Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И они выберутся из-под обломков навернувшейся империи, стряхнув с себя ее пыль и крошево. А за ними потянутся и другие.
Утречком я, полицейский группы оперативного реагирования, облачившись в защитный жилет, черную кожаную куртку, форменную фуражку и сунув в кобуру свой боевой «глок», отправился, посвистывая, на свою ментовскую работу, столкнувшись у подъезда с женщиной, выгружавшей из такси, стоящего рядом с ожидавшей меня патрульной машиной, большой хорошо знакомый мне чемодан.
— Извините, — сказала она, тронув меня за рукав.
— Ничего, Ингред, не беспокойся, — ответил я по-немецки.
Некоторое время она стояла с открытым ртом, глядя оторопело то на мою форму, то на полицейскую машину, где виднелся мой напарник, призывно махавший мне рукой.
— Ты… — молвила она упавшим голосом.
— Да, я. Тороплюсь на утренний развод. — Подхватив ее чемодан, я донес его до стойки портье.
— Ты служишь в полиции?..
— Тебе не нравится?
— Толья… Мне нравится, но…
— В квартире, — поведал я, — мои мама и папа. Скажи им «доброе утро». И еще скажи, что ты моя невеста. Если я прав, конечно, в таком определении…
Она обняла меня, приникнув всем телом к моей угловатой полицейской амуниции. Покатилась по полу свалившаяся с головы фуражка с серебристой эмблемой…
И сердце мое вдруг тронул ледяной крысиной лапкой внезапный страх: все слишком хорошо, а потому — надолго ли?..
Оттрубив дневную смену, я подъехал к дому и сразу же отправился в гараж — взять из «беретты» отвертки, дабы подвинтить разболтавшуюся дверцу кухонной полки.
Открыл багажник, склонился над ним, и тут тихий голос за моей спиной со смешком произнес:
— Вот как проходит, оказывается, срочная служба у некоторых дезертиров…
У меня, находящегося в положении крайне беспомощном, возникла, конечно, идейка потянуться к пистолету, но идейка была явно бессмысленной…
Я разогнулся, увидев стоящего поодаль… Михаила Александровича.
— Ну, привет, изменник Родины, — произнес он безразличным тоном.
Я, разогнувшись, молча кивнул, вспоминая канцелярию конвойной роты и то, прошлое его лицо на фоне строевого плаца, серого казарменного кирпича…
— Прогуляемся? — предложил он.
— Да можно и здесь поговорить…
Он закурил, болезненно поморщившись.
— Ну, здесь, так здесь… Олег сказал, что, в случае… ну, ты понимаешь, в каком-таком случае…
— Олег сказал, — перебил я, — что вы придете за дискетой. И вы пришли. Так?
— Так.
— Никаких проблем. Дискета у меня.
— Как было дело? — хмуро и резко спросил он.
Я объяснил.
— Ну и что ты собираешься делать теперь? Служить здешним блюстителем порядка? — спросил он с неприязненным сарказмом.
— А вы хотите предложить мне нечто иное?
— Я могу предложить тебе нечто иное, — с нажимом подтвердил он.
— Спасибо, не надо, — сказал я. — Мы сейчас на последнем перекрестке… И дороги наши от него расходятся.
— А ты слабоват оказался, парень, — откликнулся он с явным презрением. — И пустоват… Увы! В холуи подался, значит…
— Я благодарен вам за искренность, Михаил Александрович, — ответил я вежливо. — И той же искренностью вам отплачу. Докладываю: я сделал для себя очень простой и ясный выбор. Основанный на моих довольно-таки примитивных, возможно, внешних и внутренних качествах. Я буду планомерно и, надеюсь, профессионально давить убийц, наркодилеров и грабителей. Получая за это вполне приемлемую для моих запросов зарплату. И защищая неискушенных в насилии обывателей. Чтобы они были спокойны за себя, за дом, за детей. За главные, замечу, человеческие ценности. Везде и всюду одинаковые. А ваши глобальные сверхзадачи связаны с кровушкой и с людоедством. Что негативно влияет на мою впечатлительную натуру — слабоватую и пустоватую, как вы изволили ее определить.
— Ладно. — Он затушил окурок каблуком. — Дискету!
— Вам придется подняться со мной в дом, она в квартире. Или, если отпустите меня одного…
— Я не боюсь, что ты начнешь названивать в Эф-би-ай, — холодно произнес он. — Во-первых, ты знаешь нас… Во-вторых, у тебя есть собственные общечеловеческие ценности… и рисковать ими ты никогда не станешь…
Я поднялся в квартиру.
Маман и Ингред готовили ужин. На столе горели свечи. Папаня предавался распитию пива.
Я взял дискету и спустился с ней вниз.
