Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

Я заскочил на подножку, просунул голову внутрь кабины.

— Э-э, парень, тебе чего, а? — испуганно закричал водитель. — Свали, а то пришибу! Клянусь мамой, прибью!

— Да подожди ты мамой клясться! Остановись, не трону я тебя! — сказал я ему в ответ, но водила вдруг резко крутанул руль вправо, и я едва не сорвался. — Вот дурила! — заорал я и достал его рукой по уху. — Тормози, а то хуже будет!

До водилы наконец-то дошло, что наверняка будет хуже, он притормозил, косо посмотрел на меня.

— Ну чего тебе?

— В Куляб надо. Причем срочно. Плачу наличными, — и я показал ему пачку денег.

— А откуда я знаю, в Куляб тебе надо или меня тюкнуть?

Я спрыгнул с подножки, открыл дверцу и сел рядом с ним.

— Дружище, — сказал я как можно ласковее, — если бы я хотел тебя тюкнуть, то сделал бы это сразу.

— Не ты тюкнешь, так на трассе нас пристрелят. Ты вообще-то кто такой? Ты соображаешь, что тут по ночам банды, как тараканы, шастают?

Я вгляделся в смуглое, испуганное лицо мужчины средних лет. Он был наголо острижен, макушку прикрывала черная тюбетейка с серебряными витиеватыми узорами. Наверное, он был на целую голову ниже меня и уж точно раза в два ýже в плечах. Он боялся меня, и это было совершенно естественно, потому что не делал даже попытки поставить под сомнение мое физическое превосходство. И тем не менее он не сдавался, он убеждал, просил, не унижаясь и не заискивая передо мной.

Мне стало его жаль. Работяга, колхозник, по всей видимости. Что он делал среди спящих дворов на своей колымаге — не берусь судить точно, во всяком случае, не злодействовал, не убивал и не грабил. И вот на его бритую черную голову свалился я — человек ночи, увязший в криминальных историях, беглец, скрывающийся от органов правосудия по подозрению в убийстве полковника, от комендатуры, как злостный нарушитель комендантского часа, пробирающийся темными закоулками на встречу с мафией, которую не так давно посмела «обуть» красивая темноглазая девушка, теперь нуждающаяся в моей помощи.

В сравнении с этим маленьким, испуганным, но самоотверженным человеком я почувствовал себя выпачканным в дерьме и крови уркой, для которого нет ничего святого и который своей физической силой и угрозами добивается того, чего ему надо, плюя с высокой башни на людские судьбы, чужие проблемы. Совершенно уверен, что водитель именно таким сейчас представлял меня. Я попытался изменить его представление о себе.

— Дружище, вот тебе деньги. Я их не украл, мне дали в долг. Завтра утром, в девять часов, я должен быть в Кулябе. Моя девушка попала в беду, и никто не может помочь ей, кроме меня. Поверь мне, я не хочу причинить тебе зло.

Водитель покосился на пухлую пачку с купюрами, потом — на меня, с некоторым любопытством посмотрел на мою обувь, стрижку и руки. Должно быть, то, что он увидел, его немного успокоило, но он все еще не поддавался.

— Пристрелят нас на трассе. Точно пристрелят. Ты, похоже, не местный и ничего не знаешь. Оппозиция тут, чурки, как вы говорите, вооруженные шастают.

— Мы оба рискуем. Но за риск я тебе заплачу.

Водитель снова покосился на деньги. Взял, пролистал.

— Хорошо, — наконец согласился он. — Только сначала отвезем деньги домой. Пусть хоть вдове моей достанутся.

Он сказал «вдове» с такой скорбью, что я невольно рассмеялся и ободряюще хлопнул его по плечу:

— Прорвемся, не переживай ты так сильно!

Мы проехали по грунтовке метров триста и остановились у домика, наполовину прикрытого фруктовыми деревьями.

— Посиди тут, — сказал водитель, поправил тюбетейку, крякнул, взял деньги и спрыгнул на землю.

Я видел, как в окнах дома загорелся свет, хлопнула входная дверь, через минуту раздались голоса — торопливый, надрывный женский и приглушенный — водителя. «Вдова», как положено восточной женщине, громко запричитала, водитель прикрикнул на нее, женский голос оборвался. Вскоре водитель открыл дверцу и протянул мне стопку лепешек, большую шайбу белого сыра и пучок зелени. Сел за руль, захлопнул дверцу, взглядом попрощался с домом, утонувшим среди миндаля и инжира, потом сложил ладони лодочкой, прикрыл глаза и беззвучно помолился Аллаху.

