Гладиатрикс - Рассел Уитфилд

Свет, падавший из окошка, резал глаза. Час был безбожно ранний, а он вчера отдал должное гостеприимству Фронтина. Палка и Катувольк, стоявшие перед ним и Титом, сами выглядели не лучше, проще говоря, смахивали на два несвежих трупа.

— Кто это сделал? — спросил ланиста, еле удерживаясь от площадной брани.

— Не знаю. — Палка передернул плечами. — Мы же праздновали, как и все. Кто угодно мог туда войти.

— Пока вы напивались, как свиньи, — прорычал Тит.

Двое наставников покаянно смотрели в пол.

— Почему кто угодно, а, недоумки? — Бальб поднялся на ноги, и его желудок едва не перевернулся вверх дном. — Сами же говорите, что она сидела взаперти, вашими собственными руками посаженная под замок! Значит, у того, кто это сделал, был ключ!

— Его можно украсть, — пробормотал Катувольк.

— Тем более что никто не хватился и не сообщил о пропаже! — заорал на него Бальб.

Катувольк ничего не ответил, и ланиста воздел руки к небесам.

— Всего один раз вас оставили без присмотра! Вы двое небось каждый вечер отдыхаете за кружечкой пива, но стоит Луцию Бальбу однажды — всего лишь однажды! — выкроить себе время для отдыха и веселья, и что он обнаруживает по возвращении? Все вверх дном, а гладиатрикс, на которую он возлагал великие надежды, изнасилована и забита чуть ли не насмерть! К тому же мне что-то подсказывает, что вы даже не начинали грузить остальных девок в повозки, ведь так? Вижу, что так! Кто будет платить цирку за нашу задержку, я вас спрашиваю? Опять Луций Бальб?!

— Прости, господин, — пробормотал Катувольк.

Бальб ожег его взглядом.

— Я тебя, олуха, так прощу — за все хорошее гвоздями к доске! И ты, Палка, рядом будешь висеть!

Наставники молча переминались с ноги на ногу, не смея поднять глаз.

— Да чтоб вы провалились, — устало выдохнул хозяин школы.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Бальб стискивал пальцами переносицу, словно пытаясь выдавить из себя гнев. Ну надо же такому было случиться! Ему в руки плыла главнейшая сделка всей жизни, величайший куш, какой вообще мог сорвать ланиста за пределами Рима, не говоря уже о славе, которую необычный замысел правителя сулил доставить ему, Луцию Бальбу.

— Лекарь-то что говорит? — спросил он наконец.

Толочь воду в ступе, бранить галла с парфянином было все равно бесполезно. Лучше уж сразу выслушать самое скверное и начать соображать, как с этим справляться.

— Дело плохо, — без обиняков ответил Катувольк. — С ней страшные вещи творили. Лекарь сказал… — Галл сглотнул. — Да, там орудовали несколько человек. Они не просто хотели с ней… поваляться, пытали по-всякому, нарочно калечили. Похоже, эти гады ее до смерти ненавидели.

Бальб услышал это и кое-что вспомнил.

— Где Нестасен? — словно подслушав его мысли, резко спросил Тит.

— У себя, полагаю, — ответил парфянин.

— Стража!.. — не своим голосом завопил Бальб.

На пороге тотчас вырос один из охранников цирка, и ланиста велел:

— Приведи сюда Нестасена!.. Ты понял, парень, о ком я говорю? Здоровый такой нубиец, наставник из моего луда.

Охранник подумал и кивнул.

— Да, господин.

После этого все четверо в молчании ждали, пока стража обшаривала арену. Никого не удивило, когда выяснилось, что Нестасен бесследно исчез.

Сорина открыла глаза и первым долгом ощутила острое разочарование. Помнится, теряя сознание на арене, она успела поблагодарить богов за то, что они забирали ее. Перед глазами у нее так и стояла упавшая Эйрианвен, рука, тянущаяся к любимой спартанке, и кровь… столько крови!..

Раны Сорины саднили и зудели, но что значила эта боль по сравнению с пустотой, поселившейся у нее в сердце!

Если бы повернуть время вспять, то она, наверное, смогла бы оставить в покое Эйрианвен и Лисандру. Близость смерти обостряет духовное зрение, даром ли говорят, что человек крепок задним умом.

Предводительница! Теперь ее титул звучал горькой насмешкой. Из кого состояла община, которую она возглавляла? Из рабынь, собранных по всему свету. Вот уж великая честь быть над ними вождем, поистине стоящая того, чтобы ради нее убить собственную приемную дочь.

Сорина попыталась сесть на постели, и боль в потревоженных ранах заставила ее скрипнуть зубами.

— Лежи! — властно произнес мужской голос, и амазонка увидела над собой лицо лекаря. — Я все иголки затупил, тебя зашивая, и не потерплю, чтобы раны открылись! Сделай доброе дело, полежи смирно, пока я другими занимаюсь. Водички принести?

Сорина кивнула, прислушалась к себе и поняла, что горло у нее совершенно пересохло — какое там разговаривать!.. Лекарь приподнял ей голову и поднес к губам чашку. Вода показалась Сорине божественно вкусной, она с жадностью присосалась…

— Нет, больше пока нельзя, — отнял чашку лекарь. — Будешь пить понемножку. Потом еще дам.

Он снова уложил ее и двинулся дальше. Амазонка проследила за ним взглядом и с изумлением обнаружила на соседней лежанке Лисандру. Узнать спартанку можно было лишь по длинным прядям иссиня-черных волос. Ее лицо было неузнаваемо изуродовано следами зверских побоев.

— Что это с ней? — прохрипела Сорина.

Лекарь оглянулся через плечо.

— Ты отдыхай. Сама давай поправляйся, а о ней уж я как-нибудь позабочусь!

— Что с ней? — Воительница вложила в голос всю властность, какую только могла.

Лекарь вздохнул.

— Ее изнасиловали, избили и всячески изранили. Подозревают вашего наставника, нубийца Нестасена. Ну что, довольна, амазонка? А теперь послушай меня, уймись, лежи себе и отдыхай!

Сорина в изнеможении опустила голову на подушку. Все-таки Лисандру она по-прежнему ненавидела. Если бы не проклятая гречанка, то Эйрианвен сейчас была бы жива, все шло бы по-прежнему. Но… Сорина как-никак принадлежала к женскому полу. По ее мнению, насилие было наибольшей гнусностью, которой могла подвергнуться женщина, несмываемым грехом перед богами!

Никто подобного не заслуживал. Даже спартанка.

Она вновь скосила глаза в сторону неподвижного тела на соседней лежанке. Сорина слишком хорошо знала, насколько сильно случившееся изменит Лисандру. Еще дома, в степях, она видывала женщин, которые попадали в плен и подвергались насилию. Одни выдерживали, другие ломались, но ни одна не оставалась такой, какой была прежде.

Сорина понимала, что друзьями им с Лисандрой не быть никогда. Все же, невзирая на взаимную ненависть, что-то еще можно было поправить. Эйрианвен все равно не вернешь. Жизнь без нее и так обещала быть едва выносимой, так стоило ли усугублять дело беспрестанной враждой со спартанкой, лишний раз напоминать себе о смерти той, которую они обе любили?..