Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Известно, что Лавров называл себя учеником Маркса «с тех пор, как ознакомился с его теориею»[874]. Но в действительности вопреки субъективному убеждению самого Лаврова он был очень далек от подлинного марксизма. Положения, заимствованные так или иначе у Маркса, в слишком эклектическом уме Лаврова уживались с противоположными марксизму положениями и взглядами[875]. Поэтому опыт Парижской коммуны не привел его к правильной оценке общественных отношений России. При решении этой задачи он оставался во власти утопических народнических представлений. Влияние народническо-утопических воззрений сказалось непосредственно и на некоторых чертах самого освещения Лавровым Коммуны (фактическое игнорирование экономического момента при подходе к вопросу об условиях успеха социалистической революции, неясное, а порой ошибочное, представление о соотношении социально-экономической и политической сторон движения, нечеткость в постановке вопроса о значении «государственного элемента», сильно выраженные «федералистические» симпатии и т.д.)[876].
Не один Лавров, но и другие народники 70-х годов признавали революционные и научные заслуги Маркса. Они нередко заявляли о согласии с отдельными сторонами учения Маркса, наиболее часто с экономическими взглядами Маркса, иногда с историческими и т.д. Но это «согласие» не мешало народникам отстаивать свои утопические, идеалистические взгляды. Народники проявляли полное неумение применять учение Маркса к анализу русских общественных отношений и к задачам русского революционного движения. Воззрения Маркса сплошь и рядом «соединялись», смешивались народниками со взглядами Лассаля, Прудона, Родбертуса, Дюринга, О. Конта и т.д.
Народники подчас ставили на одну доску с Марксом Прудона и Лассаля. Этим грешило в известной мере уже «Народное дело»[877]. В журнале «Вперед!», выпускавшемся (с 1873 г.) Лавровым и его сторонниками, Маркс, Прудон, Лассаль одинаково назывались передовыми деятелями рабочего движения, стоящими «во главе экономической науки»[878]. Не видя большей частью существенной разницы между Марксом, Прудоном, Лассалем, народники объединяли всех их с Бакуниным, Лавровым, Михайловским. Н. Морозов, например, писал в своих воспоминаниях, что большинство народовольцев одинаково сочувствовало Бакунину, Лаврову, Михайловскому, Лассалю, Марксу и Энгельсу[879]. Глубоко ошибочное убеждение в совместимости учения Маркса с народничеством выразил народник Я. Стефанович: «Марксист, как теоретик, а не член практически борющейся социалистической партии на Западе, не исключает народника»[880].
Подобные ложные мнения поддерживали в ряде высказываний идейные вожди народничества – не только Лавров, но также Бакунин и Ткачев.
Почитатель и продолжатель Прудона Бакунин вынужден был на словах признать превосходство материалистического метода Маркса над идеализмом и метафизикой Прудона[881]. Между тем сам Бакунин, яростный враг Маркса в международном рабочем движении, совершенно не усвоил, как правильно отмечал Плеханов, материалистического понимания истории; он был лишь «софистизирован» этим учением и на деле оставался «неисправимым идеалистом»[882]. Со всей определенностью это проявилось в постановке и решении Бакуниным вопросов революции и рабочего движения. Бакунин игнорировал экономическую сторону социальной революции. Маркс в своем конспекте книги Бакунина «Государственность и анархия» подчеркивал, что автор «абсолютно ничего не смыслит в социальной революции», для него ее экономические условия не существуют, «воля, а не экономические условия, является основой его социальной революции»[883]. Извращение Бакуниным материалистического понимания истории ярко сказалось в его вредных и безнадежных попытках при помощи ссылок на эту теорию опровергнуть позицию Маркса в вопросах о политической борьбе и диктатуре пролетариата.
Не сумел, несмотря на субъективное тяготение к материалистическому пониманию истории, правильно усвоить последнее и П.Н. Ткачев. Он еще в 1865 г. на страницах «Русского слова» сочувственно цитировал данное Марксом во введении к труду «К критике политической экономии» изложение сущности исторического материализма, заявляя при этом, что эти взгляды сделались «почти общим достоянием всех мыслящих порядочных людей». В разных своих статьях Ткачев делал многочисленные попытки связать те или иные явления социально-политической и культурной жизни с экономической эволюцией общества. Однако и своей общей теоретической аргументацией, и отдельными формулировками Ткачев обнаруживал отсутствие должного понимания исторического учения Маркса. Понятия производительных сил и производственных отношений он подменял неопределенными и туманными «экономическими принципами». Он в значительной мере выводил определяющую роль экономики из теории утилитаризма, сводя дело в конечном счете к «личному интересу», к сознательному стремлению людей «к улучшению своего положения», более или менее скатываясь в итоге на идеалистические позиции[884].
Ткачев, подобно Бакунину и Лаврову, не понимал экономических условий социальной революции. Его вера в легкую осуществимость социалистического переворота в России основывалась на отсталости экономической жизни страны. Несостоятельность этой ставки на отсталость была вскрыта Энгельсом в его известной статье (1875 г.) «Об общественных отношениях в России», направленной против взглядов Ткачева. «У нас нет городского пролетариата, это правда; но зато у нас нет буржуазии», – писал Ткачев, находя в этом преимущество России (в смысле шансов социалистической революции). Энгельс отвечал на это: человек, способный утверждать, что социалистическую революцию «легче провести в такой стране, где хотя нет пролетариата, но зато нет и буржуазии, доказывает лишь то, что ему нужно учиться еще азбуке социализма»[885].
В полном противоречии с марксизмом находились взгляды Ткачева на природу государства в России. Ткачев не разделял анархистской позиции Бакунина и его последователей и высказывался за использование государства в интересах революции[886]. В этом отношении он не повторял вредной ошибки бакунизма, отрицавшего революционную роль всякого государства. Зато именно Ткачев с наибольшей резкостью выразил другой из теоретических пороков народничества, заключавшийся в непонимании классовой природы и экономической основы русского государства, в теории о «внеклассовом» происхождении и характере этого государства.
В своем полемическом «Открытом письме» Энгельсу, которое и вызвало упомянутый выше ответ последнего, Ткачев утверждал: «У вас государство не является лишь видимой силой. Оно обеими ногами упирается в капитал; оно воплощает в себе определенные экономические интересы… У нас имеет место совсем обратное отношение, – наша общественная форма обязана своим существованием государству, государству, висящему, так сказать, в воздухе, государству, которое не имеет ничего общего с существующим социальным строем…»[887] Энгельс подверг уничтожающей критике этот взгляд Ткачева, показав те социальные силы, интересы которых представляет царизм и которые извлекают всевозможную выгоду из существующего положения. Особое внимание Энгельс уделил выяснению неразрывной, органической связи царизма с помещиками и дворянским землевладением. Параллельно с этим Энгельс осветил бедственное и невыносимое положение
