Герман. Интервью. Эссе. Сценарий - Антон Долин

РИККИ (сипло). Эй, кто-нибудь, помогите! Эй, что же вы?!

ЧУА и ЧУЧУНДРА начинают быстро крутить головами, будто не слышат, откуда их зовут.

Старый котел отлетает в сторону. Нора сквозная, из другой ее дыры появляется голова НАГАЙНЫ, в пасти у нее по-прежнему яйцо. Она осторожно опускает его на землю, но оно откатывается в сторону. Шея НАГАЙНЫ сначала вытягивается в сторону яйца, затем она поворачивает голову и мучительно вытягивается к первому входу в нору, откуда наполовину торчит РИККИ, вцепившийся в ее хвост. Удар, стон. Вспышка белой молнии. Быстро кружась, проносятся смерчем завернутые красные листья.

Перепачканный землей, мокрый, не понимающий меры своей беды РИККИ, пятясь, выбирается из норы, медленно поднимается, как кенгуренок, пытаясь сесть на тощий и не являющийся более опорой свой хвост.

РИККИ. Рикки-Тикки… (Он пытается издать боевой клич, но из этого мало что получается.)

Неожиданно лопается последняя пружина золоченого кресла. Ее звук как пушечный выстрел, тоскливый и мощный. Под этот звук РИККИ прыгает, вцепляется в шею НАГАЙНЫ позади головы и медленно ложится по другую сторону кресла. Так же медленно с тихим шуршанием опускается, будто опадает на землю, НАГАЙНА.

Еще порыв ветра, и красные, закрученные смерчем листья проносятся в обратную сторону.

НАГАЙНА и РИККИ смотрят в зал широко открытыми, живыми еще глазами.

НАГАЙНА. Вот и все. Кончается жизнь. Когда стареешь, стареет и яд. А я забыла об этом и вела себя как маленькая кобра, только что вылупившаяся из яйца. Как жаль, а впрочем, что ж сделаешь…

РИККИ (закрывает глаза). Может быть, она не укусила меня, может быть, я просто поранил шкуру об эти стекла и сучки… Но почему же так слабнут мои лапы и так плохо шевелится хвост… Не может быть, не может быть, не может быть…

Неожиданно темнеет, ярче разгорается Глаз Джунглей. Начинается дождь. РИККИ и НАГАЙНА неподвижно смотрят в зал. Огромные в этом увеличенном мире капли тропического ливня похожи на хрустальные шары.

НАГАЙНА. Мое яйцо! Последнее яйцо королевской кобры… Зачем все?! (Закрывает глаза.)

АТКИНС. Черт возьми, сэр! В Афганистане, в Африке, да и здесь я видел много печального. Однажды целый корпус перемер от холеры. Я, наверное, старею, сэр, и мне грустно… Однако смотрите, черт возьми! Да не шевелитесь же вы…

Яркий и привычный уже Глаз Джунглей за пеленой дождя моргает, моргает, меняет цвет и перемещается, спускаясь ниже и ниже. И вдруг обнаруживается на голой ветке как часть маленького мохнатого существа. Только один глаз его огромен, второй мал, печален и похож на собачий. Мохнатое тельце этого существа на крепких кривых косматых лапках составлено из разных зверюшек, потерявших пропорции, – зайца, олененка, волчонка, поросенка и птицы.

На небольших коротких своих лапках хозяин огромного глаза – существо из детского сна – проворно спускается вниз, постанывая, повизгивая и похрюкивая, идет по стеклу и колючкам, присаживается на корточки и берет змеиное яйцо, слушает его и тихо стучит по нему. Яйцо лопается, как на пружинке выскакивает знакомая змейка в очках. Существо сразу щелкает ее по носу, так что очки у змейки подпрыгивают, и, присмиревшую, кладет в большой желтый цветок, который тут же с тихим звоном закрывается.

Так же постанывая, похрюкивая, сильно наколов одну лапу, светя, как прожектором, огромным своим глазом, существо это ковыляет к РИККИ, садится над ним, раскачиваясь, потом вдруг срывает огромный лопух и закрывает им РИККИ от дождя. И так, закрыв его от дождя, ложится рядом, согревая РИККИ шумным своим дыханием. Дождь из хрустальных шаров идет все гуще, и сквозь него светит, светит желтый неподвижный глаз. Удар грома гасит свет в саду, одновременно высвечивая его в доме, где последние минуты предотъездной суеты. Потому что БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК, ТЕДДИ, МАТЬ ТЕДДИ и БАБУШКА навсегда уезжают в Англию. Вещи уже собраны, и носильщики и кули под большими зонтами, и садовник, и даже нищий Матун – все здесь среди этого дома и среди этих упакованных вещей. Крыша в доме протекла от дождя, и на пустой кровати ТЕДДИ, и на пустом столе стоят тазы, в которые тоже громко капают капли.

