Призрак миссис Рочестер - Линдси Маркотт

гребаная щетка еще стоит все в той же дурацкой чашке «Суперсемейки», и чертовы тапочки у кровати, и идиотский велосипед все в том же коридоре! Все они еще здесь, а она просто сволочь, и я ее ненавижу до глубины души!

– На самом деле ты так не думаешь, – сурово отрезала я. – Ты знаешь, она даже подумать не могла, что умрет, и никогда бы никуда не поехала, если б сомневалась, что вернется к тебе.

София потерла глаза, размазывая остатки макияжа.

– Какая разница. Я ее ненавижу.

– София, послушай…

– Не буду. Убирайся. – Она отвернулась к стене.

Потребовался весь мой самоконтроль, чтобы не наорать на нее.

– Можешь любоваться на стену сколько хочешь, – взяв себя в руки, спокойно начала я, – но я никуда не уйду, и тебе придется меня выслушать. Ты же знаешь, что моя мама тоже умерла. В прошлом году.

– Мне все равно.

– У нее был рак легких, хотя она ни дня в жизни не курила. Это было чудовищно нечестно. И когда она умирала, я злилась до чертиков. Тогда я думала, что это из-за другого. Я была влюблена в одного парня, и пока мама умирала, он бросил меня. И, хуже всего, он ушел к моей самой близкой подруге.

София фыркнула.

– Знаю, было глупо не заметить. Он оказался подонком, они оба. Я была просто в бешенстве. И только потом поняла, что злилась не на них. На них тоже, конечно, но не только. Сильнее всего я злилась на маму. – Помедлив, я продолжила: – Я винила ее за то, что она умирала, хотя знала, что она в этом не виновата. Она не хотела умирать и оставлять меня. Но она умерла, и я осталась совсем одна, без родных.

В ответ только пожимание плечами.

– После ее смерти я тоже много пила. Раньше я работала в баре, и у меня оставались друзья, которые приносили мне выпивку. Я напивалась до безумия. Но это не помогало, и я чувствовала себя только хуже. А потом я потеряла работу и почувствовала… ну, как себя чувствуют, когда чем дальше, тем только хуже? – делано пренебрежительно фыркнула я. – Будто ты в темном и страшном мире, в тумане, из которого нет выхода. И так было, пока я не приехала сюда.

София что-то промычала в ответ.

– Что?

Она повернулась ко мне:

– Здесь тоже туман.

У меня вырвался смешок.

– Да, но я имела в виду эмоции.

– Я знаю, что ты имела в виду. Мне не шесть лет.

– Конечно, нет. Но я пытаюсь сказать, что чувствовала себя так же, как и ты, – что кругом только темнота и так будет всегда. Но потом я приехала сюда, и все изменилось. Мне снова стало хорошо. Я будто стала частью новой семьи. Понимаешь?

Помолчав немного, она ответила:

– Тебе проще.

– Почему? Потому что я старше?

– Нет. Потому что ты симпатичная, а я нет.

Я ошарашенно уставилась на нее.

– И почему ты думаешь, что не симпатичная?

– Потому что это правда. Я как собака. У меня прыщи и большие уши, смешной нос и грудь тоже.

– София, это неправда! Ты хорошенькая, я так подумала сразу, как увидела тебя, и с каждым днем ты становишься красивее.

– Никто так не считает, – возразила она.

– Кто этот «никто»? Кто-то что-то сказал?

Еще пожатие плечами – точнее, одним плечом.

– Это Пейтон? Или ее брат? Как его, Олкотт?

– Он ничего не говорил, – поколебавшись, произнесла она.

– Тогда что? Он что-то сделал?

– Он меня не насиловал, если ты это имеешь в виду.

– Просто расскажи. Пожалуйста.

Она покачала головой.

– Ничего. Забудь.

– Ты посылала ему откровенные фотографии?

– Иногда, – после очередной паузы произнесла она.

Дьявол.

– Так, понятно. Верх и низ?

– Оставила стринги. С фронтальной камеры.

– Так, – мягко повторила я. – Он что-то сказал?

– Они все сказали. Он и все его друзья.

– Он переслал им твои сообщения?

Она опустила голову.

– Есть такая игра… называется «Поцеловать, жениться, убить», знаешь?

– Да, знаю.

– Вот только… – совсем тихо произносит она, – еще она называется «Переспать, жениться, убить».

– И это знаю. Они использовали твои селфи?

– Наверное. И никаких «жениться» или «переспать» я не получила. Они все поставили «убить». Кроме одного, Келлера, он поставил «переспать», но «только с мешком на голове».

Во мне поднимается гнев. Испорченные тупые засранцы!

– Как ты узнала?

– Пейтон рассказала. Ей все поставили «переспать», кроме одного мальчика, Джейка Голдберга, он поставил «жениться», потому что он, типа, такой горячий парень, что смог бы уговорить ее выйти за него замуж, если б хотел. Ну то есть если б они были старше.

Вот уроды. Не могу найти слов. Ей всего тринадцать, у нее умерла мать, отца арестовали. Но я также знаю, что в тринадцать лет даже такая трагедия может поблекнуть, если твои обнаженные фотографии высмеивают популярные красивые мальчики.

– Солнышко, послушай. Они просто глупые мальчишки, которые пытаются казаться старше, чем на самом деле. А правда в том, что они тебя боятся.

– Не боятся.

– Боятся. Ты вызываешь в них эмоции, которых они боятся. Настоящие эмоции. И они боятся это показать.

– Чушь.

– Нет. Это просто кучка неуверенных в себе отморозков, и узнай твой папа об этом, он бы их убил.

– Что, буквально? – ехидно уточняет она. – Как Беатрис?

– София, ты же не можешь знать про нее наверняка, – потрясенно возразила я.

– Они его за это арестовали. Значит, знают, что это он сделал.

– Еще ничего не доказано. Его могут признать невиновным.

– А ведь ты не говоришь, что он этого не делал. А если он никогда не выйдет из тюрьмы, что будет со мной? Бабушка уже немолодая и может свалиться замертво в любую минуту.

– Не такая она и старая.

– Это твоя мама была не такой старой. А моя мама вообще старой не была. – Голос Софии стал тоньше. – Ты ничего не знаешь! Ни черта ты не знаешь!

– Кое-что я, черт возьми, знаю, – сорвалась я. – Что я тебя никогда не оставлю!

Она подняла на меня изумленные глаза.

– Даже если мы не будем жить в одном доме, ты всегда сможешь поговорить со мной, когда захочешь. И если я когда-нибудь очень сильно тебе понадоблюсь, я сразу же примчусь, несмотря ни на что.

Пару мгновений она смотрела на меня с прежним упрямством, но потом эта маска неожиданно дала трещину и спала. Лицо Софии выглядело таким юным, уязвимым и потерянным, что у меня сердце кровью обливалось. Я обхватила ее за плечи, притянув к себе.

– Ты больше не останешься одна, пока я жива, – пообещала ей