Валерий Брюсов. Будь мрамором - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брюсов устал. «Только теперь, после того, как месяц я проблуждал по Италии и месяц провел на берегу океана, — писал он Гиппиус 13/26 сентября из окрестностей Биаррица, — начинаю я понимать вполне, до чего я устал от двух лет московской „литературной“ жизни. Понемногу начинаю обретать себя самого — таким, каким был я в дни „Нового пути“, а, может быть, раньше. „Весы“, „Золотое руно“, газеты, письма в редакцию, обиды всех на всех и интриги всех против всех, вечная истерика Андрея Белого и вечный савонаролизм Эллиса, ядовитая придурковатость Городецкого и бычачье себе на уме Макса Волошина — все это, и многое другое, образует такую систему зубчатых колес, после которой от души остаются лишь кровавые клочья».
Белый тоже считал себя пострадавшей стороной: «Шесть лет изо дня в день я был с Брюсовым в журнале при обостренных личных отношениях, последние же годы мы были там втроем: я, Эллис, Брюсов. Эллис был — партия Брюсова (против меня). Холодное интриганство + истерическое безумие — вот что было для меня работа в „Весах“. […] Внутренняя жизнь „Весов“ был сплошной, непрекращающийся кризис: а „Весы“ продолжали, несмотря ни на что, быть культурным явлением». Однако признавал, что в последние два года существования журнала он и Эллис «реально делали политику „Весов“, хотя и не были во всем согласны с Брюсовым»{82}.
«Здесь, в Москве, нашел я страшный разгром всего того дела, которое привык считать своим, — сообщил Брюсов 8 ноября Петровской. — „Весы“ медленно погибали и должны были прекратиться к январю». Что же произошло? Летом 1908 года Поляков говорил, что намерен прекратить выпуск «Весов»: он потерял к ним интерес, видя, что энтузиазм Брюсова убывает, а другие используют журнал для сведения счетов. Издатель заявил, что не сможет финансировать «Весы» в полном объеме, поэтому их судьба зависит от подписки[61]. «Я много раз говорил Тебе, что „Весы“ мне надоели, что я хотел бы отказаться от заботы о них, — пояснял Брюсов Петровской. — Но видя такое неожиданное и стремительное крушение всего, что я делал в течение пятнадцати лет; видя, как внезапно все значение, вся руководящая роль переходит в литературные течения, мне и моим идеалам враждебные; видя, как торжествуют те, кто, в сущности, обокрал меня и моих сотоварищей, — я не мог не изменить решения. […] Я решил бороться во что бы то ни стало. Я решил в 1909 году так или иначе, но издавать „Весы“ или другой журнал и удержать за своими идеями в литературе то место, какое им надлежит. Ты понимаешь, что такое положение требует с моей стороны величайшего напряжения энергии. С. А. Поляков — за границей и продолжать „Весов“ не хочет. Другого издателя нет. Все друзья и союзники готовы продать и „Весы“, и меня за 30 серебреников или и дешевле. Чтобы снова всё сплотить, всё устроить, всё повести — надо не выпускать возжей и нитей всяких интриг ни на минуту. И вот я в самом разгаре всяких неизменнейших дел и отношений, в которых снова задыхаюсь, как в душной тюрьме, но бросить которые не могу, не хочу, не должен» (курсив мой. — В. М.).
В качестве первого шага Брюсов предложил Полякову, который оставался редактором-издателем, передать журнал в руки редакции. Тот согласился, но выставил условием нахождение другого издателя или со-издателя, который примет на себя основные затраты. Поиски окончились неудачей: узнав о переговорах с Соколовым, Поляков пришел в ярость и заявил, что лучше сам будет выпускать «Весы» в уменьшенном виде, сообразно имеющимся средствам. Тогда Брюсов попросил передать журнал лично ему. Находившийся в Италии издатель согласился: «Это была бы первая попытка поставить дело ведения журнала на твердый и правильный путь», — писал он 11/24 декабря. Однако он имел в виду только 1909 год, пока не заглядывая дальше, а Брюсов затребовал «Весы» в собственность будущей компании из числа сотрудников редакции. На это Сергей Александрович, взвинченный двухмесячными переговорами по переписке, ответил решительным отказом и отложил решение до своего возвращения в Москву.
«Дела мои в „Весах“ крайне плохи», — извещал Брюсов Петровскую 4 января 1909 года, хотя двумя неделями ранее писал ей: «С 1909 года я беру на себя издание „Весов“» (курсив мой. — В. М.), — и даже строил на этом финансовые расчеты. По возвращении Поляков объявил, что будет руководить журналом при помощи редакционного комитета («сведется это, конечно, к тому, что будут „Весы“ выходить под редакцией М. Ф. Ликиардопуло», — саркастически заметил Брюсов Петровской 25 января), и предложил Валерию Яковлевичу возглавить литературный отдел{83}.
Брюсов отказался, оповестив читателей официальным письмом на имя Полякова от 1 марта, что «с января 1909 года обстоятельства личной моей жизни и разные предпринятые мною работы заставляют меня несколько видоизменить мои отношения к „Весам“. Надеясь быть, по-прежнему, деятельным сотрудником „Весов“, я, вероятно, не буду иметь возможности содействовать журналу как-либо иначе. Поэтому, с тем большей настойчивостью, я прошу гг. критиков не возлагать на меня, с января 1909 года, ответственности за статьи, напечатанные не за моей подписью». Конечно, свою роль сыграли обстоятельства, на которые он только намекнул (Жанна Матвеевна, катаясь на лыжах, сломала руку и долго болела, а сам Валерий Яковлевич был занят издательскими делами и статьями о Пушкине), но в литературных кругах поняли, что «Весам» предстоят большие перемены. Они перестали быть «журналом Брюсова», как раньше, пусть даже он заявил: «Я решительно не могу принять на себя ответственность за „Весы“ в их целом, как, с другой стороны, должен отклонить от себя честь — считаться их создателем и руководителем» (1909. № 2). Эпоха завершилась.
Глава двенадцатая
«Торжество победителей»
1
В 1906–1907 годах символистов признало большинство вчерашних противников. «Некоторые журналы, когда-то насквозь пропитанные безобидным либерализмом и народолюбием, — писал Блок в рецензии на брюсовский „Венок“, — теперь переполняются той самой истинно „упадочнической“, или просто недозрелой, литературой, которую некогда поносили. „Декадентство“ в моде; интересен тот факт, всякой моде сопутствующий, что теперь бросаются без различия на дурное и на хорошее»{1}. «Из гонимых и осмеиваемых они превратились — по-видимому, неожиданно для самих себя — во всеми чтимых, признанных, для всех желанных. Широко распахнули для них объятия почти все толстые журналы, те самые (по крайней мере, по названиям), которые 10–15 лет назад так единодушно отрицали декадентство, — журналы самые передовые, начиная с кадетской „Русской мысли“ и кончая социал-демократическими изданиями», — писал Якубович, откликаясь на выход «Путей и перепутий» в народническом «Русском богатстве», едва ли не единственном идейном журнале,
