Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

тылу происходят такие безобразия, Михаил Васильевич ответил, что после страшно тяжелой и опасной жизни на позициях, у офицерства является непреодолимая потребность отвлечься, побыться в кутежах и т. п. – это прямо необходимо, без этого никакие нервы не могут выдержать тяжести боевой службы.

Против этого я возражать не мог; да и действительно, если бы кутило только строевое офицерство, наезжавшее с позиций, то им и Бог велел; но, конечно, Алексеев был неправ, оправдывая кутежи, потому что здесь несомненно бросались казенные деньги и кидались теми, у кого они постоянно находились в большом количестве на руках, то есть тыловыми. А это уже было много опаснее и с самого начала присмотреть за ними и приструнить их хорошенько очень следовало бы, и это впоследствии, быть может, принесло бы большую пользу.

Из Келец я проехал на автомобиле прямо в Мехов, – штаб 9-й армии Лечицкого. Начальником штаба был генерал [А. А.] Гулевич,[279] и большинство чинов штаба было из состава штаба Петербургского округа и мне хорошо знакомо. Так, дежурным генералом был полковник Лисенко, бывший старший адъютант инспекторского отделения, который постоянно приходил в Главный штаб. Приняли меня очень мило, и, несмотря на страшную тесноту размещения в скверненьком еврейском городишке или вернее местечке, предоставили мне хорошую комнату.

За обедом генерал Лечицкий и его штабные рассказывали мне о том ужасном состоянии, в котором они находились вследствие недостатка патронов; приняты были самые решительные меры для скорейшего направления поездов с патронами в распоряжение 9-й армии. А для подвозки патронов от станции к штабу армии, командующим армией были предоставлены решительно все автомобили, как грузовые, так и легковые.

За короткое время моего пребывания в штабе армии, я не мог не обратить внимания на совершенно ненормальные отношения, которые существовали между Лечицким и его начальником штаба: видно было, что Лечицкий буквально не переносит Гулевича. Это настолько бросалось в глаза, что было даже неловко. Гулевич же, который все это, конечно, прекрасно видел, делал вид, что ничего особенного нет, и как будто все обстоит прекрасно. Не желая принимать докладов и вообще иметь дело со своим начальником штаба, Лечицкий хотел получать все интересовавшие его сведения помимо Гулевича, поэтому постоянно ходил в штаб и имел все сведения непосредственно от адъютантов; таким путем им отдавались и распоряжения.

Гулевич же, вместо того, чтобы все организовать как следует, предоставлял все своему течению, ни во что не вмешиваясь.

Конечно, долго так дело продолжаться не могло, и Лечицкий, впоследствии, возбудил вопрос об отчислении Гулевича от должности, но тогда совершенно неожиданно для всех, и даже для самого Гулевича, ему пришло предложение занять должность начальника штаба Северо-Западного фронта, что и разъединило его с Лечицким.

На другой же день после приезда в Мехов, я отправился в штаб 4-й армии, который был расположен в каком то большом имении.

Командующий армией, генерал Эверт, очень хорошо меня знавший за время своего двухлетнего пребывания в должности начальника Главного штаба после Японской войны, принял меня крайне сердечно.

Здесь, наоборот, царило полное согласие между ним и его начальником штаба, генералом [А. Е.] Гутором,[280] моим товарищем по академии.

Пообедав у них в огромной столовой, где одновременно обедал весь штаб, и получив все необходимые по моей командировке сведения, я двинулся в обратный путь на Кельцы.

Тут пришлось на практике убедиться в справедливости приметы, что если через дорогу перебежит заяц, то это не к добру: подъезжая к Кельцам, мы потерпели крушение. На длинном спуске, где подмерзшее за ночь полотно шоссе от яркого солнца оттаяло и стало очень скользким, заднюю часть моей машины стало заносить; шофер, вместо того чтобы действовать только рулем, стал тормозить, автомобиль стал крутиться волчком, спускаясь с горы, и таким путем мы почти спустились до конца, но в последний момент съехали с шоссе в пашню; по счастью здесь уже не было канавы и дело кончилось только тем, что сломалось одно колесо, сам же автомобиль остался цел.

Никто не пострадал, если не считать того, что во время нашего верчения я получил довольно сильный удар локтем в бок от моего попутчика. Но наличие этого удара проявилось только через два дня, а тут я его и не заметил.

Зато следовавший за нами второй автомобиль не отделался так дешево: видя что мы начали крутиться и понимая, что он не может тормозить, ибо с ним произойдет то же самое, но что обогнать нас он тоже не может ибо несомненно на нас наскочит, шофер решил съехать с шоссе на бок; сделать это здесь оказалось невозможным так как шоссе шло очень высоко и с обеих сторон были высокие, крутые бока, так что, когда он начал спускаться по левому краю спуска, автомобиль перевернулся и лег вверх колесами.

Наш автомобиль успел уже остановиться, и мы все побежали на помощь. По счастью верх был поднят и благодаря этому оба шофера почти не пострадали; одному только немного прижало грудь.

Но автомобиль имел жалкий вид: весь верх был изломан, руль и бак тоже; из бака фонтаном бил бензин. Общими усилиями мы его поставили на колеса, которые все были целы, и так как управлять им было нельзя, то, поставив на нашу машину запасное колесо, мы взяли его на буксир и так доехали до Келец, отвезя его прямо на вокзал.

Дальше я без всяких приключений проехал на автомобиле, через Радом и Люблин, прямо в Холм – в штаб Юго-Западного фронта. Дороги были отличные, движения на них было мало, и эта поездка была одно удовольствие.

Когда мы приехали в Холм, то оказалось, что генерал-адъютант Иванов через час должен ехать в Ставку на совещание. Он предложил мне ехать вместе с ним в его поезде, чем я и воспользовался, попросив только чтобы захватили и мой автомобиль.

Через несколько дней по возвращении в Ставку я заболел; с одной стороны у меня сильно разболелось ребро от полученного во время моего автомобильного крушения удара локтем моего попутчика, а, кроме того, сделался довольно сильный припадок печени.

Несколько дней я пролежал в своем купе, не выходя из него и принимая в нем все доклады. Затем, пользовавший меня наш штабной доктор Козловский уговорил меня сесть на молочную диету.

Я послушался его и кажется дней десять продержал себя на строгой молочной диете, настолько строгой, что даже будучи приглашен к Великому князю, ел только молочный суп, который мне специально приготовили. Это ли или что другое мне помогло, но факт тот, что после, за все два с половиной года моего пребывания в Ставке, у меня ни разу больше не повторилось припадка печени,