Робинзоны космоса - Бегство Земли - Рассказы. - Франсис Карсак

Впервые за долгие годы, если не считать пребывания на Венере и коротких дней отпуска, я мог наконец свободно вздохнуть и подумать о своих делах. Прежде всего, я с головой ушел в изучение кельбиковского анализа, потому что не мог вынести, чтобы какой-то новый раздел математики оставался для меня недоступным. Это оказалось делом нелегким, и мне неоднократно приходилось обращаться за разъяснениями к самому Кельбику. Он был совсем еще молодым человеком, высоким и стройным, и в жизни имел только две настоящие страсти — математику и планеризм. Довольно быстро между нами завязалась тесная дружба, тем более тесная, что до сих пор только я да Хани сумели проникнуть в этот созданный им новый мир. Он разработал особенную систему символов, позволявшую человеку одновременно запоминать любое количество переменных величин. При использовании кельбиковского анализа знаменитая «задача трех тел» выглядела на удивление простой.

Иногда к нам присоединялась Рения. Хотя она и не пыталась постичь кельбиковский анализ — скорее из-за отсутствия интереса, как мне кажется, нежели из неспособности его понять, — она быстро подружилась с Кельбиком, причем до такой степени, что иногда я даже ревновал ее к нему.

Первое, о чем попросил меня Кельбик, — это отменить запрет на планерные полеты. Такое решение было принято в самом начале великих работ, и вовсе не из аскетизма — наоборот, всевозможные развлечения только поощрялись, поскольку приносили пользу, — а потому, что в окрестностях городов бесчисленные грузовые космолеты уже не придерживались заранее намеченных маршрутов и представляли смертельную опасность для планеристов. Когда геокосмосы были построены, транспортные космолеты вернулись на свои линии, однако запрет так и остался в силе — его просто забыли отменить.

У меня не было случая научиться управлять планером, но Кельбик рассказывал об этом благородном спорте так живо, так увлекательно, что я и сам загорелся. Совет разрешил полеты, однако обязал применять все необходимые меры предосторожности. Единственным, кто выступил против, оказался новый властитель людей Гелин. «Для фаталистов это прекрасная возможность отыграться», — говорил он. Будущее показало, что в какой-то мере он был прав. Тем не менее, так как основная работа уже была закончена, закон все же отменили.

И вот я начал учиться управлять планером. Моим инструктором стал сам Кельбик, и вскоре я познал неведомую доселе радость свободного парения. Оно ничем не походило на полеты в аппаратах с космомагнетическими двигателями: тут не было ни стремительных подъемов в атмосферу, ни сумасшедшей скорости, ни видов проносящейся под тобою Земли. Наоборот, это скорее напоминало беспечный полет птицы, с медленной сменой пейзажей, равнин, холмов, долин и рек. А как передать наслаждение полетом над вершинами гор, радость борьбы с нисходящими воздушными потоками, величественными ястребиными подъемами по спирали или ленивыми, плавными спусками к земле!

Отныне по нескольку раз в неделю мы втроем — Кельбик, Рения и я отправлялись в свободный полет, каждый на своем планере. Мне пришлось заказать себе один для личного пользования, однако в нем я не чувствовал полного удовлетворения.

Мне казалось, что он более тяжелый и неповоротливый, чем учебный, но я объяснял все своей неопытностью и, скрывая уязвленное самолюбие, старался выжать из своего аппарата все что можно.

Однажды мы спокойно парили над обширным заповедником. Метеостанции пообещали постоянный ветер, и мы действительно легко удалились на 450 километров к югу от Хури-Хольдэ. Без труда преодолели горы, которые вы называете Атласскими. Вдалеке стадо слонов купалось в реке Кераль (в ваши дни ее не существует), которая следует практически тем же руслом, что и ваша марокканская река Драа, но берет начало из внутреннего моря Кхама. Кельбик ушел вперед, Рения держалась слева от меня. Далеко позади нас в небе медленно кружились другие планеристы.

Внезапно Кельбик вызвал меня по радио:

— Хорк, видишь те планеры, прямо перед нами?

— Да, а что?

— Они не из Хури-Хольдэ. На такое расстояние от базы могли залететь только Камак, Атуар или Селина. Однако же я точно знаю, что сегодня они в небо не поднимались. И мы слишком далеко от Акелиоры, чтобы это мог быть кто-то из планеристов.

— А нас-то это как касается?

— А так, что я не прочь бы узнать, за счет чего эти планеры летят так быстро, а главное — против ветра?

Три черные точки действительно росли на глазах, и тем не менее, когда стало возможным различить их силуэты, я безошибочно признал в них силуэты безмоторных самолетов, а не коротких сигар космомагнетических кораблей.

— Осторожно, Хорк! — вмешалась Рения. — Вспомни, что тебе сказал Гелин! Фаталисты...

То, что произошло затем, случилось невообразимо быстро. Три планера, летевших нам навстречу, словно рассыпались в воздухе: их крылья надломились и, вращаясь, начали падать вниз. А прямо на нас устремились три черные, зловещие сигары.

— Вниз, Хорк, вниз! — закричал Кельбик.

Но было уже слишком поздно. Один из космолетов ударил меня по правому крылу, и оно с треском раздираемого легкого металла отломилось. Земля перевернулась подо мной и начала быстро приближаться. Со всех сторон от изувеченного планера свистел воздух.

— Оторви приборную панель! Скорее, Хорк, скорее!

Растерявшись, я потерял несколько драгоценных секунд.

Наконец я нагнулся, просунул руки под приборную панель и потянул ее на себя. Она отскочила целиком, и я увидел знакомый щит управления космолета. Теперь я знал, что делать, и попытался замедлить падение. Это мне удалось лишь наполовину. Остатки планера коснулись земли со слабым ударом, впечатав меня лицом в ветровое стекло. Вытерев набегавшую на глаза кровь, я посмотрел на небо. Там оставался только один планер с наполовину отсеченным крылом: он быстро терял высоту. Это был № 1, планер Кельбика. Планер № 2, на котором летела Рения, исчез.

Я спрыгнул на землю и, зацепившись за торчавшую железяку, порвал комбинезон. Планер Кельбика коснулся земли в нескольких сотнях метров от меня, проскользил дальше и разбился о дерево. Чуть поодаль, почти в водах Кераля, я заметил обломки планера Рении и, сам не свой, со всех ног припустил к ним. Рения, согнувшись пополам, лежала в искореженной кабине. Она была без сознания. Я попытался вытащить ее, но сразу у меня это не вышло.

— Не так. Сдвинь дверцу чуть назад, она отъедет по пазу, — услышал я спокойный голос Кельбика.

Я обернулся. Через все лицо его тянулся бледный и вздувшийся шрам, из которого уже начинала сочиться кровь.