Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга - Петр Киле

                          Входит Блок.

Б л о к. Здравствуй, тетя! Хочешь чаю?

М а р и я  А н д р е е в н а. Ты не знаешь? Он умер.

Б л о к. Нет. (Одеваясь.) Я поеду в больницу. Побудь здесь. Я думаю, и мама еще не знает. Утром я видел Любу. Она лежала в жару и в дремоте, кризис миновал. Двух смертей не бывает. (Уходит.)

М а р и я  А н д р е е в н а (прохаживаясь в унынии). Ужасно жаль маленького крошку. Восемь дней всего прожил. Но, может быть, и лучше, что он умер, но в сердце безмерная грусть и слезы. Мне жаль его потому, что Любе его мало жаль. Неужели она встряхнется, как кошка, и пойдет дальше по-старому? Аля боится этого. И я начинаю бояться.

                    Входит Александра Андреевна.

М а р и я  А н д р е е в н а. Аля, ты откуда идешь?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Я знаю. Маленький Дмитрий умер. Не в деда, верно, уродился.

М а р и я  А н д р е е в н а. Саша очень удручен?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Это ему не свойственно, как и мне.

М а р и я  А н д р е е в н а. Да, в серьезных случаях он не капризничает и не киснет, ты тоже не склонна падать духом. Молодцы! Вы склонны ненавидеть в такие годины все, что не вы.

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. А как иначе еще можно выдержать весь этот ужас?

М а р и я  А н д р е е в н а. Как Люба?

А л е к с а н д р а  А н д р е е в н а. Люба, по-видимому, успокоилась. Теперь поправится.

 Входит Блок; скинув пальто, поднимает с пола мячик, бросает его в угол и как бы по необходимости вновь и вновь ловит его; мать и тетя переглядываются и с испугом, и со смехом.

Сцена 4

Квартира на Галерной. В большой после ремонта комнате (убрана стена между двумя маленькими) Любовь Дмитриевна, спокойная и тихая, как прежде, и Евгений Иванов. На звонок выходит Блок.

Б л о к (заглядывая в дверь). Письмо от мамы. Пойду допишу ей письмо. (Уходит к себе в кабинет.)

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Мне было страшно. Если бы не Саша, я не знаю, как бы я все это вынесла? Страшно было взглянуть в зеркало, наблюдая гибель своей красоты. Впрочем, Саша очень пил в эту зиму и совершенно не считался с моим состоянием.

И в а н о в. Простите, я бы не сказал. Он пил один, когда вас не было, блуждая по городу и заглядывая в кабаки. А тут он выписал из "Анны Карениной": "Но теперь все пойдет по-новому. Это вздор, что не допустит жизнь, что прошедшее не допустит. Надо биться, чтобы лучше, гораздо лучше жить".

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Да, он обрадовался рождению мальчика, с удовольствием назвал его Дмитрием. Он был светел, раздумывая, как его растить, как воспитывать. Но жизнь не допустила.

И в а н о в. Бог дал, бог взял. Вы оба еще очень молоды.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Молоды? А вот что он пишет. (Берет в руки тетрадь.)

О доблестях, о подвигах, о славеЯ забывал на горестной земле,Когда твое лицо в простой оправеПередо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.Я бросил в ночь заветное кольцо.Ты отдала свою судьбу другому,И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем...Вино и страсть терзали жизнь мою...И вспомнил я тебя пред аналоем,И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,Я слезы лил, но ты не снизошла.Ты в синий плащ печально завернулась,В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют своей гордынеТы, милая, ты, нежная, нашла...Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,Всё миновалось, молодость прошла!Твое лицо в его простой оправеСвоей рукой убрал я со стола.

И в а н о в. Убрал?

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а (смахивая слезы). Ведь мы уезжаем. Все убрано, запаковано. Сюда уж больше, наверное, не вернемся.

