Тирант Белый - Жуанот Мартурель

Глава 142

Весьма удивлен я, великодушный Маршал, что при всем твоем мастерстве и умении ты не смог захватить султана и всех, кто был с ним. А вот ежели бы действовал ты, как всегда, обдуманно, то наверняка бы не промахнулся. Ведь по опыту видим мы, что, если желал ты что-нибудь предпринять, происходило сие так, как то угодно было благосклонной фортуне, и не только в воображении, но и на деле. Добродетели твои, хоть и не всем известны, повергают нас в страх, ибо умеешь ты спастись сам и спасти своих людей. От этого растут твои честь, слава и известность. Переходя же к сути того, что вместе с моим несчастным народом хочу я тебе сказать, взывая к твоему милосердию, воскликну лишь: мы умираем с голоду!

И если твоей светлости, о великодушный Маршал, угодно будет прийти с нами к какому-либо согласию, иначе говоря, если ты, по твоему милосердию и благочестию, соизволишь даровать нам жизнь, то прославят тебя даже в домах врагов твоих. Соблаговоли же поступить благородно, как тебе и свойственно, невзирая, что действовали турки против тебя, ибо вели себя так, как свойственно им.

Маршал пригласил мавра в свой шатер, и всех, кто пришел с ним — тоже, и приказал их всех накормить, ибо они в этом весьма нуждались. Тем временем он собрал всех своих баронов и стал советоваться с ними на счет просьбы мавра. Все согласились с тем, что сказал Тирант. Тогда позвали посла Абдаллу, и Тирант ответил ему следующим образом:

О Сейид Абдалла[349], мы прибегли не к доблести, но к славной изобретательности. Однако ныне я полагаюсь на ваше достоинство, потому как мы служим одному делу, совершая отважные деяния рыцарские. Но не забыл я и оскорбления, нанесенного всеми вами сеньору Императору. А посему полагаюсь я на помощь Божью, ибо истина на моей стороне. И вскоре своими собственными руками накажу я и покараю султана и всех остальных от лица правосудия, как подобает, дабы знали вы, что не хочу я причинять вам всего того зла, какое мог бы воздать. С меня довольно будет, чтобы снесли вы все оружие, как наступательное, так и оборонительное, на этот луг, и чтобы делали это не все сразу, а по сотням, а затем привели бы лошадей. Так желаю я, чтобы было сделано.

Посол распрощался с Маршалом, вернулся и уговорил турок все исполнить так, как приказал Тирант. Когда все оружие было сложено, Маршал повелел поднять его, а затем и лошадей в лагерь. Турки почли за великую милость, что он не убил их всех, ибо полагали они, что, хоть и оказались в плену, смогут от него откупиться. Когда все они были разоружены, Тирант приказал им прийти к подножию горы и распорядился накормить их вдоволь под присмотром своей пешей стражи. Сам он спустился к ним и, взяв с собой из вражьего войска всех христианских герцогов, графов и рыцарей, приказал им подняться наверх в лагерь. Поместил он их в большой шатер и повелел не отказывать им ни в чем необходимом для достойной жизни, так что многие христиане даже были недовольны, что Маршал оказывает им столько чести. Ибо не заслужили они ни чести, ни добра, придя на помощь маврам против христиан. И люди Тиранта в лицо говорили им это. Они же, сознавая, что совершили ужасный проступок, отказывались от пищи.

Таким образом содержал Тирант пленных, покуда не прибыли корабли с припасами. И не отпускал от себя Маршал Абдаллу, так нравились ему его справедливые и разумные речи.

Однажды, когда все герцоги и бароны отобедали, стали они просить Тиранта позвать великого философа Абдаллу. Когда тот явился, Тирант попросил его сказать что-нибудь полезное для всех.

Как могу я сказать что-либо достойное внимания, не подумав прежде? Будьте благосклонны ко мне и дайте время до завтра. А я ночью все обдумаю, дабы наилучшим образом удовлетворить желание ваших милостей.

Но герцог де Пера возразил:

Сейид Абдалла, это невозможно. Ведь теперь, когда мы как следует пообедали, нам необходимо что-нибудь на сладкое.

