Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

Желая как можно скорее и ближе ознакомиться с губернией, и в особенности с положением бывших казенных, а ныне удельных крестьян, я отправился недели через три после своего приезда на ревизию в г. Буинск, верстах в пятидесяти от Симбирска. Но не успел я приехать туда, как получил с нарочным донесение от вице-губернатора, что в Сызранском уезде между лашманами возникло беспокойство по поводу отчуждения сенатом участка земли от одной казенной волости к помещичьему владению.[450] Это волнение началось еще в прошлом году в октябре месяце, когда был объявлен им сенатский указ на месте, и лашмане оказали сопротивление, прогнав с межи землемера с земской полицией, не дав первому приступить даже к межеванью, – но за поздним временем года дело это было оставлено без расследования и отложено до весны. Теперь же, когда исправник и землемер, взявшие с собой двенадцать человек инвалидов,[451] прибыли на место для объявления и исполнения сенатского указа, то лашмане, огульно, и небольшое число удельных крестьян, всех до четырех тысяч душ, собравшись толпой, оказали сопротивление, и чиновники вместе с командой вынуждены были удалиться. При сем вице-губернатор Огнев доносил мне, что губернское правление сделало уже распоряжение о командировании на место на подводах двух рот гарнизонного батальона, но что он в ожидании моего согласия или разрешения приостановился отправлением этой команды.

Постигая вполне, что первые мои распоряжения по столь важному предмету короче ознакомят меня и с губернией и с правительством, я поехал обратно в Симбирск и по приезде отношениями пригласил к себе на совещание Бестужева, также гг. Флиге и Э. И. Стогова. Первые два не явились и даже не дали отзыва, а когда последний прибыл и объяснил мне все происшествие от начала, как оно было, то я упросил его лично мне содействовать, отправиться тотчас на место – за 280 верст, объяснить дело, убедить словами неповинующихся, предваря их о крутости моего нрава и решимости к строгим мерам, если буду вынужден к тому. А между прочим просил его, чтобы он по тракту приказал бы заготовить двести подвод, и если он не увидит успеха в своем предприятии, то чтобы уведомил меня через нарочного, и я, конечно, на другой день лично явлюсь для дальнейших распоряжений. Известия о сем вторичными отношениями гг. Флиге и Бестужева я решительно требовал от них, чтобы в случае моего выезда из города они оба мне туда сопутствовали. Но как сие подействовало на их мнения, я не знаю; ибо дошло до моего сведения, что оба они в тот же день куда-то из Симбирска выехали. Последствие открыло мне общую им обоим трусость действовать там, где есть риск жертвовать собой лично.

На пятый день после того Э. И. Стогов возвратился ко мне и передал на словах, а потом известил меня письмом, что когда он прибыл на место, то действительно нашел там в поле на бивуаках толпу народа более чем в 2000 человек, которые без малейшего волнения избрали из среды своей выборных, прислали их к Стогову, прося, чтобы он объяснил им, в чем именно заключается дело и как решил сенат их тяжбу с помещиком. Стогов удовлетворил их просьбе, весьма толково разъяснил все дело; оказалось из их рассказов и расспросов, что волостной писарь их своими кривыми толкованиями ввел крестьян в сомнение, утверждая, что дело еще не совсем решено и что можно опять просить сенат о перерешении дела. Когда же он объявил им о последствиях их неповиновения и какую беду они накликают на свои головы, то они слезно начали просить его заступничества за них пред правительством, изъявляя готовность свою тотчас доказать на деле, что они и в мыслях не имели сопротивляться указу, и тут же начали помогать землемеру в его работах отрезки от них земли в пользу помещика, что и было исполнено при всем собравшемся народе. Стогов привез ко мне трех выборных, которые на коленях просили пощады и помилования их глупости и недоразумения, на что, конечно, я с радостью согласился, прочитав им приличное наставление, и весь этот бунт, для усмирения которого собирали такую грозную военную силу, кончился тихо и мирно, с отдачей под суд лишь одного только писаря.

Признательность моя по сему делу вполне принадлежит Э. И. Стогову, и в том же духе донес я моему начальству о сем происшествии, а между тем другие два героя, Флиге и Бестужев, с общего согласия представили дело сие удельному начальству как весьма важное и влекущее за собой медленную еще развязку, причем Бестужев просил удельный департамент, что как по смыслу указа о переходе казенных крестьян в удел, в котором о лашманах включен особый параграф, сии последние поступают в удельное ведомство не вполне, а только подчиняются заведованию оного, и лашмане имеют все земли в собственности у себя, а не в общинном владении деревнями или селениями, и при прежнем еще управлении у них были непрестанные тяжбы или между собой, или с соседними помещиками, которые и по сие время разбираются судом, – то нельзя ли хотя на первый раз устранить удельных чиновников от присутствия при подобных разборах, ибо и в настоящем случае, который может продлиться весьма долго, губернатор требует присутствия даже самого управляющего удельной конторой, невзирая на то, что он в настоящее время занят важнейшим делом переустройства удельного управления, распространяющегося с лишком на 240 тыс. душ. Последствием сего было, что департамент уделов, разъяснив смысл параграфа о лашманах, разрешил удельной конторе, согласно с представлением: «При разборе споров о лашманских землях не отряжать вовсе своих депутатов и не только не защищать их дел по спорам, но даже не вмешиваться в них», дополняя в заключение, «чтобы управляющий резолюцию сию сообщил губернскому начальству, для будущих его по подобным делам соображений» – одним словом, испуг Бестужева и Флиге явиться на место, там, где был личный риск их, положил основание той ошибки, которая впоследствии наделала большие затруднения и неприятности!

Само по себе разумеется, что предмет сей привлек на себя все мое внимание, и я стал под рукой всячески стараться следить за распоряжениями нового над крестьянами начальства (прибавлю от себя – не из тайного желания найти что-нибудь дурное, для своих личных целей, а единственно во избежание новых столкновений и все-таки для общего дела, знать что делается). Господа Бестужев и Флиге беспрестанно выезжали из города в удельные имения и большей частью вместе. Флиге, как жандармский уполномоченный, каждый раз запиской давал знать губернатору о своем выезде в такой-то уезд, требовал, чтобы давалось исправнику строгое предписание исполнять все его требования – и каждый раз он был удовлетворяем вполне. В числе записок его к моему предместнику я нашел несколько наполненных не только язвительными указаниями о том, что ему, Флиге, не было сделано встречи, не исполнено в точности или замедлено его предписание (так называл он сношения свои с земской полицией), но даже иногда относился с упреками к самому начальнику губернии, и в одной записи он решился даже требовать, чтобы исправник Ставропольского уезда немедленно был бы сменен и отдан под суд, что Загряжский и выполнил, к сожалению. Это уже так возвысило Флиге в своем собственном мнении, что и ко мне он начал беспрестанно присылать записки с извещением о своих поездках, о неисправности мостов, дорог, по которым он ехал, о нескорой явке чиновников и разном подобном вздоре. Но я с первого начала в приличных выражениях в моем отзыве указал ему, что он не может писать того, что не входит никак в его инструкцию, но что всякое дельное указание, сделанное им, всегда уважится вполне и с благодарностью, но что чиновники земской полиции, кроме провожания господина Флиге, имеют другие, важнейшие занятия.