, бурлящую витальность вогнать в рамки положенных представлений. Озадаченный Шолохов, сначала хватая текст целыми абзацами, а потом заново перечитывая, пытался понять: ругают его? Хвалят? Приняли? Поняли?