— Вот, возьмите…
Он принял ее, небрежно сунув во внутренний карман пиджака. Постоял, задумчиво покусывая губы. Наконец произнес:
— Ну, прощай. Правда, руки тебе не подам, не обессудь.
— Может, оно и к лучшему, — ответил я. — Иногда тебе протягивают руку, и, пожимая ее, ты обречен протянуть ноги… Прощайте, Михаил Александрович!
ЭПИЛОГ
Осенью одна тысяча девятьсот девяносто пятого года, получив очередной отпуск, я улетал с законной женой Ингред в Берлин, оставив квартиру в Куинсе на попечение мамы.
Вылет задерживался, мы бесцельно шатались по зданию аэропорта, навещая то бар, то ресторан, но вот, наконец объявили посадку, и мы прошли в самолет.
Со взлетом тем не менее пилоты не спешили; стюардессы, разнося лимонад, объясняли публике, что на терминале возникли некоторые технические затруднения, однако вот-вот, и мы тронемся через океан в Европу.
Тем временем в проходе появились полицейские, в чьем плотном сопровождении, выставив впереди себя закованные в наручники кисти рук, на воздушное судно проследовал молодой человек с продувной физиономией, курчавыми взлохмаченными волосами и в очках, одно стекло в которых было треснутым. Одного взгляда на человека мне было достаточно, чтобы признать в нем бывшего российского соотечественника.
Полицейские усадили его на свободное место, с края прохода, неподалеку от меня.
— Снимайте браслеты, волки смрадные, — услышал я родную речь.
Полицейские расстегнули наручники и удалились, предоставив пленнику относительную свободу.
Вскоре загудели, прогреваясь, движки — «боинг» готовился к взлету.
— Эх, выпить бы!.. — мечтательно и горько изрек соотечественник, оглядывая, крутя головой, потолок воздушного судна. Затем обратился ко мне на ломаном английском: — Мистер… прошу прощения… здесь пиво дают?
— У меня есть виски, браток, — отозвался по-русски я. — Налить?
— Какие вопросы, кореш?!
Я вытащил из портфеля бутылку, уловив напряженный взор Ингред.
— Ты чего? — спросил я ее.
— Ничего… Твоя компания, сразу видно… Родственная душа…
— А ну тебя, зануда!
Я попросил у стюардессы стаканы.
— И за что тебя, если не секрет? — спросил соотечественника не без сочувствия.
— Производство фальшивых бабок, — охотно поделился курчавый человек. — Кстати, Федя…
— Кстати, Толя, — представился я. — А почему депортируют в Германию?
— А там и есть производство, — поведал он. — Здесь так, распространение, на чем и сгорели. А срок будем мотать в Европе… Такие дела.
— Кислые дела, — заметил я, поднимая стаканчик.
— Мерзопакостнейшие! — с тоской подтвердил Федя. — Тем более у меня тут, в Штатах, полтинник нормальных «бабок» под камнем зарыт…
Шум двигателей внезапно оборвался. В динамике прозвучал голос пилота:
«Мы очень сожалеем… Взлет отложен на час… Поломка компьютера на терминале… Просим покинуть самолет и пройти в зал ожидания…»
Публика, недовольно ворча, начала подниматься с мест.
Федя, судорожно глотнув виски, на мгновение замер, подобравшись, после, встав с кресла, пригнулся и, бегая по сторонам настороженными глазками, спешно начал пробираться к выходу, прячась за спинами пассажиров.
Мы вновь очутились в здании аэропорта.
Я осмотрелся, ища глазами соотечественника. И увидел его: Федя стоял, озираясь потерянно и счастливо на фоне пестро снующей толпы.
Узрев меня, он поднял руку, победно воздев в воздух сжатый кулак, и — озарился восторженной улыбкой.
Толпа сомкнулась, укрыв его в своем многолюдном мельтешении, и тут за рукав меня дернула Ингред, с ехидцей заметив:
— И где же ваши принципы, господин полицейский? Вы только что дали уйти из рук правосудия опасному преступнику!
— Да таких опасных… пол-России, — отозвался я. — И потом… есть определенные правила определенной игры, нарушать которые — грех.
— Да потому что… ты сам такой, — отмахнулась она. — Как ты говорил?.. Ворон ворону глаз не клюет? Так, кажется?
— Это мудрость великого русского народа, — ответил я. — Основанная, вероятно, на долгих и пристальных орнитологических наблюдениях.
На второй день своего пребывания в Берлине, после скучнейших визитов к благочестивым родителям Ингред и ритуальных приемов в окружении ее друзей, я , отлучившись из дому, поехал по известному мне адресу в западную часть города, где, руководствуясь информацией из голубенькой дискеты, завещанной Олегом, достал из тайника, устроенного в старинной кладке речного моста, коробочку с двумя сейфовыми ключами.