Базалетский бой - Анна Антоновская

— Неизбежно мне узнать, сколько времени я путешествую? — спросил, подумав, эмир.

— О господин мой, ровно девять месяцев и десять дней, Мохаммет проявил к твоему гарему приветливость и благосклонность, и я, не дыша, мчался сюда, желая поскорей обрадовать тебя многочисленным потомством.

Эмир с завистью и восхищением оглядел Али с ног до головы.

— Сам святой Хуссейн поставил тебя на моем пути!.. Благодарность за добро занимает в моем сердце избранное место. Ты мчался, подобно оленю. Поистине ты заслужил отдых, поэтому, мой невольник из невольников, повелеваю тебе остаться здесь, ибо воздух Майдана чудес благоприятствует твоей сущности. Возьми талисман — зубы оленя — и положи его на полку. А над собой не забудь прибить золотую доску с надписью: «Сосуд изобилия».

Сказав так, эмир поспешил домой отпраздновать семьдесят обрезаний своего потомства…

— Вот о них и все, — закончил шейх.

Майдан чудес, по-видимому, взволновал купцов. Они терли кулаками глаза, беспокойно двигали руками и хрипло что-то восклицали.

— Поистине я хорошо делаю, — сказал юркий купец, — отправляя невольников на время своего отъезда к соседу.

— Шайтан свидетель, это средство хорошо действует днем, — сказал высокий купец, обладатель слоновой кости, и как-то странно уронил голову на плечо желчного купца.

— Благодарение аллаху, у меня одна жена! — угрюмо пробурчал юркий купец. — Ибо сказано: «Готовь столько, сколько сможешь скушать».

— Никогда нельзя предугадать аппетита, — сказал, тревожно ерзая, желчный купец, перекладывая голову купца — обладателя слоновой кости, на плечо купца, скупившего алтабас.

— Благородный путник! — почти плача, воскликнул нервно купец в большом тюрбане. — Воистину поучительны твои притчи. И если бы тебе не предстоял тяжелый путь по знойной пустыне, мы бы умоляли тебя продолжать, но неучтиво томить всю ночь путника пред долгим путешествием.

— Да пошлет тебе небо увидеть во сне рыбу! — срывающимся голосом выкрикнул купец, похожий на шест. — Позволь с почетом проводить тебя, о шейх, до дверей твоей комнаты.

Шейх бесстрастно посмотрел на купцов. Тут вошел его слуга и, сменив воду в кальяне, шепнул по-грузински:

— Они из камня… скоро утро…

Затянувшись голубым дымом, шейх громко по-персидски сказал:

— Да свалятся камни под напором молотка каменщика Керима!

— Шейх из шейхов! — простонал купец, везший драгоценности, держась за чалму. — Аллах свидетель, тебе следует отдохнуть, ибо пустыня, где сейчас бродит…

— Благовоспитанные купцы, как могу я воспользоваться вашей учтивостью и предаться недостойному чувству себялюбия? Да не будет сказано, что я, разделив с вами половину ночи, не закончил ее неповторимой притчей из Тысяча второй ночи о разбойнике Альманзоре.

Сдавленные стоны, тихий скрежет зубов и сжатые в складках одежды кулаки, по-видимому, не были замечены шейхом, ибо он безмятежно продолжал:

— Эту притчу начертала судьба иглою неожиданности в глазах искателей богатств. До меня дошло, любезные купцы, что в Дамаске жил богатейший купец Эль-Дин. Его лавка, лучшая на базаре, по желанию второго неба, наполненного золотом, благовониями и драгоценными камнями, привлекала к нему знатнейших покупателей. Но аллах угадал: человек никогда не бывает доволен ниспосланной судьбой. И однажды Эль-Дин, решив удесятерить свое богатство, поспешно стал нагружать караван для путешествия в чужие страны, дабы распродать свои товары дороже, а купить чужие дешевле.

— О мой сын, — воскликнула его мать, — знай, что пророк сказал: «Блажен человек, питающийся плодами своей земли и не предпринимающий путешествия хотя бы на тысячу полетов стрелы».

— Да простит меня пророк! Он не занимался торговлей, поэтому его советы не ценны.

— О сын мой, благодарение аллаху, ты и так богаче всех купцов в Дамаске. Зачем раздражать аллаха жадностью и подвергаться опасной встрече с разбойником Альманзором?

— Да будет тебе известно, о мать из матерей: судьба каждого человека висит у него на шее. И да не будет сказано, что Эль-Дин испугался разбойника Альманзора и что мои десять вооруженных слуг храбры, как зайцы.

— Бисмиллах! — воскликнула мать. — Почему в коране ничего не сказано о глупцах? Всем известно: караваны в пятнадцать или двадцать человек легко ограбляются Альманзором и его слугою, который украдет ресницу из глаза — и ты ничего не заметишь…

Свист ветра и рычание тигров наполнили помещение. «Шейх» поднял голову и облегченно вздохнул, ибо он увидел, что рычание исходит не от тигров, а от крепко спящих навалившихся друг на друга купцов, и скромно умолк.

…А когда настало утро… в помещение ворвался взлохмаченный хозяин караван-сарая. Оглядев купцов и пересчитав их, он радостно воскликнул:

— Ла илля иль алла, Мохаммет расул аллах! Благодарение небу, вы здесь! Заглянув сейчас под навес, я нечестиво подумал, что вы ночью убежали, не заплатив мне за ужин и ночлег.

Как предрассветный ветер разгоняет туман в камышах, эти слова мгновенно разогнали сон купцов. Вскочив, они метнулись под свод, потом к нишам, ища свои тюки. Обезумев, они наскакивали друг на друга и с проклятиями отскакивали. Но легче найти лопнувший мыльный пузырь, чем то, что было и чего больше нет. Лишь потухший кальян одиноко высился, как пальма, затерянная в песках. Исчезли даже подстилки, на которых купцы сидели, даже чалмы с голов!

Купцы с ужасом уставились друг на друга. Юркий, полагая, что он еще спит, ущипнул желчного. Неистовый рык вспугнул последнюю надежду.

Оттолкнув хозяина, подобно бесноватым, купцы помчались во двор, под навес. Крепко связанные, с заткнутыми ртами, погонщики, как тюки, лежали рядом, кажется, они спали.

— Где твой проклятый шейх? — закричал на хозяина желчный купец.

— Да уровнит аллах ему дорогу! — восторженно ответил хозяин. — Шейх еще вчера, когда вы перетаскивали тюки в помещение, щедро расплатился со мной, сказав: «Правоверный должен спешить с расплатой за оказанное ему услуги в пути, ибо завтрашний день полон неожиданностями».

— О аллах, это был разбойник Альманзор! — воскликнул купец, похожий на шест. — Аллах, аллах, он увел всех верблюдов!

— Поистине ты лишился ума, — возразил юркий, — не на себе же ему таскать столько тяжестей!

— Аллах, аллах, разве не в твоей власти было подсказать нам истину!

— О всемогущий! Как допустил ты проклятого разбойника так по-шайтански запутать нас в притчах Тысячи второй ночи, — рыдал грузный купец.

— Бисмиллах, что я скажу шах-ин-шаху? — стонал шарообразный.

— Да ослепит его… я думаю об Альманзоре… всевидящий! Да онемеют руки разбойника! — хрипел желчный купец, прикрывая ладонью бритую голову от палящего солнца. — Зачем ему понадобилась моя чалма?

— Клянусь аллахом, не знаю, на что ему твоя паршивая чалма, — злобно прошипел купец, везший драгоценности, — но моя ему наверное пригодится, ибо в ней я спрятал лучшие камни из моего товара!..

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Странно освещенное небо напоминало озеро, на одном краю его ночь еще тянула черные сети с мерцающими звездами, а на другом рассвет уже поднимал оранжевые паруса.

— Слава Мохаммету, сыпучие пески остались во владениях разбойника Альманзора! И не кажется ли тебе, духовный брат мой Арчил, что при благосклонной помощи пророка в них затерялись, подобно упавшим в воду алмазам, притчи из Тысячи второй ночи?

— Кажется, мой Керим. И если бы не двадцать взятых в караван-сарае верблюдов, что тащатся за нашими конями, сгибаясь под тяжестью поклажи, то, клянусь влахернской божьей матерью, ночь встречи с исфаханскими купцами была бы подобна видению на Майдане чудес.

Мечтавший об оазисе Арчил с наслаждением вдыхал запах зарослей. Свернув на извивающуюся среди высоких папоротников и тростников тропу, Керим потянул за повод верблюда-вожака, и остальные, соединенные крепкой веревкой, покорно двинулись за вожаком.

Не звенели колокольчики, — из осторожности Керим срезал их, и песни не пелись: тишина надежнейший щит для тайного дела.

Керим приподнялся на стременах, раздвинул, вспугнув розового скворца, папоротник и стал вглядываться в знакомую даль. Взмахнув нагайкой, он выехал на косогор, откуда в желтовато-лиловой дымке едва виднелись на безжизненной равнине зловещие башни Гулабской крепости. Словно обрадовавшись, всколыхнулась едкая пыль, густой завесой укутав караван.

Арчил поперхнулся и, откашливаясь, выругался:

— Сатана, перестань щекотать мои ноздри!

— Лучше, друг, аллаха вспоминай в этот час!

— Э, Керим, оба хороши! Что, над ними «лев Ирана» саблю вскинул или царь Теймураз — гусиное перо, что все ссорятся?