И в а н о в. Но вы уезжаете вместе, в Италию, куда давно собирались.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Да. Но то денег не было, то ему было не до меня. Я продала Русскому музею этюды Александра Иванова из отцовского наследства и рада, что Саша наконец побывает в Италии.

Б л о к (за письменным столом). А вечером я воротился совершенно потрясенный с "Трех сестер". Это - угол великого русского искусства, один из случайно сохранившихся, каким-то чудом не заплеванных углов моей пакостной, грязной, тупой и кровавой родины, которую я завтра, слава тебе господи, покину... Изо всех сил постараюсь я забыть начистоту всякую русскую "политику", всю российскую бездарность, все болота, чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти. (Вскакивает с громким возгласом.)

Любовь Дмитриевна и Евгений Иванов прибегают к Блоку.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Саша!

Б л о к. Что, заговариваюсь? Я считаю теперь себя вправе умыть руки и заняться искусством. Пусть вешают, подлецы, и околевают в своих помоях.

И в а н о в. "Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв"?

Б л о к. О, да!

И в а н о в. Прекрасно. Я пойду, а завтра, само собой, приеду вас проводить в благословленную Италию. Только, прошу, не надо поносить Россию, как всякий русский, покидая ее пределы.

Б л о к (с улыбкой). Не Россию я проклинаю, а упырей.

И в а н о в. Да и упыри наши.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Ну, начинается?

И в а н о в (убегая). Мне пора. Прощайте!

Б л о к (следуя за ним). Это, наверное, один из упырей под видом Жени. Да, не будем мы спать. Вскоре уже ехать на вокзал.

Блок и Иванов бегают по всей квартире, Любовь Дмитриевна смеется. И тут разносится утренний колокольный звон с Исаакия.

ЭПИЛОГ

  Шоссейная дорога вдоль лесистой возвышенности с бесконечными далями. Хор масок и ряд действующих лиц, за ними следует Блок, погруженный в думы.

              Б л о кНад черной слякотью дорогиНе поднимается туман.Везут, покряхтывая, дрогиМой полинялый балаган.

Лицо дневное АрлекинаЕще бледней, чем лик Пьеро,И в угол прячет КоломбинаЛохмотья, сшитые пестро...

Тащитесь, траурные клячи!Актеры, правьте ремесло,Чтобы от истины ходячейВсем стало больно и светло!

          В е р и г и н аО, весна без конца и без краю -Без конца и без краю мечта!Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!И приветствую звоном щита!

        М е й е р х о л ь дЧерный ворон в сумраке снежном,Черный бархат на смуглых плечах.Томный голос пением нежнымМне поет о южных ночах.

     Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н аВ легком сердце - страсть и беспечность,Словно с моря мне подан знак.Над бездонным провалом в вечность,Задыхаясь, летит рысак.

          В о л о х о в аСтрашный мир! Он для сердца тесен!В нем - твоих поцелуев бред,Темный морок цыганских песен,Торопливый полет комет!

Хор масок пляшет, вовлекая в хоровод и актрис, и Мейерхольд их уводит за собой. Блок выбегает на луг.

             Б л о кО, я хочу безумно жить:Всё сущее - увековечить,Безличное - вочеловечить,Несбывшееся - воплотить!

Пусть душит жизни сон тяжелый,Пусть задыхаюсь в этом сне, -Быть может, юноша веселыйВ грядущем скажет обо мне:

Простим угрюмство - разве этоСокрытый двигатель его?Он весь - дитя добра и света,Он весь - свободы торжество!

АННА КЕРН

Веселая драма

Действующие лица

Керн Анна Петровна.

Осипова Прасковья Александровна, ее тетушка.

Вульф Анна Николаевна                          э

Алексис (Алексей Николаевич Вульф)    э  ее дети.

Зизи (Евпраксия Николаевна Вульф)      э

Юные барышни

Пушкин Александр Сергеевич, поэт.

Ольга Сергеевна, его сестра.

Лев Сергеевич, его младший брат.

Дельвиг Антон Антонович, поэт, барон.

Баронесса Софья Михайловна, его жена.