Если его убьют, подумал я, до конца жизни не прощу себе этого. И тут же перед моими глазами всплыло узкоглазое, бронзовое от морского загара лицо нашего сторожа-корейца, убитого сотрудниками безопасности казино. Это воспоминание, неожиданно хлынувшее из памяти, я суеверно принял за намек, за грозное предостережение и, сдерживая бешеное желание выскочить из кабины, оставить несчастного водилу в покое, жестко произнес:

— Время идет! Поехали.

Глава 13

Черная степь наплывала на нас из бездны ночи. Мелькали в окнах высокие и узкие, как свечи, деревья; безликие, бесцветные глинобитные коробочки кишлаков, кажущихся вымершими, выстраивались в ряд вдоль обочины; изредка проносились искрой потерянные, неизвестно зачем коронованные тусклыми лампочками, освещающими лишь самих себя, столбы электропередачи.

Мы молча жевали еще теплые лепешки, завернув в них ломти соленого сочного сыра. Машинное тепло и мерный гул мотора незаметно убаюкивали меня. Несколько раз моя голова сваливалась на грудь, а недоеденная лепешка вываливалась из слабеющей ладони. Побыв полчаса в таком состоянии, я, как ни странно, почувствовал себя вполне выспавшимся и, прогоняя остатки сонливости, опустил боковое стекло, подставляя лицо прохладному ночному воздуху.

Слева на горизонте проступили контуры гор, кажущиеся аппликацией из серой бумаги, наклеенной на бледно-розовый фон. Вставало солнце, и мир вокруг нас постепенно приобретал объем и цвет. Дорога змейкой плавно поднималась вверх, и вскоре нашим глазам открылся чудесный вид на равнину, окутанную нежнейшим туманом и струйками дымков, которые, поднимаясь вверх, будто натыкались на невидимую опору и растекались призрачным матовым пятном, как мыльная капля на поверхности воды.

Я пребывал в том состоянии обманчивой эйфории, которое всегда вызывает во мне природа. Сознание не воспринимало иную реальность, кроме той, которая была очевидна. Я не думал о бандитских формированиях, которые «шастали» по этой живописной долине, я совсем не разделял волнение водителя, который был весьма далек от сентиментальных настроений и, всей грудью прижавшись к рулю, напряженно всматривался вперед. Я даже на какое-то время забыл о том, куда и для какой цели еду… Может быть, это было и хорошо. Нервная система тоже нуждается в отдыхе, а она у меня была слишком перегружена стрессами в последние дни.

Когда окончательно рассвело, мы прогрохотали по разбитой дороге какого-то городка, где с обеих сторон нам махали и свистели полураздетые и немыслимо грязные пацаны, торгующие дынями и зеленью. За пыльными деревьями я успел разглядеть серый дувал, за которым колыхались пятнистые маскировочные сети, выпирали углы какой-то боевой техники, прохаживались вооруженные солдаты, затянутые в панцирь бронежилетов. Здесь намного сильнее чувствовалась близость войны.

Городок остался позади. Я глянул на часы: семь пятнадцать. Водитель, заметив мое движение, успокоил:

— Успеем.

Дорога была ровной, как след трассера, и относительно гладкой, стрелка спидометра постоянно дрожала под цифрой восемьдесят. Мы взлетели на слабый подъем, как вдруг перед спуском водитель нервно дернулся и надавил на педаль тормоза. Я едва успел во что-то упереться ногами, иначе припечатался бы к лобовому стеклу, как кленовый листок к окну в грозу.

Грузовик съехал на обочину, подняв тучу пыли, водитель что-то забормотал на своем и оглянулся назад. Я только сейчас заметил, что с противоположной стороны дороги к нам не спеша идет необычно одетый человек в темном пиджаке и рыжем бушлате, накинутом на плечи. Из одного рыжего рукава вместо руки торчал черный автоматный ствол. Человек был сильно небрит, покрасневшие воспаленные глаза смотрели спокойно и холодно. Он бесцеремонно открыл кабину, посмотрел на меня, на водителя, лениво буркнул «Салам алейкум», после чего вялым жестом показал, чтобы мы оба вышли из машины, и пошел вдоль кузова, осматривая борта.

Водитель скривился, как от боли, и тихо заскулил.

— Кто это? — спросил я.

— Кто-кто! — передразнил он меня. — Бандиты! Хапуги! Так называемая местная самооборона… Сейчас будем работать на них.

— Что значит — работать?

— Увидишь.

Он спрыгнул вниз, и я последовал за ним.

К человеку со стволом вместо руки присоединился второй, не менее небритый, но с настоящими руками. Глянув на меня, он о чем-то спросил водителя, тот ответил, махнув куда-то в сторону. Я разобрал только слово «Куляб». Двурукий, как само собой разумеющееся, показал мне на несколько ящиков, лежащих на обочине:

— Грузи в кузов.