Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

class="p1">В самом селении Рудаков и Новицкий видели и курильских женщин, тоже одетых в птичьи парки. Женщины смуглее мужчин, и губы у них выкрашены в синюю краску. По словам одного из курильцев, говорившего по-русски и даже знавшего русскую грамоту, на острове живёт всего около тридцати человек. Но все разъехались на звериные промыслы. Уехал и старшина – тайон.

Жилища этих курильцев, как и на острове Кетое, состояли из земляных юрт, довольно чистых внутри, с дощатым полом и нарами для спанья. В пищу здешние курильцы употребляют птиц, тушки которых коптят дымом над очагом, а из шкурок их шьют парки или дохи на камчатский покрой. Из растений они употребляют в пищу сарану[113] и сладкие травы.

И здесь нигде не было видно леса. Каменные гольцы на горах ничем не веселили взора человека. Даже радостного для слуха звука воды, бегущей с гор меж камней, здесь не было слышно.

Жители приняли русских моряков ласково. При этом старший из курильцев спросил у Рудакова:

– А верно, русские ли вы?

– Да, мы русские, – подтвердил Рудаков.

Такой ответ понравился курильцам.

– Ежели вы русские, – сказал старик, – то просим принять от нас подарок.

Он ушёл в юрту и скоро вынес оттуда шкурку чернобурой лисы. Старик погладил её рукой и подул в мех. Нежный серебристый волос, раскрывшийся до самого корня, был мягче шёлка. Старик с поклоном передал Рудакову этот драгоценный дар своей скудной земли. А штурманскому ученику Новицкому, которым был на вид помоложе, он подал хвост от бобра. Остальным же русским, что были на корабле, старик просил передать от жителей острова триста тушек копчёной птицы.

– Потому что, – сказал при этом старик, – мы, курильцы, тоже крещёные, и имена у нас русские, и мы подданные того же белого царя.

Одарив жителей табаком и порохом, Рудаков и Новицкий возвратились на шлюп. Головнин подарки курильцев принял, приказав копчёную птицу разделить между матросами.

Потом он долго сидел у себя в каюте, записывая рассказ Рудакова и проверяя старые карты. Так он делал во всё время плавания у Курильских островов, посылая наиболее смышлёных офицеров на берег собирать сведения у жителей и сам беседуя с курильцами у себя на корабле. От них Василию Михайловичу удалось многое узнать о географии Курильских островов и исправить много ошибок в прежних картах.

Курильцы были столь смышлёны, что при виде карт и планов их островов тотчас же узнавали все обозначенные на них места, заливы, проливы и самые острова, называя их настоящие имена. Оказалось, что в описании Крузенштерна названия островов были приведены неверно. Василий Михайлович исправил карты и дал островам названия, которые были приняты самими курильцами.

Между прочим, от жителей Ушисира моряки узнали, что курильцы соседнего острова Рашуа тоже признают себя подданными России и возят ясак[114] на Камчатку. Летом они живут у себя на острове, а на зиму перебираются через пролив на Ушисир, где находятся горячие ключи, пар от которых поднимается высоко, подобно облаку, и виден путешественникам издалека. Тёплая вода, бьющая из этих ключей, привлекает к себе множество птиц и всякой другой дичины.

И действительно, нигде русские мореплаватели не видели такого количества птицы, как у высокой скалы, стоящей при входе в бухту. От пушечного выстрела с борта «Дианы» миллионы птиц поднялись в воздух и затмили небо. Крики спугнутых птиц оглашали воздух на большое пространство, а шум их крыльев был слышен даже на «Диане».

Курильцы с малых лет начинают охотиться на птиц. Особенно ценят охотники орлиные перья, которые можно сменять у японских купцов на сорочинское пшено, то есть рис, а также на халаты и табак. Охота на орлов, которую однажды наблюдали русские мореходцы, была весьма любопытна, но отнюдь не свидетельствовала об уме этой царственной птицы. Охотник садился в камышовый домик без крыши и начинал подбрасывать вверх привязанную за ногу живую чайку. Орёл, заметив птицу, бросался за нею в домик и здесь становился добычею охотника. Других птиц курильцы просто ловили на гнёздах, ибо здесь северная птица так редко видела человека, что совершенно не боялась его.

Наступила ночь. На «Диане» зажгли огни. Василий Михайлович вышел на палубу. Где-то недалеко шумел на камнях прибой. Вдали смутно виднелись очертания каменных гор. Поднявшийся к ночи ветер разогнал дневные облака, взошла луна. Василий Михайлович дивился красоте этой северной, не знакомой ему ночи.

Утром «Диана» подошла к юго-западной оконечности острова Рашуа. На берегу можно было видеть несколько юрт и ходивших между ними людей. Василий Михайлович послал на берег мичмана Якушкина. Жители и здесь встретили русских приветливо. Один из курильцев подал мичману бумагу с изображением российского герба. То была грамота, жалованная ещё в царствование Екатерины II иркутским губернатором жителям острова, в которой они признавались подданными Российской державы.

Селение состояло из девятнадцати юрт, разбросанных по склону горы. К северу от селения стояли два креста. Курильцы варили на кострах у своих юрт сивучье мясо. Одеты они были, как и все жители этих островов, в птичьи парки. Волосы их были заплетены в две косы, связанные на затылке. Из домашних животных в селении, кроме малорослых собак, ничего не было. У некоторых юрт сидели привязанные к кольям морские орлы.

На воде, у самого берега, стояли курильские байдары, похожие на камчатские. Курильцы строили их из выкидного леса. Остров имел вид голый, безлесый. Даже вблизи селений не видно было ни одного кустика. Росла только одна крапива да на мокрых местах – тощая осока и целебная трава черемша, которой спасались от цынги.

На следующее утро «Диана» двинулась дальше и подошла к двум небольшим островкам. Погода была ясная, и прозрачность воздуха, редкая в этих местах, позволяла хорошо видеть очертания обоих островков. Однако, подойдя ближе к проливу, мореходцы увидели, что оба эти островка составляют один остров. Штурманский помощник Средний, глядевший с салинга[115] в зрительную трубу, первый заметил это и сообщил Головнину.

Ни на одной карте этот остров не был означен. Он выглядел пустынным, безлюдным. Должно быть, никто на острове не жил. Только птицы носились над его утёсами, у подножья которых шипел и пенился прибой.

«Так открываются земли, большие и малые, – подумал Василий Михайлович. – И каждому камню имя даёт человек».

Он вспомнил зимний вечер на Камчатке, треск горящих берёзовых поленьев в камельке и задумчивые слова штурманского помощника Среднего: «Кто нас будет помнить, Василий Михайлович?» Подняв голову, он поглядел на салинг, где сидел Средний, по-прежнему внимательно следивший за очертанием берега. Головнин быстро прошёл