Тогда Тирант приказал расстелить посередине луга отрез аррасского шелка, а поверх поставить скамью, чтобы мавр говорил, стоя на ней. И приказал он также окружить всех надежной стражей, конной и пешей. Когда Абдалла понял, что ему не удастся отговориться, то сказал:

Раз уж меня просит об этом сеньор Маршал, дам я один совет, который может пригодиться каждому из вас.

И, взобравшись на скамью, стал мавр говорить вот что.

Глава 143[350]

Господь — велик, очень велик. Господь — превыше всего, и должно бояться Его и любить праведно и не лукавя. О выдающийся Маршал и непобедимый рыцарь, не удивляйся, что на мне лежит печать христианина, ибо я на добрых две четверти — ваш, потому как отец мой был мавром, а мать — христианского племени, отчего и проистекает моя любовь к вам. Великодушный Маршал, я вижу ныне, что в конце концов вера в Христа побеждает религию неверных, щедрость побеждает скупость, а смирение — гордыню. Гнев уступает место милосердию, а отчаяние — надежде. Под ударами же молота доблести раскололась на куски упорствующая лживость и упрямое сопротивление тех, кто противится твоим намерениям. И вечно длится битва между завистью и славой, между зломыслием и благородством. Однако воздадим же хвалы Тому, кто является Господином добродетели и Царем славы, за то, что нынче все дурное побеждено, а хорошее одержало верх, хотя часто и видим мы обратное. Ясно теперь, когда зависть пристыжена, что Его Величество Император обретет вновь все почести, каковых он был лишен; а противники его и погрязшие в грехе при виде сего сильно огорчатся; в жестоком гневе и глухой ярости будут они скрежетать зубами, иссохшие и покрытые язвами. Ты же, отважнейший и могущественный Маршал, блистающий ясным умом ярче всех прочих героев прежних времен, ты вновь вернешь имперский трон почтенному Императору, разгонишь облака печали и ливни слез и возродишь ясные дни для всей Греции, покорив благодаря своей доблести мавританское войско. Сим заслужишь венец из звезд, ибо именно ты восстановишь нарушенный в империи мир, вновь дашь народам желанный покой, благодаря чему и будет явлена всему свету твоя замечательная смекалка, с которой действовал ты и прежде, а еще более — теперь. Ибо гораздо похвальнее справедливо и мирно править государством, нежели завоевать его и заполучить по воле случая. А сейчас, безусловно, пришла тебе пора собрать воедино всю свою доблесть, силы, мужество да приготовиться к серьезным и долгим переговорам, коли не чужды тебе обычаи правителей. Все предшествующие твои свершения обратятся в ничто, если дрогнешь ты перед теми, что еще ждут тебя. Великая же твоя слава обязывает длань твою вершить лишь правые дела. Мы уже были свидетелями того, как достойно и славно сражался ты против враждебной фортуны, и знаем, что ты умеешь побеждать. Но не забывай остерегаться фортуны, хотя и поверженной.

