Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман

социализмом. Без единого выстрела, без капли крови совершен первый шаг. Трудящимся не нужна кровь. Они прольют ее только в момент самозащиты. ‹…›

Рабочие и крестьяне неудержимо идут вперед, оставляя за собою учредилку с ее буржуазным строем и диктатуру партии коммунистов с ее чрезвычайками и государственным капитализмом, мертвой петлей, охватившей шею трудовых масс и грозящей окончательно их задушить.

Настоящий переворот дает трудящимся возможность иметь, наконец, свои свободноизбранные Советы, работающие без всякого насильственного партийного давления, пересоздать казенные профессиональные союзы в вольные объединения рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Наконец-то сломана полицейская палка коммунистического самодержавия».

Такова была программа, таковы были незамедлительные требования, из-за которых большевистское правительство начало штурм Кронштадта в 6:45 вечера 7 марта 1921 г.

V. Большевистский ультиматум Кронштадту

Кронштадт был великодушен. Не было пролито ни капли крови коммунистов, несмотря на провокации, блокаду города и репрессии со стороны большевистского правительства. Кронштадтцы с презрением относились к возможности тем же ответить большевикам, даже предупреждали кронштадтское население города против актов мести членам Коммунистической партии. Временный революционный комитет опубликовал призыв к терпимости даже после того, как большевистское правительство проигнорировало требование матросов освободить заложников в Петрограде. Это требование, переданное по радио, было адресовано Петроградскому совету, и в тот же день, 7 марта, был опубликован манифест Революционного комитета:

«От имени Кронштадтского гарнизона Временный Революционный Комитет Кронштадта требует освободить в 24 часа все семьи рабочих, красноармейцев и матросов, которые Петросоветом заключены как заложники. Кронштадтский гарнизон говорит, что в Кронштадте коммунисты пользуются полнейшей свободой, а их семьи абсолютной неприкосновенностью, и брать пример у Петросовета не желает, так как считает, что такой прием, хотя бы и в отчаянной злобе, – самый позорный и подлый во всех отношениях. Таких приемов история еще не видела.

Председатель ВРК, моряк Петриченко

Секретарь Кильгаст».

В то же время в обращении к жителям Кронштадта, в частности, говорилось:

«Длительный гнет диктатуры коммунистов над трудящимися вызвал вполне естественное негодование масс. Результатом этого к родственникам коммунистов в некоторых местах применяется бойкот или удаление со службы. Этого не должно быть. Мы не мстим, а защищаем свои трудовые интересы. Надо действовать с выдержкой и удалять только тех, кто саботажем или ведением клеветнической агитации стремится мешать восстановлению власти и прав трудящихся».

Кронштадт жил с сознанием служения святой миссии, с незыблемой верой в справедливость своей цели и чувствовал себя истинным защитником революции. С таким настроением матросы не верили, что правительство предпримет вооруженное нападение. В подсознании этих простых детей земли и моря зрела вера в то, что не только насилием можно прийти к победе. В глубине своей славянской души они были глубоко уверены, что справедливость цели и сила революционного духа должны победить. В любом случае Кронштадт не предпринимал никакой попытки наступления. Революционный комитет не хотел прислушиваться к настойчивому совету военных специалистов немедленно высадиться в Ораниенбауме – форте, имеющем огромное стратегическое значение. Кронштадтские матросы и солдаты намеривались создать свободные Советы и право на защиту в случае нападения, но они не хотели быть агрессорами.

В Петрограде ходили усиленные слухи, что правительство готовит военную операцию против Кронштадта, но население этим слухам не верило, они казались настолько невероятными, что считались абсурдом. Как уже говорилось, Комитет обороны (официально известный как Комитет труда и обороны) объявил столицу в «чрезвычайно осадном положении». Были запрещены собрания и скопления народа на улицах. До рабочих Петрограда доходили лишь крупицы сведений, просачивавшихся из Кронштадта. Единственной доступной информацией была лишь коммунистическая пресса и листовки, сообщающие о том, что «царский генерал Козловский организовал контрреволюционное восстание в Кронштадте». Люди с волнением ждали заседания сессии Петроградского совета, на которой, как было заявлено заранее, будут обсуждаться меры по решению кронштадтской проблемы.

Заседание Петроградского Совета открылось 4 марта, на него пускали по пропускам, которые, как известно, раздавались только коммунистам. Присутствовал писатель, бывший в дружеских отношениях с большевиками, особенно с Зиновьевым. Председатель Петроградского совета Зиновьев объявил заседание открытым и произнес длинную речь о положении в Кронштадте.

Признаюсь, я пришел на заседание, готовый скорее принять сторону Зиновьева. Я был встревожен вероятностью контрреволюционного влияния в Кронштадте. Но речь Зиновьева показала, что обвинения матросов коммунистами были чистым вымыслом, без единой крупицы правды. Я и раньше слышал выступления Зиновьева на разные другие темы. Обычно его речи звучали убедительно, если только аудитория принимала его позицию, но на этот раз все его отношение, аргументация, его тон и его манеры – все выдавало лживость его слов. Я чувствовал, что он говорил скрепя сердце. Единственным «свидетельством», предоставленным против Кронштадта, была знаменитая резолюция 1 марта, требования которой были обоснованными и даже умеренными. Именно этот документ, сопровождавшийся неистовыми, почти истерическими обвинениями матросов Калининым, привели к роковым последствиям. Антикронштадтская резолюция, написанная заранее, зачитанная зычным голосом Евдокимова, правой рукой Зиновьева, была принята делегатами в обстановке непримиримости и кровожадной жестокости – принята, несмотря на горячие протесты некоторых делегатов петроградских заводов и матросских представителей. Резолюция возлагала на Кронштадт вину в контрреволюционном мятеже и требовала его немедленной капитуляции.

Это было объявлением войны. Даже многие коммунисты не могли поверить, что такое решение будет приведено в исполнение. Послать войска против «гордости и славы Революции», как назвал кронштадтских матросов Троцкий, казалось чудовищным.

В узком кругу много здравомыслящих коммунистов угрожали выйти из партии, если такой кровавый акт будет осуществлен.

Все ждали речи Троцкого, но, поскольку он не появился, часть делегатов решила, что серьезность ситуации несколько преувеличена. Однако ночью Троцкий прибыл в Петроград и на следующее утро, 5 марта, предъявил Кронштадту ультиматум:

«Рабоче-крестьянское правительство постановило:

Вернуть незамедлительно Кронштадт и мятежные суда в распоряжение Советской Республики. Посему приказываю:

Всем, поднявшим руку против Социалистического Отечества немедленно сложить оружие.

Упорствующих обезоружить и передать в руки советских властей.

Арестованных комиссаров и других представителей власти немедленно освободить.

Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской Республики.

Одновременно мною отдается распоряжение подготовить все для разгрома мятежа и мятежников вооруженной рукой. Ответственность за бедствия, которые при этом обрушатся на мирное население, ляжет целиком на головы белогвардейских мятежников.

Настоящее предупреждение является последним.

Троцкий.

Председатель Революционного Военного совета Республики

Каменев

Главком».

Ситуация становилась угрожающей. Крупные военные силы подтягивались к Петрограду и окрестностям. За ультиматумом Троцкого последовал исторический приказ с угрозой: «Я перестреляю вас как куропаток»[673]. Группа анархистов в Петрограде сделала последнюю попытку побудить большевиков пересмотреть