Нечаянный колдун - Владимир Петров-Одинец

Зато отработанное в многочисленных припадках умение отделять джулу и отлетать в Нижний Мир сейчас очень пригодилось. Николай гораздо свободнее остальных ориентировался в Мирах и совершенно не боялся духов. По мнению Тегенюра, быть молодому каму старшим, когда придет время. Грустно становилось при таких мыслях нынешнему старшему каму, так хотелось жить долго, узнавать все новое и новое, нести пользу роду. Но вечно жить не удалось никому из камов, хотя дед и дотянул почти до ста. Утешало Тегенюра, что став духом, он продолжит жизнь, в отличие от обычных людей.

Но — слабо утешало…

120

— Александр Матвеевич, примите!

Военврач вкладывает в рот таблетку, шарики глюкозы, подает стакан горячего чаю. Еще горячего. Сколько же времени прошло с момента, как он начал «ломать дрова», вяло удивляется Горлов. Марон отвечает:

— Минуты три. Слушай, а почему он просто автомат не отобрал у меня? Положил бы нас одной очередью…

— Это не он тебя посадил за стол, — нехотя начинает признание Матвеич.

— Баба? Не ожидал! — прерывает Марон.

— Нет, не она, а я, — заканчивает признание виновник дикой истории, чувствуя себя настолько мерзко, что даже жить не хочется!

Волшебная таблетка, глюкоза ли — восстанавливают силы. Да не возвращают настроение. Мерзкое самоедство, интеллигентское рефлексирование, высмеянное многажды бестрепетными и простыми, как угол дома, воителями — терзает победителя колдовского поединка. На душе погано, ой, погано! Борис Годунов, убивец, тот бы понял! Отчудил гостюшка, отблагодарил хозяев за гостеприимство, нечего сказать!

Хриплый голос Высоцкого то и дело всплывал в памяти, повторяя:

— «…потом дрались не по злобе…»

— Да что же со мной такое происходит, почему дурь прет? — рвётся к небу искреннее раскаяние, усугубленное полным осознанием своей подлости.

Ведь обещал добром отплатить, даже готов был мамой поклясться, если бы была жива! Как же так, в реальной жизни никогда с ума от водки не сходил, умел остановиться, а тут? Второй раз сорвался — куражился, выделывался, изгалялся над неповинными! И довыделывался! Мирных людей спровоцировал на конфликт, напал на женщину, сокрушил, сцепился с её мужем, который защищал жену, и победил с помощью внешней силы! Подонок, подонок!

А самое страшное, что люди пострадали приличные, ни в чем не повинные. Ну, живут они здесь, в глуши, в центре хрональной зоны, так что с того? Не преступники же? До чего глупо получилось! Первый контакт с настоящими, природными манипуляторами и вот — напортачил! Но зарождается в голове возражение, словно кто иной, не он сам, оспаривает накатившее, искреннее раскаяние:

— «Это служба, так и следует исполнять приказы. Да как они, эти колдуны, посмели сопротивляться! Поделом им, будут знать, как на меня нападать!»

Ох, мощно выглядит возражение, самое сокровенное желание в помощь призвало — честолюбие. Привык Матвеич первенствовать в лаборатории, побеждать в колдовских спаррингах, почему бы и этих сразу не одолеть? Но в уголке сознания не сдается трезвая мысль: — «Не так, не с того ты начинаешь! Вспомни, хотел же добром поговорить. А по сути, сдал неповинных людей в форменный плен. Ты же помнишь, как называют таких подонков? Ты же стал этим подонком, сукой мусорской!»

— Матвеич, посмотри, что это? — Марон держал в руках белый камешек с черным пятном, похожий на глаз. В небольшую дырочку продет разорванный кожаный шнурок, затейливо вплетенный сам в себя, а не просто завязанный узелком. — Нашел на полу возле печки. Видать, с хозяина упал.

— Дай, — ладонь Матвеича требовательно раскрылась.

Камешек теплый и бьется в нем энергия. Но чужая, неподвластная ему. Матвеич ловит себя на том, что в «комке» снова пульсирует мощь — недавно испытанная, и безвозвратно, казалось бы, утраченная в поединке. На периферии сознания Горлова, в том малюсеньком уголочке, копошится догадка, да не одна, несколько сразу:

— амулет непростой;

— не все мысли, что борются в голове, принадлежат самому Горлову, но об этом надо помалкивать;

— мощь не просто так вернулась.

— Что за таблетку мне дали?

— Фенамин, — Марон смотрит удивлённо, — а что, заплохело?

— «Ага, — соображает Горлов, — вот почему силы удвоились! Наркотик, открытый еще нацистами! Опаньки, так это надо учесть! Злоупотреблять не стоит, а при надобности — используем. Где взять штук несколько? А, прикажу и выложат. Для начала проверим, что у тебя за мысли…»

Никакого морального запрета он в себе не находит, поскольку решение родилось мгновенно: — «Если в моих мозгах вы покопались, почему мне нельзя в ваших?» Деликатность и расшаркивания Матвеич отверг, выбор был прост, как в массовой уличной драке. Твой противник может быть сколь угодно хорошим человеком, он остается противником, раз стоит на той стороне. Не ударишь ты, ударят тебя. Марон служит на стороне Ивлева, значит — против него, Горлова.

Сила, свернутая в тонкий, острый щуп — Матвеич почти видит его! — тянется к Марону, доходит до середины мозга. Там, в области мозолистого тела начинает обвиваться вокруг чего-то не очень понятного, но ощутимого. Когда витков набирается много, возникают звуки, похожие на радиопомехи, слышанные в детстве на коротковолновой станции отца. Тот был заядлым радиолюбителем, устанавливал связь со всем миром и пытался привить эту страсть сыну. Кто знал, что мобильники завоюют весь мир так быстро, а спутники связи заполонят небо?

Добавляя, уменьшая, словно подкручивая — черт знает что, но что-то важное, материальное, похожее на резистор — Матвеич настраивается на мысли Сергея Леонидовича. Мысли растрепанные, многочисленные, тревожные и довольные. Их много. Прекрасная иллюстрация к началу тренинга по остановке внутреннего диалога. Но они не нужны Матвеичу, он ищет мысли-воспоминания. Сегодняшние. Такие мысли должны крутиться в подсознании, дожидаясь, когда их обновят, чтобы лишь с этого момента перейти из кратковременной, оперативной памяти в долговременную и записаться навсегда.

Вот она! Четкой картинкой блеснула — «Фенамин в левом кармане, в плоском пластиковом стандарте, двадцать таблеток.»

А вот еще одна, неожиданная — колдунов увезут в то здание, где он встречался с маршалом. Горлов тихонько отпускает чужой мозг, ретируется. Всё понятно. Спрашивать не надо. Только продержаться без вспышек ненависти несколько дней, сколько их — два, до выходного? А уже на месте разобраться с остальным, вернуть долг Надежде и Федору Петровичу. Извиниться.

Матвеич смотрит, как споро идет обыск в светлице. В голове пустота. Гудит «комок». Ровно, мощно, без сбоев. Выбросив из головы лишние мысли, нечаянный колдун повторяет пережитые приемы концентрации, невольно примененные в поединке. Повторы с каждым разом идут все легче, а энергия накапливается вокруг «комка» и раздувает внешнюю оболочку. Вот как неожиданно пришел новый опыт! Матвеич ни о чем конкретно не думает, но там, глубоко внутри, бродит поставленная на сегодня задача, самостоятельно ведя подключение к воле Малого: