Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

кроватью, а помимо ещё оплачивал одно место в конюшне для коня. Жил с бабой какой-то, хозяину говорил, что жена, но бабу называл не своей фамилией, а на другой манер. В общем, это всё непонятно, а детей у них не было. А баба та всё время просила у него денег на платья. О том ругалась с ним, говорила, что в гости к товаркам ходить ей не в чем.

- И куда они поехали на ночь глядя? – интересуется Волков. – Не смог узнать?

- Да как тут узнать… - качает головой Ёж. – Но я узнал, что недалеко. Мальчишка, что помогал прапорщику вещи таскать, сказал, что возница ныл всё время, просил их поторопиться, так как хочет до ночи назад в город поспеть, а если не поспеет, дескать, если ворота закроют, то он с Бломберга ещё денег просить станет. А значит, он из города выехал, но далеко не уехал.

- Верно, - соглашается барон. – Верно. Ты знаешь что? – он на секунду задумывается. – Ты сыщи того возницу. Может, кто его знает, может, лошадь у него приметная…

- Да… Верно… Сыщу, сыщу… - кивает Ёж. – Это вы хорошо придумали. Спрошу у мальчишки, у хозяина, кто вещички прапорщику возил, а потом среди извозных поспрашиваю. Так и найдём Бломберга этого.

Это было, конечно, важно – найти этого Бломберга, но генерал знал, что это не конечное звено в цепи. Простой прапорщик уж должен быть совсем лихим человеком, чтобы вот так вот отважиться саботировать свою службу. Не прийти на помощь важной фамилии.

И даже пусть так, пусть отважился бы он, может, человек это бесшабашный, а продолжили ему денег немало. Но тогда на следующее утро его бы со службы попёрли, а может, и из города выперли. Но стражники такого Ежу не рассказывали. Видно, прапорщик до самого приезда генерала в город на службе всё ещё состоял.

- Ладно, - заканчивает разговор Волков. – Деньги у тебя ещё есть?

- Есть, есть, - отвечает Герхард из Гровена. – Я и не потратил ничего из того, что вы дали, – он встаёт и тут спохватывается: – Да, вот дурья башка… Вот ещё что: девка одна городская на рынке, возле корыт у колодца, сказывала, что у её отца один из холуёв Гейзенберга две телеги купил. Отец вторую отдавать не хотел, мол, самому нужна, так он денег лишних отцу дал и обе телеги забрал. Вот так, господин.

- Хороший знак, - ответил барон. Если Малены и вправду бежать собрались из города, не дожидаясь «прихода Брюнхвальда с пушками», то затея его, кажется, удавалась.

- Хороший? – сомневается Герхард из Гровена. – Чего же тут хорошего? Обозлили вы их так, что они, не ровен час, соберутся все кто есть и кинутся на вас. А при вас всего двадцать людей. Могут и одолеть. Убить могут.

- Нет, не могут они меня одолеть, убить в открытую не могут, могли бы – давно бы уже попытались, - уверенно говорит генерал. – Я же фаворит герцога. А герцог наш известен своей строгостью, он даже со своими родственниками церемониться не станет, надо будет – отправит на эшафот. Слыхал я, что лет пятнадцать назад он отрубил голову своему племяннику за заговор. Так что напасть они могут на мальчишку-графа, на него герцогу наплевать, а я ему ещё нужен.

- Ну и хорошо, коли так, но вы бы, господин, всё равно людей ещё к себе позвали, – размышляет Ёж и встаёт. – Ладно, пойду я… - но прежде чем напялить уже свою дурацкую шапку и уйти, он и говорит: – Спасибо вам, господин.

- Спасибо? – генерал внимательно глядит на своего человека. – За что спасибо-то?

- За душевность вашу, - вдруг сообщает ему Герхард из Гровена. И поясняет, видя ещё большее удивление в глазах генерала: – За наш разговор. Я ведь свою историю никому никогда не рассказывал… Даже пьян бывал – и то молчал, а тут с вами поговорил… Я вам про свою жену, вы мне про вашу… И знаете, аж на душе легче стало.

- Вот и хорошо, - отвечает ему Волков. – Вот и ступай с лёгкой душой, возницу искать.

- Завтра сыщу, - обещает Ёж, надевает шапку, что больше похожа на тряпку, кланяется и уходит.

Ну и, естественно, в этот вечер заснуть быстро он не мог. Как тут можно заснуть, когда в голове столько разных мыслей, причём мыслей тревожных?

Глава 37

На рассвете, едва он проснулся, пришёл к нему монах, принёс записку от отца Бартоломея. И в той записке епископ Малена просил его к нему быть. Волков легко узнал красивый почерк старого учёного монаха.

- И когда же пастырь будет готов меня принять? – на всякий случай поинтересовался барон у монаха.

- О том мне не сказано, но сейчас Его Преосвященство собирается служить утреннюю в кафедрале. Может, после.

Просто так отец Бартоломей его звать не мог, они недавно виделись, значит, было что-то у святого отца скорое или важное, и он тогда говорит посланнику:

- Ступай, скажи пастырю что сейчас буду.

Кёршнеров он удивил, попросив столь ранний завтрак, но он успокоил их, сказав, что просто едет к утренней службе. Быстро перекусив со всем своим отрядом, на карете отправился к главному храму города. И был удивлён большим скоплением народа перед собором.

- А что это? – спросил генерал у первого же человека, что был рядом, как только вышел из кареты. – Отчего столько людей, может, праздник какой?

- Нет, - отвечал ему мужичок. - Сегодня епископ служит. Служба кончается, вот и набежали причаститься у него самого. Он по воскресениям служит обычно, но иной раз и в будний день, вот все и собираются на причастие.

Сгорбленная старушка, что слышала их, тут же приняла участие в разговоре:

- Отец Бартоломей – святой человек. Всех причастит, никого обделённым не отпустит, – говорила она с убеждением. – Святой человек. Вот попомните, господа, мои слова, его канонизируют.

- Ой, - махнул на неё рукой мужичок, - чего ты начала-то? Пастырь молод ещё, чего каркаешь, он ещё поживёт. Поживёт.

- Да я же не про то, дурень! – возмутилась таким непониманием бойкая старуха.

Волков усмехнулся, дослушивать их