Самая страшная книга 2015 (сборник) - Галина Евдокимова

Но одной проклятой ночью прервалось мое путешествие в мир божественных созвучий. Это случилось в самом конце октября, в ту единственную в году ночь, когда стирается грань времен, а сны становятся вещими.

Отец настоятель направил моего учителя в небольшую деревушку для настройки органа в новом храме. Отец Северин одарил меня святым благословением, и я отправился с ним. С усердием выполнив то, что надлежало, мы двинулись в обратный путь. Однако к вечеру непогода разыгралась не на шутку. Лило как из ведра, и, опасаясь вымокнуть до нитки, мы решили переждать дождь в захудалой таверне на перекрестке двух дорог.

Угрюмый хозяин, нерасторопные слуги… Но на ужин нам подали отменный сыр, изюм и бутылку вина. Я сидел напротив отца Северина, ел и думал…

О чем я думал? Теперь я и не вспомню, ибо в памяти осталось только мгновение, когда моего слуха коснулись странные, подобные ветру гипнотизирующие звуки. Кто-то извлекал дивные арпеджио из какого-то струнного инструмента, по звучанию напоминавшего арфу.

И вдруг зазвенел красивый женский голос.

Она сидела в дальнем углу, небрежно бросив руку на спинку скамьи, в платье, туго стянутом на талии ярким платком, красивая, с пламенными глазами и гибким станом. У нее на коленях лежала арфа. Отблески огня из большого очага прыгали по стенам и сверкали в ее чуть раскосых глазах. О, эта девушка стоила всех чудес на свете – тонкая, стройная, изящная… Дерзкий взгляд, воодушевляемый какой-то дикой энергией, разбросанные по плечам волосы вместе являли нечто пленительное, даже обольстительное. Но что есть красота? Наружность всего мимолетней в человеке. Она вянет и пропадает, как луговой цвет.

Она играла на арфе и пела…

Ее музыка не являла вдохновенной строгости церковной школы, на которой я воспитывался, но и простецкой мелодией площадного музыканта ее не назовешь. По сей день я не могу понять, как в условные формы она смогла влить дерзновенность новых звукосочетаний и роскошь необычных гармоний. Казалось, мелодия звучит впервые с сотворения мира, ибо такое не забудешь, услыхав однажды.

Она сразила меня…

Можно ли пробудить страсть с помощью музыки? Мне кажется, мой мальчик, что природа любви – это музыка. Мы слышим самые гармоничные аккорды и прекраснейшие мелодии, когда влюблены и счастливы. Когда же напротив, нас преследуют диссонансы.

Инструмент, что она держала в руках, походил на арфу – изогнутая шея, прозрачная сетка струн. Но резонатор был более узким, а струны разной длины – натянуты по диагонали. Девушка играла на чем-то более древнем, похожем на инструмент библейского царя Давида.

Я внимал дивным созвучиям и гармониям неизреченной сладости.

Наверное, так говорили боги… Она играла, и я из деревенского паренька превращался в древнего воина, которому впервые спела натянутая тетива боевого лука. В тот день молодой лучник поднял оружие не для того, чтобы убить, ибо сердце его наполняла любовь. Он натянул четыре тетивы и создал первую арфу.

Мистическая звуковая лестница уводила меня в иные миры. Передо мной стояла не кружка с кислым вином, а золотая чаша, полная фимиама. В струнах арфы пел Эол, а в желтых глазах певицы мне улыбалась сама Луна.

И вдруг… завораживающий мрак, вызванный дьявольским тоном, пронзительный звук, похожий на завывание волка.

Я вздрогнул. Девушка играла какие-то дикие интервалы. Шире кварты, но уже квинты, ровно три тона… Diabolus in musica! Квинта дьявола! Мной овладело предчувствие и страх. Сейчас я понимаю, сколько знаков посылал мне ангел-хранитель.

В тот же миг дверь таверны распахнулась, и показалась безобразная старуха. Не переступая порога, она обратилась к девушке. Старуха сыпала какими-то обрубками слов, адской смесью древних языков, отголоски которых я слышал однажды… Я не знал, что она выкрикивает. Из темных речений ведьмы я понял только одно – девушку звали Франческой.

Франческа не ответила, только презрительно повела плечом, легко поднялась и направилась к двери, глядя на меня. Проходя мимо, она слегка дернула меня за рукав, как бы приглашая идти за ней.

Я выдержал всего несколько мгновений, так тянуло меня выйти следом.

Стояла глухая ночь – черная, разбойничья. Дождь кончился. Луна поднялась высоко, и воздух был так прозрачен, что я различал даже изгибы ветвей на деревьях. В конюшне тревожно заржали лошади. Я оглядел двор. В двух десятках шагов какое-то животное рылось в земле. Я присмотрелся – волк.

Похолодев, одними губами я прошептал молитву:

– Святой Франциск, заступись за нас, грешных!

Легкий шорох за спиной заставил меня оглянуться.

Рядом стояла Франческа.

Ее глаза горели в лунном блеске как два желтых огня. Волчьи глаза…

Вблизи я рассмотрел, что она рыжеволоса, а лицо покрыто веснушками. Необычная, своеобразная красота Франчески сделала меня бессильным перед нею.

Не знаю, грехи ли ее или прелесть делали девушку такой притягательной. Ведь красота тела, в сущности, ограничена кожей. Но простое любопытство сменилось могущественным чувством. Страсть, внезапная и непобедимая, овладела мной.

Почему так глупеет человек, когда влюблен?

Франческа приблизилась так, что ее дыхание обожгло мне губы, и поцеловала…

Время словно остановилось и падало на нас с небес, подобно каплям таинственного вещества.

Потом Франческа прошептала:

– Джозефе, приходи завтра после заката… – Она махнула рукой в сторону моря. – Туда ведет левая тропинка от развилки, что у пинии…

Если на этом свете существует тайное предчувствие беды, то я испытал нечто подобное, и это касалось моих отношений с Франческой. Глупец, тогда я даже не удивился, что она знала мое имя, хотя мы виделись впервые.

Весь следующий день мне не сиделось в келье, и я бесцельно рыскал по монастырю. Назначенная встреча с Франческой не давала мне покоя. Что-то грызло и угнетало мой дух, приобретая все более таинственный смысл.

Солнце уже клонилось к западу, когда послышалось пение монахов, сопровождаемое звоном колокольчиков, и длинный ряд братьев-францисканцев потянулся вдоль монастырской стены, останавливаясь возле каждой часовни и вполголоса читая молитвы.

«Придите, воспоем Господу!»

Обойдя все до одной, братья вошли в церковь.

Я не пошел с ними, а какое-то время всматривался в вечерние облака и прислушивался к звону струн, доносившемуся откуда-то издалека. Я представлял, как Франческа сидит на прибрежном песке, глядит на море и играет на арфе. Меня непреодолимо влекло туда.

Когда монастырские часы пробили восемь, я отправился на берег.