Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Разве загубленная работа – это пустяк? – упрекнула девушка.
– Нет, конечно. Но, поверьте, это не та работа, о которой стоит горевать. Здесь не было шедевров, одни наброски, этюды…
Гретта взглянула на собеседника и недоумённо приподняла брови.
– Вы так спокойны? Ваши старания, полёты вашей души уничтожены, а вы спокойны? Я бы разозлилась. И наказала бы виновного. – Девушка вновь склонилась над сундуком. – Подумать только. Здесь, неверное, было всё, что вы создали за годы своей жизни.
– Нет, только за последние три года, – уточнил Берхард.
Гретта вскинула на Берхарда взор, полный радостной надежды.
– Значит, у вас сохранились ранние работы? – предположила она.
Но Берхард её надежд не оправдал.
– Нет, не сохранились, – пожав плечом, ответил он.
– Почему? Их тоже разорвали?
– Да. И я их выкинул.
– Значит, это злодейство уже и ранее совершалось? – Гретта вновь пребывала в недоумении.
– Подобное случается каждый раз, когда я забываю запереть сундук на ключ. Ну, ничего, я нарисую ещё.
Берхард собрал обрывки с колен девушки, кинул их в сундук и закрыл крышку. Затем он поднялся и протянул Гретте руку.
– Давайте забудем об этом ящике с мусором, – предложил юноша.
Гретта молча согласилась. Опершись на протянутую руку, она поднялась. Как-то всё странно было в этой семье, необычно.
– У кабинета ландграфа я видела стражника, – сказала Гретта.
Берхард улыбнулся. Вот Гретта себя и выдала. Если бы она заблудилась, то откуда могла знать, что за охраняемой дверью именно кабинет ландграфа? Юноша всё ещё держал в ладони девичью руку и был рад, что Гретта не отнимала её. Кожа мягкая, белая, пальчики тонкие, изящные – и не скажешь, что эта ручка принимала участие в какой-либо чёрной работе. А ведь Гретта сама вела хозяйство.
– Мой отец – король Регенплатца, – ответил Берхард, продолжая рассматривать прелестную девичью ручку, – а любому королю необходима стража.
– Но почему бы не выставить стражу и возле ваших дверей?
– Зачем? Там солдат охраняет важные бумаги, дорогие вещи, наконец, саму жизнь ландграфа. А что стеречь здесь? Мои рисунки?
– Стражник хотя бы следил, чтобы к вам не заходили посторонние.
– А ко мне посторонние и не заходят. Разве что вы зашли. Но таких гостей наоборот, нужно привечать, а не прогонять.
В порыве восхищения Берхард склонился и оставил поцелуй на белой шёлковой коже. Гретта не ожидала такого поступка, была удивлена, но не возмущена. Наоборот, поцелуй ей оказался приятен, и руки своей она не отняла. Значит, Берхард к ней и правда неравнодушен? Как это хорошо. И как ужасно.
Берхард выпрямился, и его глаза встретились с вопрошающим взором светло-карих глаз девушки. Он должен объяснить свой поступок. Конечно, должен. И не просто объяснить, а признаться, открыть сердце, выпустить чувства. Она не отвела глаз, не отняла руки, она ждёт его слов. И возможно, ждёт именно тех фраз, которые он и собирается произнести, и возможно, она ответит на них взаимностью, а значит, до счастья осталось всего несколько слов.
– Гретта, милая Гретта, – тихо произнёс Берхард, нежно сжимая в ладонях руку девушки. – Я помню нашу первую встречу, что произошла семь лет назад. Тогда ты была прелестной девочкой, а теперь стала прекрасной девушкой. Я очарован тобой. И я… Я не хочу, чтобы ты выходила за Густава.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя. И мне невыносима мысль, что ты станешь чьей-то женой.
– Но ведь и ты женишься на другой.
– Она не желанна мне.
– Но ты её ещё не видел. Говорят, Зигмина красива и умна…
– У меня висит её портрет. Я её видел.
Гретта повернула голову в угол комнаты, где на стене висела картина, накрытая покрывалом.
– Да, это и есть её портрет, – подтвердил Берхард догадку девушки. – Но не о ней думы мои, не к ней тянется сердце моё. Была бы моя воля, я б отменил нашу свадьбу. И вашу с Густавом тоже.
Гретта прибывала в растерянности. С какой бы радостью она ответила на пылкие признания Берхарда, но нельзя, да и не нужно, ведь судьба разведёт их по разным дорогам. Только вот как отказать? Душа не желала отказывать. Гретта склонила голову и скрыла глаза под опущенными ресницами, слов для ответа она не находила.
– Я всегда вспоминал тебя, всегда думал о тебе, – продолжал признания Берхард. – Уже тогда, семь лет назад, ты запала мне в душу.
– Почему же ты мне даже пары строк не написал? Я ждала.
– Однажды написал тебе. Но мне вместо тебя ответила фрау Барх. Из её письма я узнал, что ты отправлена на воспитание в монастырь. И ещё, что помолвлена с неким богатым английским лордом. Разве она не говорила тебе?
– Нет. Когда я вернулась из монастыря, фрау Барх уже уехала от нас. Она вышла замуж…
– Она убедила меня, что тебя ждёт счастливая жизнь в Британии, и просила более не отвлекать тебя напоминанием о себе.
– И ты последовал её совету.
– Да, я поступил глупо. Я поверил ей, я был уверен, что ты удачно вышла замуж, нашла счастье в своей жизни. Я сдался, а не должен был. Корю себя за это, корю, что не спрашивал о тебе, о судьбе твоей. Но я не хотел слышать в ответ о том, что ты меня забыла. Как только я узнал, что все эти годы была свободна, в моей душе поселилась тоска, обида на глупость мою. Сколько времени упущено! Я сам позволил тебе забыть обо мне. А после… когда я увидел твой портрет, то понял, что люблю тебя и никакая другая женщина мне не нужна. С тех пор, как ты здесь, я места себе не нахожу. Стараюсь скрыть любовь под маской равнодушия, но у меня не получается. Я даже нарисовал твой образ, чтобы чаще видеть тебя. Он, правда, был уничтожен вместе с другими рисунками, но я обязательно создам новый, ещё лучше. Ибо без тебя мне плохо.
– Этот портрет не уничтожен. Он лежит на столе, самый дальний свиток. – Гретта взглянула на изумлённого собеседника и вновь опустила глаза. – Я посмотрела рисунок, пока тебя не было.
Берхард понял, что Гретта не просто зашла к нему, но и ждала. А значит, её визит – не обычное любопытство.
– Ты пришла ко мне нарочно. Для чего? – спросил Берхард.
– Чтобы просто поговорить. Чтобы увидеть, – тихо ответила Гретта.
Увидеть. Рискуя честным именем, девушка пришла в комнату молодого человека, оставалась с ним долгое время наедине, и ради чего? Ради каприза? Ради веселья? Вряд ли. Гретта на легкомысленную не