Далекий гудок парохода.

ТЕДДИ, накрывшись отцовским клетчатым макинтошем, в его же болотных желтой кожи сапогах по пояс, высовывается в окно.

ТЕДДИ. Рикки, Рикки, Рикки! Мы уезжаем, где же ты? Я приготовил тебе клетку… А в Лондоне выпустил бы тебя… Рикки, Рикки! Они не хотят ни минуты оставаться здесь, им всюду чудятся змеи… У папы будут неприятности по службе из-за этого отъезда… Но он такой безвольный… Рикки, Рикки!

БАБУШКА (не увидев ТЕДДИ, закрытого макинтошем, истерически). Тедди! Тедди! Где Тедди? Пропал Тедди!

МАТЬ ТЕДДИ (роняя большое зеркало). Тедди, мальчик, где ты? (Видит его, хватает на руки.)

ТЕДДИ отбивается, кричит.

ТЕДДИ. Ты же видишь, что нет Рикки-Тикки… Он всех спас, а мы бросаем его… Мы предатели, вот кто мы… И ты, и бабушка, и папа, и я – все предатели… Рикки-Тикки, скорей сюда! Рикки, меня не выпускают в сад.

ТЕДДИ бьется в руках у мамы, теряя большой сапог.

БАБУШКА (разглядывая зеркало). Не разбилось, только трещина… Это к болезни… Пусть болезнь, пусть все что угодно, только не эта проклятая страшная страна.

Далекий гудок парохода.

БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК (нарочито бодрым волевым голосом). Ну что ж, вот и все. Несите вещи.

Носильщики поднимают чемоданы, открывают кожаные желтые зонты.

БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК (таким же громким волевым голосом). Поверь, малыш, нам не стоит огорчаться из-за зверька. Ведь драться со змеями – для Рикки такое же удовольствие, как для тебя, например, играть в теплой пыли. Ну что он будет делать в дождливой Англии?! Он не скажет тебе спасибо. Одни созданы для одного, другие – для другого.

МАТЬ ТЕДДИ (подходит и гладит БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА по лицу). Прости меня, прости. Я такая нелепая.

БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК (отстраняя ее руку, волевым голосом, в котором вдруг слышатся слезы). Все хорошо, дорогие мои, все хорошо! По-видимому, мы не созданы… (Машет рукой.)

Он пожимает плечами, поднимает пустую клетку, ставит на стол, еще раз пожимает плечами и решительно открывает зонт.

Музыка… На теневом занавесе под зонтами кули, носильщики, садовник,

БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК, МАТЬ ТЕДДИ, БАБУШКА И ТЕДДИ – маленькие фигурки с большими чемоданами уходят от нас между огромными листьями, тревожными большими цветами в мире смещенных объемов и понятий.

Медленно возникают крупные в этом масштабе персонажи нашей истории – ЧУА и ЧУЧУНДРА, ДАРЗИ и ПТИЦА-КУЗНЕЦ и вовсе незнакомые звери. Покачивая головами, они смотрят им вслед.

«У-у-у!» – гудит пароход.

«У-у-у!» – отвечает этот мир шорохами, шипением, шепотом и стоном. Удар грома, и возникает брошенный дом, клетка на столе, забытый портрет королевы-вдовы.

Хромая на все лапы, в гостиную входит РИККИ-ТИККИ, доходит до стола, на котором стоит его клетка, присаживается, как кенгуренок, и слушает. Возникают шаги и кашель. РИККИ приподнимается. Через гостиную, покачивая головой, проходит МАТУН – нищий, забинтованный до бровей. Находит на столе забытую сигару, раскуривает, садится в качалку и начинает качаться, с наслаждением пуская дым кольцами. РИККИ медленно залезает на кресло, оттуда на стол и садится рядом с клеткой.

Обрушивается кусок известки, портрет забытой королевы начинает тихо покачиваться на стене.

Идет дождь, горит Глаз Джунглей. АТКИНС берет банджо.

АТКИНС (напевает, подмигивая). Злая ворона, не каркай тут

И не буди нашу детку.В джунглях на ветках сливы растут,Целый мешок за монетку,Целый мешок за монетку дают,Целый мешок…

Он повторяет этот куплет еще и еще. И с каждым разом дом стареет, качалка под МАТУНОМ пронзительно скрипит, зеленые побеги закрывают окна, а паутина – углы.