Ведь тогда-то она и становится покорной, ласковой, чуть ли не сияющей в своих золоченых доспехах и шлеме. Итак, ты одолел фортуну враждебную, так берегись, ибо, и милостивая, она пойдет на тебя войной. А война никогда не проистекает из любви, и гнев не имеет источником любовь и милосердие. Любовь рождена прославлением сердца вечного сердцем земным. И не думай, будто, сложив оружие, сможешь ты блаженствовать и нежиться; вовсе нет, тебе придется, напротив, овладеть новым оружием. И не думай, будто у тебя будет меньше забот, коли враг твой станет уступчивей и мягче, напротив того, можешь не сомневаться, что война будет еще сложнее, ибо твердость духа не может устоять перед лестью и притворной хвалой враждебной фортуны. Мы видели, как благородно ты действовал на благо общего дела; посмотрим же, как ты себя поведешь, обласканный фортуной. Ведь многие в беде и безвыходных случаях неизвестно как могли выстоять, другие же, не дрогнув в несчастьях, бывали повержены благосклонной фортуной. Ганнибал одержал победу в Каннах[351], а затем, после того как провел зиму в Капуе, наслаждаясь изысканной кухней, долгим сном по утрам и с удовольствием проводя время в бане, он, привыкнув к безделью и роскоши, проиграл сражение Марцеллу[352]. Вот так боевой пыл, рожденный льдами реки Требии[353] в Ломбардии, у берегов которой он победил, был погашен в Капуе жаром бани и другими удовольствиями. И часто мир опасней войны, ибо многим принес он вред: не видя противника, в бою с которым могли бы они поддержать свою доблесть, они, пребывая в неге и безделье, забывали о ней, а иногда, и вовсе ею пренебрегая, ее утрачивали, ибо, вместо того чтобы в битве с врагами проявлять и оттачивать доблесть, как то полагается, предались они наслаждениям. И, говоря по правде, нет более тяжкой войны для человека, чем со своими собственными привычками и нравом, ибо тогда перемирия редки, потому как ведется сия война внутри стен, а иными словами, внутри самого человека. Она выматывает сражениями, ставшими привычными, и, появляясь без доспехов, действует решительней, чем с опущенным забралом. И чтобы не приводить многих примеров, напомню, что мир и покой ослабили римлян, никогда не победимых в сражениях и покорителей всех народов. И как написано о том некоторыми, наслаждения и роскошь, победившие победителей-римлян, отомстили им за мир, побежденный ими. Судя по всему, это предвидел Сципион — коего так страшился римский Сенат, — когда своей властью запретил разрушать Карфаген[354], хотя и против совета премудрого старца Катона. А запретил это делать Сципион потому, что, как говорится у Флоруса, боялся, как бы не предался город Рим утехам и лени, если исчезнет у римлян страх перед Карфагеном. Богу угодно было, чтобы совета Сципиона послушались, ибо лучше было бы продолжить римлянам войну с врагами и с Карфагеном, нежели со своими собственными пороками и развлечениями. Ведь, послушай они его и дальше, несомненно лучше бы шли их дела и, насколько могу я судить, меньше бы приходилось им сражаться и чаще бы выигрывали они сражения. А ежели ты меня спросишь, почему так случается, то подумай сам, сколько на свете было и будет людей, которым кажется, будто им пора уже отдыхать, ибо благодаря Господу оказались они обласканными фортуной, а на самом же деле — не сомневайся! — строит она в тот момент против них злые козни. А потому говорю тебе и всем этим знатным сеньорам: одновременно должен наступить конец трудов ваших и жизни вашей, и постоянно должны вы вести войну как с врагом видимым, так и невидимым. Как ты смог убедиться, мое мнение не совпадает со всеобщим, ведь я говорю тебе, что отныне удвоятся твои заботы по сравнению с прежними, но это доставит тебе радость. Никогда раньше не нужно было тебе прилагать стольких стараний, а отваге твоей предстоит ныне превзойти себя самого, ибо пребываешь ты накануне величайших битв. Пусть же поймет весь мир, насколько велик ты был и благодаря помощи фортуны, и вопреки ее козням. И не только ты сам, но и все, кто последует твоим советам. Господин твой, старый и немощный, низвергнут был фортуной; но он заставил ее, хоть и через многие падения, вознести его превыше всех людей. Так покажи ему, по каким ступеням поднялся он к этой славнейшей победе и какова та мудрость, что поможет ему в ней укрепиться. Уж не должен он стремиться вознестись еще выше, но лишь вновь вернуть себе то, что потерял. Ибо нужно ему довольствоваться тем званием, что даровал ему Бог, а также по наследству полученным скипетром, перешедшим к нему более по праву родства, нежели благодаря его собственным достоинствам. Ибо знатность не определяет человека, но лишь помогает ему проявить себя, а оказываемые почести не меняют ни привычек, ни души, но лишь говорят о них. Предупреди же его, чтобы сумел он себя вести так, как достойно господина, ибо должен быть он им, во-первых, благодаря своим заслугам, а во-вторых, благодаря фортуне. Скажи ему, чтобы почитал он Господа Бога и любил свою землю; чтобы служил справедливости, без которой государство, сколь бы ни было оно богатым и цветущим, непременно погибнет. Пусть запомнит он, что никакое насилие не может долго длиться; и надежнее и лучше для государя, чтобы его любили, а не боялись.