Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

— Раньше он к вам приходил?

— Нет, вот только вчера, под вечер.

— Ложь! — крикнул я и ударил кулаком по двери. — Вранье! Я упрячу вас за решетку, если вы будете лгать!

— Господи! — завыла Мария Васильевна. — Господи, прости меня! Утром я его поселила, он весь день сидел в номере, ни разу не выходил.

— И вечером не выходил?

— Нет, один раз, кажется, вышел.

— В котором часу?

— Не помню! Честно, не помню, хоть убейте! Темнеть начало.

— Что он делал?

— Попросил, чтобы я заварила чай и принесла его в четыреста пятнадцатый, там, дескать, приятель живет, и мы хотим чайку попить.

— Что у него было в руках?

— Не знаю… Не помню.

— Опять врете! Я вас точно сейчас засажу!

— Палка у него была. Ну, железная, как толстый прут. Он опирался на нее, будто у него болела нога.

— Значит, с этим железным прутом он и зашел в номер к Алексееву?

— Да… То есть, я думаю, что да.

— И где вы заваривали чай?

— У нас подсобочка с плиткой есть.

— Долго вы там были?

— Минут пятнадцать.

— И не видели, как картавый зашел в четыреста пятнадцатый? Не верю!

— Не видела. Богом клянусь, не видела. Заметила только, как вышел.

— Ну вот, — сказал я тише. — Вот только сейчас вы начинаете говорить правду. И как он вышел?

— Выбежал. Уже без палочки. И не хромал… Я за ним из-за шторки следила. Потом быстро-быстро пошел по коридору к себе, в двадцать второй.

— Больше вы ничего не заметили?

Мария Васильевна смотрела на меня с ужасом. Она приоткрыла рот и едва слышно ответила:

— У него рука была в крови… Он оттирал ее на ходу платком.

— И вы даже не попытались вызвать милицию? Вам было наплевать на то, что он сделал в номере Алексеева? Невероятно!

— Я боялась. Он бы убил меня… Простите, ради бога! Меня будут судить за это?

— Когда картавый освободил четыреста двадцать второй?

— Не заметила. Может быть, как-то незаметно проскочил, когда я стучалась к Алексееву?

Я покачал головой и сказал укоряющим тоном:

— Вот видите, Мария Васильевна, к чему приводит жадность? Погнались за долларами и чуть было не угодили под смертный приговор.

— Господи, старая дура! Если бы я знала, чем дело кончится.

— Мы все мудры задним умом… Ладно, — я повернулся к двери. — Надеюсь, суд учтет ваше искреннее раскаяние.

— И что же теперь делать?

— Если не ошибаюсь, в четыре часа вы должны прийти на дежурство?

— Да.

— Вот как придете, так все, что вы мне сейчас рассказали, повторите при свидетелях и под протокол.

— Хорошо, — она судорожно сглотнула. — Я повторю.

Глава 11

Я вернулся в гостиницу и, увидев мою девушку под пальмой живой и невредимой, вздохнул с облегчением.

— Все в порядке? — спросила Валери. — Я уже начала волноваться.

— Не то слово. Выражаясь твоей терминологией, я вовсю насаждаю свое правосудие.

— Что тебе рассказала тетка?

— Она призналась, что дала ключи от четыреста двадцать второго номера седоватому человеку, который плохо проговаривал букву «р». Он же просил ее заварить чай для Алексеева… О чем тут народ говорит?

— Все обсуждают полет американца.

— Я не могу поверить, что это несчастный случай. Слишком невероятное совпадение. Ему наверняка помогли выпасть с балкона.

— Ты думаешь, кто-нибудь в это поверит?

— Когда у нас будут доказательства — поверят… До четырех часов мы свободны. Надо заняться добыванием еды.

— Какая проза! Я думала, что ты предложишь мне заняться любовью.

Нельзя сказать, чтобы я воспринял слова Валери с неописуемым восторгом. В желудке у меня было пусто, а со стороны парка тянуло такими головокружительными запахами шашлыков и плова, что я изошел слюной.

— Может быть, мы быстренько перекусим, а потом вернемся домой и свершим все задуманное?

Валери стала кукситься, как маленькая девочка. Она надула губки, нахмурилась и сказала:

— Ты противный обжора. И не подходи ко мне больше!

После таких слов я, разумеется, в одночасье забыл про еду, обнял свое сокровище за плечики, и мы пошли к лифту.

— Я проверяла твою реакцию, — сказала Валери, когда мы поднимались в кабине лифта. — И еще раз убедилась, что любовь мужчины напрямую связана с насыщением его утробы. А я-то мечтала о возвышенной и бескорыстной любви… На, жуй!

С этими словами она извлекла из сумочки два огромных гамбургера и, словно кляп, затолкала один из них мне в рот. Я пытался произнести слова глубочайшей признательности, но получилось нечленораздельное мычание, и, махнув рукой, я с огромным удовольствием принялся насыщать свою утробу, разжигая тем самым свою любовную страсть. Когда двери лифта разъехались в стороны, один гамбургер был уже уничтожен, а моя рубашка не без стараний Валери расстегнута наполовину.

Не отрываясь друг от друга, мы шумно зашли в наш номер, где по-прежнему царил хаос, с которым мы даже не пытались бороться, и рухнули на скомканную постель. Валери стаскивала с меня рубаху, в то время как я давился вторым гамбургером. Со стороны мы выглядели, наверное, очень сексуально. Но едва Валери взялась за мой брючной ремень, как задребезжал телефон.

Валери чертыхнулась и сказала:

— Вот так всегда! Что там еще хотят нам сообщить?

Не вставая с постели, она протянула руку к трубке, прижала ее к щеке и протяжно сказала:

— Аллеу! — И после паузы: — Алло, вас не слышно! Говорите же!

Мне показалось, что я подлетел до самого потолка.

— Не слышно?! — Я вырвал у нее трубку. — Говорите!

Сомнений никаких не было. Мы не слышали абонента. Надевая рубашку и туфли на ходу, я выскочил в коридор. Валери что-то кричала мне вдогон, но я не обращал на ее слова никакого внимания. Главное было — успеть.

У лифта я едва не сбил с ног какую-то женщину, и теперь, вдобавок ко всему, мне в спину неслись проклятия и ругательства. На лестнице я, как школьник, перепрыгивал через перила, сокращая свой путь, ступени неслись мне под ноги со страшной скоростью, перед глазами кружились пролеты и окна. Я бежал очень быстро, насколько это вообще было возможно, и все же мне показалось, что прошло очень много времени.

— Ну вот, конечно! — пробормотал я, вбегая на четвертый этаж и видя пустующий стол дежурной.

Коридор был перед моими глазами, и я перешел на шаг. Чем ближе я подходил к четыреста двадцать второму номеру, тем тише я старался идти. Перед самой дверью я остановился и приготовился бить в челюсть первого, кого здесь увижу. Главное — ввязаться в драку, мысленно повторил я слова великого полководца, а там посмотрим!

Я стукнул кулаком по двери. Неожиданно она распахнулась. Я вошел.

Комната была пуста. Я заглянул в душевую, на балкон, затем встал у телефона и прикоснулся к трубке. Она еще хранила тепло человека, который только что звонил нам. Кто это был? Картавый? Или странный и неуловимый адвокат Рамазанов?

Я вложил на место микрофонную мембрану и закрутил крышку. Фокус не удался, подумал я. Незнакомец наверняка догадался, что он просчитан, и звонить с этого аппарата больше не будет. Вероятнее всего, он не вернется больше в этот номер.

Рыбка уплыла. Я не мог простить себе этого, хотя и не понимал, что можно было придумать еще. Я поднимался наверх, как приговоренный идет на плаху. По моей физиономии Валери поняла все.

— Ты думаешь, что звонили оттуда, снизу?

— Я уверен в этом.

— Боже, что с твоим локтем?

— Наверное, шлифовал стену. Оставь, это не самое страшное в моей жизни.

Она, сев на кровать, подула на мой локоть, потом осторожно прикоснулась к царапине кусочком ваты и вдруг — лизнула ссадину, как собака зализывает свои раны.

— Бедненький… Потерпи немного.

— Мне не больно, Валери, — удивился я ее природному способу лечения.

Ее волосы, спиральными стружками падающие вниз, щекотали мне руку. Я прикоснулся к ее щеке, стружка заскользила между моих пальцев. Она подняла голову и взглянула на меня. Это был взгляд любящей женщины, и я не мог ошибиться, хотя так меня еще не любили никогда в жизни. Валери оставалась для меня загадкой, и что таилось в ее очаровательных темных глазах, я не знал, а подчас даже и не пытался предположить, как и не пытался прогнозировать будущее, наше с ней будущее.

Что ждет нас впереди? Мы станем друзьями, единомышленниками или вечными противниками, каковыми были изначально, еще до встречи? Я не знал, хотя интуиция подсказывала мне, что жизнь с Валери станет для меня непроходящей болью; сколько бы ни прошло лет, она останется для меня непокоренной вершиной, а я навсегда застряну на ее склонах, рискуя в любую минуту, сделав всего один неверный шаг, сорваться в бездну.

Любовь не всегда приносит счастье человеку, но всегда приводит его в группу риска, где каждый поступок, каждое решение, всякое слово, сказанное любимой, приобретает особый смысл и значимость, и отыскать верный путь, не ошибиться, не сделать рокового шага могут только те, кто каждое мгновение жизни сверяет по чувствам. Это единственный лоцман, способный безошибочно провести нас по океану любви.