Сталинград - Энтони Бивор

На этой стадии отступления надежды окруженцев на помощь танковых дивизий СС и воздушный десант полностью испарились. Офицеры понимали, что 6-я армия обречена. Вот свидетельство одного из военных врачей: «Многие командиры умоляли меня дать им яд, чтобы покончить жизнь самоубийством». О том же задумывались и врачи, но их останавливал долг перед ранеными. Из шестисот хирургов, находящихся в окружении, ни один не вылетел из «котла», пока был способен держать скальпель в руках.

Палатки медицинской службы не вмещали всех нуждавшихся в помощи. Раненые лежали на койках по двое. Нередко врачи отказывали в помощи тяжелораненым, поскольку за то же время можно было поставить на ноги нескольких обмороженных или получивших легкие ранения солдат. Однажды офицеры Люфтваффе принесли в медицинскую палатку раненого лейтенанта. Пульс у бедняги почти не прощупывался. Доктор отказался его принять. Позже один из очевидцев этого происшествия записал в своем дневнике: «Сердце мучительно сжималось в груди при виде этих несчастных. Истекающие кровью солдаты корчились от боли в ожидании операции. Мы поняли, что помощи ждать неоткуда, и понесли нашего лейтенанта обратно». Медикаментов катастрофически не хватало, не хватало и гипса. Докторам приходилось обматывать раздробленные кости конечностей плотной бумагой, которой тоже было не так уж много. Один хирург записал в журнал: «Случаи послеоперационного шока резко возросли». Все больше становилось заболевших дифтерией. Но самой страшной бедой по-прежнему оставались вши. Тела оперируемых кишмя кишели паразитами. «Положив раненого на операционный стол, мы первым делом соскабливаем с кожи вшей и бросаем их в печку. Чаще всего паразиты скапливаются на волосяной части головы, бородах и бровях. Они висят на ресницах как виноградные гроздья», – вспоминал один хирург.

Лазарет в Гумраке был оборудован намного хуже, чем полевой госпиталь в Питомнике. Прежде всего, он не мог вместить всех нуждавшихся в помощи. Один раненый офицер, отступавший со своей частью, позже вспоминал: «Это сущий ад! Трупы лежали повсюду, и никто уже не обращал внимания на безжизненные тела. Врачей не хватало, перевязочных материалов тоже, к тому же аэродром постоянно бомбили. В блиндажах, рассчитанных на десять человек, размещалось по сорок-пятьдесят. Госпитального капеллана прозвали „его величество смерть“, потому что ежедневно он причащал две сотни человек. Закрывая глаза умершему, священник обычно отрезал нижнюю часть идентификационного диска. Очень скоро его карманы наполнились этими железками до отказа».

Врачам приходилось работать в самых невероятных условиях. Операции проводились даже в так называемых «оврагах смерти». Так солдаты называли пещеры, вырытые в склонах балок. Первоначально они предназначались для содержания лошадей. Одна такая пещера стала местом настоящей кровавой бойни. В ней находился перевязочный пункт и пункт оказания первой помощи получившим ранение в голову. Узнав о приближении советских войск, медицинский персонал спешно оставил опасную зону, бросив раненых на произвол судьбы. Некоторое время спустя нагрянули русские и принялись расстреливать беспомощных неподвижных людей. Дивизионный переводчик Ранке, получивший ранение в голову, смог встать и крикнуть по-русски: «Не стреляйте!» Удивленные красноармейцы прекратили огонь и отвели Ранке к своему комиссару. Комиссар приказал оказать раненому помощь и отправить его вслед отступающим частям.

Бойцов Красной Армии одолевало чувство мстительной злобы, которое переросло в ярость, когда советские бойцы наткнулись на лагерь для военнопленные. Лагерь представлял собой вытоптанное поле, усеянное замерзшими трупами. Немногие выжившие больше напоминали скелеты, нежели людей из плоти и крови. Пленные настолько оголодали, что, попробовав хлеба, которым с ними щедро делились солдаты, некоторые умирали на месте, не выдержав столь резкой перемены в рационе.

Положение 6-й армии Паулюса с каждым днем становилось все хуже. Если солдаты до сих пор держались, то только благодаря вере в правоту своего дела. Сержант Люфтваффе из 9-й зенитной дивизии писал домой: «Я горжусь тем, что могу с чистой совестью назвать себя защитником Сталинграда. Будь что будет! Когда придет мой последний час, я умру с радостной мыслью о том, что исполнил свой долг перед фатерландом и отдал жизнь за нашего фюрера и свободу германского народа». Даже на последнем этапе битвы на Волге большинство немецких подразделений продолжало оказывать противнику отчаянное сопротивление. Солдаты вермахта проявляли поистине чудеса храбрости. Так, лейтенант Хиршман в одиночку расстрелял из зенитного орудия пятнадцать вражеских танков.

