«Если», 2011 № 04 - Журнал «Если»

ЗАБИРАТЕЛЬ

Прохладный сентябрьский ветер сговорился с сумерками и пинал по земле кульки, оставшиеся после погрузки мусора. От забирателей ничего подобного не остается.

Вы только не путайте забирателя и мусорщика — это разные профессии. По сути схожие, но об этом лучше не напоминать ни тем, ни другим. Например, что делаю я, Аркадий Петрович Нышкин? Езжу по городу на служебном автомобиле и чищу словесные свалки, глагол вам в спряжение. Терминалы для вербальных отходов стоят рядом с баками для обычного мусора, но, повторяю, это ничего не значит. К бытовым помойкам, пропитанным кислой вонью, я отношения не имею.

Со своей стороны, мусорщик скажет, что слововозам он не коллега. Мол, с реальным дерьмом легче управиться, чем со словесным.

— И полезнее! — обязательно добавит мерзавец. — Потому что твердые отходы можно переработать на что-нибудь нужное. А ругательства — хрен с бодыльем.

Типичное для пролетарского класса заблуждение. Из словесного мусора, гори он фонетическим пламенем, делают много интересного — от холодных лингвистических колкостей до посылов малой и средней дальности. Самый ходовой товар — автоматы: нажал кнопочку, и полетела в противника нецензурщина одиночными или очередью. Словесную гадость и на фразеологические обороты перерабатывают, и на идиомы, и на всякие канцеляризмы.

Где-то под столицей есть специальный НИИ, в котором из нечистот делают речи государственным деятелям, тире им в ягодицы. Слова очищают, обезвреживают и пускают в ход: у чиновников о-го-го сколько людей, которым нужно отказать. Не бросать же в каждого острым словом.

Свой маршрут знаю назубок — три года работаю. А всего забирателем — пять. Сейчас во двор дома-зигзага, налево, направо и остановиться возле приемного терминала.

Первое время словесные отходы сбрасывали через обычную бытовую сеть, но эта лавочка быстро закрылась. С тех пор как народ осознал всю прелесть лингвистического очищения, никаких серверов не хватает — падают под натиском оцифрованной брани, как барышня от волнения. Пришлось устанавливать особые терминалы — с выделенным каналом передачи информации: сначала на районную подстанцию, и дальше — на город и область.

— Привет, короче, выгребатель. — Местный бродяга роется в мусорном баке. — Ты это, припозднился сегодня, в общем. Так сказать, пробки, видимо, типа.

Стоит и чешется весь от слов-паразитов. Не до словесной чистоты ему, если жрать нечего. А паразиты обычно и заводятся у тех, кому о чистоте думать лень.

— Сам ты выгребатель, — отвечаю, — гласную тебе в окончание. Давай быстрее копайся, пока мусорщик не приехал.

Прокаженный забубнил под нос, отвернулся и полез в бак. Вонь от него, как из канализации. Иногда мне кажется, что от словесного хлама разит так же — принюхиваюсь к себе, не провонял ли?

Работа непыльная, спецодежда не нужна, хожу в гражданском — кроссовки, джинсы, рубашка, куртка. Воткнул разъем накопителя в терминал, скачал информацию — и дальше поехал. Рутина, зато платят хорошо, не то что журналистам.

Я как раз журналистом раньше работал. В принципе, занимался тем же: лазил по помойкам и рыл отходы. Только считал, что творю, мнил себя интеллигенцией. Сколько того творчества в продукте, у которого срок годности — день? Кефир это скоропортящийся, а не творчество.

Загрузилось. Отсоединяю накопитель, удаляю файлы в терминале, чтобы на завтра места хватило. Спальный район: одного контейнера на три дома маловато. Народец живет простой, малограмотный, в общении неприхотливый и потому несдержанный.

Смотрю — за мной наблюдает еще один зритель.

Эта девушка часто смотрит на меня последнее время. Стоит возле подъезда и смотрит. Брюнетка, одета неброско, аккуратно. Наверное, офисный работник: они одеваются в пределах одной суммы, да и лицом похожи. Кстати, лицо наблюдательницы я раньше как будто видел.

— Чего пялишься? Цирк тебе здесь? Клоун я тебе коверный?

Она сунула руку в карман. Я успел заметить: в кулаке держала мусорную флешку — помои, значит, выносила. И решила в очередной раз посмотреть, какие такие опущенные жизнью люди забирают словоотходы. Диковинку нашла — позлорадствовать. У меня на соседнем участке случай был: один дед поджидал меня перед выемкой и матерился нарочно возле контейнера. А потом требовал, чтобы я его слова убрал — дескать, работа у меня такая. Старичье — что с них взять, кроме справки из диспансера? Как ему объяснишь, что слова обретают реальную силу, только когда становятся материальными, то есть записанными на носитель? Деду из этого предложения только пара слов-то и знакома. Но и их смысл он вряд ли передаст из-за склероза и похмелья, наложенных по злому умыслу судьбы друг на друга. В общем, погнал я тогда старикана — простыми словами, не записанными.

А потом дед перестал выходить. Точнее, ушел навсегда. Когда я узнал, мне стало горько, что, пусть и по делу, наорал на древнего дурака. Он был виноват, что стар, — я до сих пор винюсь молодостью.

Но ведь эта смотрительница — другое дело, ей и тридцати не дашь.

— Чухай, говорю, домой, а то врублю динамик на полную — весь двор ваш в своих же помоях утонет!

Она повернулась и пошла к двери, дрожа плечами — то ли смеясь, то ли плача.

Совсем настроение испортилось… ладно, еще два терминала — и домой.

Теплый сентябрь позволяет ездить с открытым окном. Вместе со свежим, щекочущим листвяной пряностью воздухом в салон пикапа влетает едкая словесная пыль, которой в любом городе полно. Музыка орет через окно, бабушки вслух газету читают, дети дразнятся. Заметьте, детские обижалки, они, как есть, гипнотические формулы порчи. Хорошо, мелкие сами не знают, что болтают — как дикари с пушками играются. Я в школе словбо занимался, чемпионом города в своем возрасте был, понимаю, о чем говорю.

— Са-аша-а! А ну домой, паразит!

— Ты кого мразью назвал, чучело? Гнида, сейчас ответишь…

— Алло, привет. Я этого подонка отшила. Так и сказала: иди, маздон, на…

Пока мимо ушей пролетает — ничего. Стоит записать на бумажку или в телефон — получается мусор. Если учесть, что человеческий мозг — тоже своего рода записывающее устройство, страшно подумать, сколько помоев мы носим в головах. Не хватает места для добрых слов, хотя запомнить их ничего не стоит. Начинает стоить, лишь когда припечет: нужно тебе, например, комплимент девушке сделать, а в голове и диктофоне пусто. Тогда беги к друзьям — может, одолжат словечко-другое до получки.

Самое смрадное место — общественный транспорт. Садишься — вроде нормальные люди с тобой едут. И вдруг — то телефон зазвонил, то бабушка по пенсионному зашла, то пьяная харя среди человеческих лиц затесалась. Выходишь с ощущением, словно тебе в карманы хлебных крошек насыпали, а за шиворот — шелухи от семечек.