Скитальцы - Хао Цзинфан

Руди смотрел только на сестру и говорил спокойнее обычного. Он так старался сохранять спокойное выражение лица, что казалось, что для него сейчас проверка не на честность, а на умение владеть собой. Его задача была извиниться, но не высказать при этом никаких чувств. После небольшой паузы он добавил:

– Прости. Мне не стоило пытаться тебе помочь.

– Ты… пытался помочь? – не выдержала Чанья. – Да ты хоть понимаешь, что натворил?

Руди повернул голову к ней:

– О чем ты?

Чанья холодно рассмеялась.

– Ты не в курсе, что Люинь больше никогда не сможет танцевать? Да она могла запросто и не ходить больше. Как же ты можешь себя вести, будто ничего страшного не случилось?

Люинь перевела взгляд на Чанью. Та смотрела на Руди с ненавистью и презрением. Люинь видела, что Чанью больше злит не виновность Руди, а его сдержанность и неосознание своей вины.

– Но я же просто хотел уменьшить силу тяжести, немного мешающую Люинь, – сказал Руди.

– Уменьшить силу тяжести?

– Да. Признаю: я ошибся. Я думал, что у нее будут лучше получаться прыжки.

– Ты идиот? Танец – это не прыжки в высоту.

– А я подумал, что будет лучше, если она сможет прыгать выше.

– Серьезно?

– Да, я так думал.

Чанья криво усмехнулась и беззвучно вздохнула. Она обвела взглядом всех, кто находился в палате, сбросила пальто и осталась в желтом топе и хлопковых штанах – обычной одежде для гимнастических упражнений. Она размяла руки и ноги, ее браслеты негромко звякнули.

– С того самого мгновения, как вы отправили нас на Землю, я только и слышала дурацкое пожелание – «прыгай выше». Хочешь узнать, что такое «прыгать выше». – Она в упор посмотрела на Руди. – Я тебе покажу.

Она пробежала несколько шагов, взмыла в воздух, сделала два оборота и приземлилась.

– Это высоко? – Не дожидаясь ответа, она сделала еще два шага и снова подпрыгнула, В прыжке она ударила ногой о ногу и сделала в воздухе «шпагат». Приземлившись, Чанья снова спросила: – А как насчет этого? Это, по-твоему, высоко?

Никто ей не ответил.

– Наверное, вы все просто этого не знаете, – спокойно произнесла Чанья. – Но сейчас мои прыжки не доходили даже до уровня новичков, маленьких девочек тут, на Марсе. Но поскольку новичков тут нет, вы и не можете судить. Вы всё время твердите: «Выше, выше!» Вы отправили нас на Землю, чтобы мы прыгали выше. Но выше чего? Выше лягушки, выше комара – или выше инопланетянина из туманности Андромеды? И не делай вид, Руди, что ты этого не знал. Человеку нужно прыгать ровно настолько высоко, насколько может прыгнуть человек.

Руди встретился взглядом с Чаньей:

– Что именно ты пытаешься сказать?

– Я просто хочу подчеркнуть, что вам хотелось одного: чтобы мы все прыгали выше. А ты подумал о страданиях Люинь? О том, что ей довелось перенести? Чтобы достичь желаемой для тебя высоты, другие должны страдать, терпеть боль?

Люинь сидела на кровати и не спускала глаз с лица Чаньи. Ее сердце бешено колотилось. Вид у Чаньи был холодный и печальный. Она стояла на полу уверенно, чуть расставив ноги, выпрямив спину и шею, от чего стала похожей на одинокого журавля.

Волна самых разных эмоций захлестнула Люинь. Она понимала, что теперь это уже не просто спор о несчастном случае и даже не о ней. На самом деле даже без вмешательства Руди рано или поздно она должна была перестать танцевать. Она и другие танцовщики из группы «Меркурий» бесконечно изматывали свое тело для того, чтобы адаптироваться к силе притяжения на Земле, и тендосиновит у нее уже достиг запущенной формы – это было следствием длительного растяжения связок. В первое время ее и других танцовщиков подгоняло ощущение особой миссии и надежды. Они посвятили себя достижению еще больших высот, чтобы не разочаровать тех, кто остался дома. Но к тому времени, когда они начали сомневаться в значении своей миссии, их тела уже были необратимо повреждены.

Люинь понимала, что Чанья спорит с Руди не о происшествии, а о более важных вопросах. «И не делай вид, Руди, что ты этого не знал. Человеку нужно прыгать ровно настолько высоко, насколько может прыгнуть человек».

Атмосфера в палате стала гнетущей и тяжкой. Чанья сдерживала гордость. Джиэль усмиряла разочарованное сердце. Руди пытался совладать с ощущением провала. Напряженность буквально витала в воздухе. Люинь не знала, что делать. Они сражались из-за нее, а ей совсем не хотелось, чтобы они сражались.

* * *

В палату вошел доктор Рейни. Он кивнул и улыбнулся молодым людям. Увидев его, Люинь ощутила появление надежного источника силы. Худое лицо Рейни, чисто выбритый подбородок, сильные руки, круглые очки без оправы – весь его облик символизировал сейчас для Люинь источник помощи.

– Доктор Рейни, я готова к выписке? – спросила она поспешно.

– Конечно, – с улыбкой ответил Рейни.

– Но разве вам не нужно меня еще раз осмотреть?

– В этом нет необходимости. Я видел результаты сканирования утром. Процесс заживления идет хорошо. Теперь тебе нужно только являться на регулярные осмотры.

– Хорошо. Спасибо вам. Пожалуй, мы пойдем.

Люинь встала, надела пальто и в последний раз обвела палату взглядом – не забыла ли она что-то из своих вещей. Все остальные тоже встали, некоторые помогли Люинь с вещами, а другие стали наводить порядок в палате.

Напряженная атмосфера сразу сменилась деловитой. Все нашли себе работу. Зазвучали вопросы типа: «Это твоя чашка?» Вскоре всё было закончено, и компания потянулась к выходу из палаты. Первым шел Руди, сразу следом за ним – Джиэль, а за ней – Пьер. Еще четверо вышли из палаты после них, а Люинь замкнула процессию.

Как только все вышли из палаты, Анка оказался рядом с Люинь, обнял ее за плечи и тут же опустил руку. Этого никто не заметил. Она бросила взгляд на него, но он смотрел вперед и улыбался. Неожиданно на Люинь снизошло чувство покоя.

– Сегодня после полудня… – шепнул ей Анка.

– На третьей станции, в два часа.

– Хорошо.

Они разошлись в стороны. Анка пошел рядом с Мирой, а Люинь – ближе к Руди. Из палаты вышел Рейни. По взгляду Люинь он понял, что между молодыми людьми что-то произошло, но ничего не сказал и проводил всех взглядом. Однако он догнал Люинь и протянул ей конверт.

– Это для тебя.

Конверт был запечатан металлизированной пленкой с красными значками. Это была персональная идентификационная печать – нечто вроде восковой печати из той эпохи, когда писали гусиными перьями. Такой печатью пользовались только для самых официальных и важных документов, таких как