Немецкие офицеры придавали огромное значение поддержанию боевого духа в войсках. Склонность солдат жалеть себя, сетовать на судьбу была чрезвычайно опасной. Ведь человек, дрожащий за свою жизнь, может не выполнить приказ или предать.

На участках, которые еще держали оборону, голодные и обессилевшие солдаты, не стесняясь слез, вспоминали о доме. «Единственное, что у меня осталось, это мысли о тебе. Все остальное давно опостылело и не имеет никакого значения. Воспоминания о нашем сыне разрывают мне сердце...» – писал неизвестный немецкий солдат своей жене. Письмо так и не дошло до адресата.

На огневых позициях солдаты двигались, будто сомнамбулы или наркоманы. Лишь угрожая оружием, офицеры могли заставить их чистить оружие. Окопы содержались в жутком беспорядке, но с этим уже ничего нельзя было поделать.

16 января Паулюс отправил Фибигу радиограмму, в которой жаловался на недостаток грузов. Радиограмма заканчивалась вопросом: «Почему сегодня в Гумраке не приземлилось ни одного самолета?» Фибиг ответил, что самолеты в Гумраке никак не могли приземлиться, потому что посадочная полоса не была освещена, а радиостанция наземного контроля не работала. Похоже, Паулюс пребывал в полном неведении относительно той неразберихи, которая царила в эти дни на аэродроме. Разгрузочная команда была крайне плохо организована. Ослабевшие от недоедания люди не могли выполнять тяжелую физическую работу. «Им все совершенно безразлично» – таково было мнение офицеров Люфтваффе. В Гумрак со всей округи стекались раненые, дезертиры, отставшие от своих частей солдаты, все с единственной надеждой – вырваться из этого ада. Полевые жандармы уже не могли держать под контролем толпы безумцев, стремящихся удрать из «котла». По данным Люфтваффе, среди желающих сбежать было особенно много румын.

К 17 января большая часть 6-й армии сосредоточилась в восточной части «котла». В последующие четыре дня, пока Рокоссовский разворачивал свои армии для последнего решающего удара, натиск боевых действий несколько ослаб. В тех немецких частях, которые еще продолжали сражаться, дисциплина по-прежнему была на высоте, а вот в тылу царила полная анархия. Неповиновение приказам приняло угрожающие размеры. Главный квартирмейстер неоднократно докладывал командованию, что 6-я армия исчерпала свои продовольственные резервы. Все лошади давно были съедены, запасы хлеба подошли к концу. Сталинградский паек солдаты прозвали «ледяным хлебом», поскольку он всегда был мерзлым и твердым, как ледышка. Но что самое удивительное, в «котле» в то время еще оставались склады, битком набитые продуктами. Чересчур предусмотрительные и прижимистые квартирмейстеры держали эти запасы для солдат своих частей. Позже все склады в целости и сохранности перешли в руки советских солдат. Некоторые командиры, пользуясь служебным положением, питались вполне прилично. Один врач вспоминал: «Наш начальник кормил свою собаку бутербродами, в то время как на перевязочных пунктах не осталось ни крошки хлеба для раненых и медицинского персонала».

Паулюс знал, что конец близок, а потому отправил Цейтцлеру телеграмму с просьбой разрешить ему прорыв на юг. Дольше в «котле» оставаться было нельзя. Промедление означало либо голодную смерть, либо плен. Так и не получив ответа, Паулюс все-таки отдал распоряжения о подготовке к операции. Вечером 17 января штабной офицер из 317-й пехотной дивизии сообщил подполковнику Мэдеру: «По кодовому сигналу „Лев“ вся 6-я армия предпримет попытку вырваться из окружения. Командиры полков должны набрать ударные группы из наиболее боеспособных солдат, а остальным задать направление движения».

Некоторые офицеры уже давно подумывали, как бы избежать русского плена, который представлялся им хуже смерти. Один капитан из 16-й танковой дивизии загорелся идеей использовать для этой цели американские «виллисы», захваченные летом у русских. Он предлагал переодеться в советскую форму, прихватить с собой самых надежных перебежчиков, которым вовсе не хотелось попасть в лапы НКВД, и на машинах прорваться через линию фронта. В штабе дивизии эта мысль встретила всеобщее одобрение. Особенно ратовал за нее командир дивизии генерал Ангерн. Даже в душу Штрекера смелая афера внесла смятение, но, верный традиционным военным ценностям, он вовремя одумался. Бросить своих солдат в беде! Что может быть позорнее для немецкого командира? Одна группа офицеров предприняла-таки попытку пересечь линию фронта на «виллисах». Самое удивительное, что их рискованное предприятие увенчалось успехом. В последующие дни еще несколько мелких групп прорвались на юго-западном направлении. Однако повезло далеко не всем. Два офицера штаба 6-й армии, полковник Эльхлепп и подполковник Нимейер, начальник разведки, были застрелены русскими в открытой степи.