Суд королевской скамьи - Юрис Леон

— Где вы и встретились с доктором Вискским и вышли за него замуж?

— Да, он тоже был родом из Польши. По-чешски моя фамилия звучит, как Вискова.

— Доктор Вискова. Вы член коммунистической партии?

— Да.

— Не можете ли вы рассказать нам, при каких обстоятельствах вы стали ее членом?

— Вместе с мужем я вступила в Интербригаду и защищала лоялистскую Испанию от Франко. Когда гражданская война завершилась, мы очутились во Франции, где стали работать в санатории по респираторным заболеваниям в городке Камбо, расположенном в Пиренеях у франко-испанской границы.

— И чем вы занимались во время второй мировой войны?

— Мы с мужем организовали в Камбо подпольный пункт, откуда переправляли французских солдат и офицеров, вступавших в силы «Свободной Франции» в Африке. Мы также доставали в Испании оружие, которым снабжали Сопротивление и силы франтиреров.

— После двух с половиной лет вы были пойманы и переданы в руки гестапо в оккупированной части Франции, не так ли?

— Да.

— Оценило ли после войны французское правительство ваши заслуги?

— Генерал де Голль наградил меня Военным Крестом со звездой. Мой муж был награжден посмертно. Он был казнен гестапо.

— В конце весны 1943 года вы были отправлены в Ядвигский концентрационный лагерь. Можете ли вы рассказать нам, что случилось с вами по прибытии туда?

— Когда в ходе селекции выяснили, что я врач, меня определили в медицинский сектор, в третий барак. Меня встретили полковник СС Восс и доктор Кельно, от которых я узнала, что польская женщина-врач только что покончила с собой и я должна занять ее место, чтобы ухаживать за женщинами на нижнем этаже барака. Скоро мне стало ясно, что представляет собой третий барак. В нем постоянно находились двести или триста женщин, которые или приходили в себя после экспериментов, или ждали своей очереди.

— Поддерживали ли вы контакты с другими врачами?

— Да. Вскоре после моего прибытия появился доктор Тесслар, который ухаживал за мужчинами на втором этаже. Я была еле жива после путешествия в вагоне для скота, и у меня начиналось воспаление легких. Доктор Тесслар буквально вынянчил меня, вернув мне здоровье.

— То есть вы видели его практически ежедневно?

— Да, мы были очень близки.

— Судя по показаниям доктора Кельно, было общеизвестно, что доктор Тесслар не только сотрудничал с Воссом в его экспериментах, но и делал аборты лагерным проституткам.

— Это утверждение настолько глупо и смешно, что его невозможно даже прокомментировать. В нем нет ни слова правды.

— Но мы все же хотели бы услышать вашу оценку доктора. Тесслара, мадам Вискова.

— Из месяца в месяц мы работали бок о бок круглые сутки. Он был гуманистом высшей пробы, каких только я встречала в жизни, — он просто органически, в силу моральных убеждений, не был способен на такие поступки. Доктор Кельно, который выдвинул против него подобные обвинения, старается прикрыть ими свои гнусные преступления.

— Боюсь, что ваши комментарии заходят слишком далеко, — сказал судья Гилрой.

— Да, я согласна. Но очень трудно, вспоминая то время, хранить ангельскую невозмутимость.

— Кроме того, утверждалось, что у доктора Тесслара была отдельная комната в бараке.

Улыбнувшись, Мария Вискова изумленно покачала головой.

— У врачей и капо были каморки размерами семь футов на четыре. Там хватало места лишь для кровати, стула и небольшой конторки.

— Но ни отдельных туалетов, душа или кухни? Это были все удобства?

— Она была меньше тюремной камеры. Нам их предоставляли, чтобы мы могли писать свои отчеты и истории болезни.

— Были ли в данном медицинском блоке и другие врачи?

— Была доктор Парментье, француженка. Она была единственной нееврейкой, посещавшей третий барак. В сущности, она жила за пределами медицинского центра, но была обязана посещать третий барак, где помогала выхаживать жертвы экспериментов доктора Фленсберга, от которых люди сходили с ума. Доктор Парментье была психиатром.

— Как вы могли бы описать ее?

— Она была святой.

— А другие врачи?

— Короткое время с нами был доктор Борис Дымшиц. Еврей из России, заключенный..

— Что вы о нем знаете?

— Он делал овариэктомии для Восса. Он сам мне рассказывал. Он плакал из-за того, что был вынужден так поступать по отношению к своим соплеменникам, но у него не было сил протестовать.

— Как вы можете описать его внешний вид и умственные способности?

— Он выглядел очень дряхлым. Ему уже трудно было сосредоточиться, и его руки были покрыты экземой. Его пациентки, за которыми я ухаживала, каждый раз возвращались из операционной все в более плохом состоянии. Он уже не мог справляться со своими обязанностями.

— Что вы можете сказать об операциях, которые он проводил раньше?

— Раньше его операции не вызывали никаких нареканий. Разрезы были не менее трех дюймов в длину, он заботливо относился к девушкам и давал им общий наркоз. Конечно, всегда были какие-то осложнения,— .но лишь из-за ужасных условий и нехватки лекарств и пищи.

— Значит, когда доктор Дымшиц больше был не в состоянии исполнять свои обязанности, Восс отправил его в газовую камеру?

— Именно так и было.

— Уверены ли вы, что его не послали в газовую камеру в силу каких-то иных причин?

— Нет, доктор Кельно именно так передал мне слова Восса. Позже Восс и сам подтвердил их.

— Насколько я понимаю, дело было в том, что Дымшиц стал для него бесполезен, от него не было толку. Находится ли в зале суда Адам Кельно?

Она ткнула в него указательным пальцем.

— Отправляли ли и других врачей в газовые камеры?

— Конечно, нет.

— Нет? Разве не были уничтожены в Ядвиге десятки тысяч людей?

— Но только не врачи. Немцы отчаянно нуждались в них. Дымшиц, наверно, был единственным, кого постигла такая судьба.

— Понимаю. Встречались ли вы с доктором Лотаки?

— Только от случая к случаю.

— Доктор Кельно сообщил, что, когда Восс объявил ему что он и доктор Лотаки будут делать эти операции, они переговорили со всеми остальными врачами. Ставил ли он вас в известность?

— На эту тему он никогда не обмолвился со мной ни единым словом.

— Вот как? Он не обсуждал с вами этические понятия, не просил вашего благословения или совета, не старался убедить вас, что так будет только лучше для пациентов?

— Нет, он всегда держался замкнуто и надменно. Он ни у кого не спрашивал никаких советов.

— Может быть, потому, что вы не могли покидать третий барак. Может быть, он просто ошибся и забыл переговорить с вами?

— Я могла свободно передвигаться по всему медицинскому комплексу.

— И вы имели возможность разговаривать со всеми остальными врачами?

— Да.

— Упоминал ли кто-нибудь из них, что он когда-либо вел такие беседы с доктором Кельно, в которых тот просил совета и поддержки?

— Никогда не слышала о подобных разговорах. Мы все знали бы о них...

— Что вообще вам было известно?

— Мы все знали, что эти эксперименты — сущая чушь и издевательство, что Восс занимается ими лишь для того, чтобы держаться подальше от Восточного фронта, где ему пришлось бы драться с русскими.

— Откуда вы это знали?

— Восс сам шутил на эту тему. Он говорил, что шлет рапорты в Берлин, в которых уверяет, что пока еще не получены убедительные, результаты, и, поскольку он продолжает пользоваться благоволением Гиммлера, рано или поздно получит в награду клинику.

— То есть Васс сам понимал, что его эксперименты не имеют никакой научной ценности.

— Он был настоящий мясник, и получал от этого удовольствие.

В голосе Баннистера зазвучал металл, что он позволял себе лишь в редких случаях.

— Знал ли доктор Кельно, что эксперименты Восса бессмысленны?

— Невозможно представить себе, что он этого. не понимал.

Баннистер переложил на столе несколько бумаг.

— Итак, на что вы обратили внимание после гибели доктора Дымшица?

— Резко ухудшилось качество операций. Мы то и дело сталкивались с самыми разными постоперационными осложнениями. Раздавались жалобы на невыносимые боли в спине. Мы с доктором Тессларом бессчетное количество раз обращались к доктору Кельно, прося его зайти к своим больным. Он не обращал на нас внимания.

— Теперь мы должны вернуться, — ровным и спокойным голосом сказал Баннистер, — к некоей ночи в середине октября 1943 года, когда вас пригласили в кабинет Восса в пятом бараке.

— Я помню ее, — прошептала она, и глаза ее заволокло слезами.

— Что произошло в эту ночь?

— Я осталась с Воссом наедине. Он сказал, что Берлин нуждается в более обильном поступлении информации о его экспериментах и он расширяет их. Ему нужно большое количество врачей, и он направляет меня в операционную.