Рассказы о Розе. Side A - Никки Каллен

– Дэмьен Оуэн, я пока без сана, – рука у старого священника была теплая и мягкая, такая надежная, как фланелевая пижама.

– Дэмьен… после фильмов «Знамение» и «Изгоняющий дьявола» детей так просто Дэмьенами не называют. И всё же, надеюсь, что в честь Дамиана де Вёстера?

– Надеюсь, что да, – ответил Дэмьен.

– «Как бы мне хотелось, чтобы меня звали Дэмьен! Это имя священника, который посвятил свою жизнь прокаженным острова Молокай. В конце концов, он сам заболел. Прекрасное имя. Я считаю, что если бы меня звали Дэмьен, я даже согласился бы на фамилию Глютц», – отец Уильям веселился.

Дэмьен покраснел. Он не узнал цитаты.

– Меня так назвала бабушка. Родители погибли, когда мне было восемь дней, и они еще не придумали мне имя, меня еще даже не крестили.

Отец Уильям посмотрел на мальчика внимательнее.

– Кажется, я даже помню… Натаниэль и Розалинда Оуэн. Взрыв в храме Святого Людовика. Я помню каждое имя из списка, так долго мы над ним сидели. А вы знаете, что ван Хельсинг и Каролюс-Дюран познакомились на войне, объявленной после взрыва храма Святого Людовика?

– Войне? – Дэмьена будто подхватило сильным ветром; он не ожидал вдруг по колено провалиться в разговоры о столь далеких и близких событиях.

– Ну, мы называли это тайный крестовый поход… это и был крестовый поход. Самый настоящий Крестовый поход, только не за Граалем, за священной кровью, а просто за кровью – врагов – кровью за кровь, старое-доброе «око за око»… В газетах же ничего не было; это мы умеем. Зачем зря теологически тревожить людей? Впрочем, вы это всё, наверное, знаете… Или я вас растревожил? А хотел пошутить, из зависти. Я бы действительно согласился на фамилию Глютц. Ну, вы не угадали? Это же из «Изгоняющего дьявола», из книжки.

– Отец Дэмьен Глютц, – Дэмьен хотел продолжения, подробностей, но понял, что это всё, надо поддерживать обычную светскую попутчиковую пинг-понг беседу. – Даа… что-то протестантское; телевизионный проповедник. Пройдоха-проповедник. Пел бы песни под гитару, говорил на многих языках…

Они засмеялись. На перрон, пока они разговаривали, до поезда оставалось уже пять минут, вышли из вокзала еще двое: мужчина в роскошном деловом костюме, плаще аля Ален Делон в «Самурае», под винтаж, с кожаным портфелем и «Верту» в руке, эдакий мистер Смит, и девушка; девушек среди студенток и вправду было очень немного; даже среди преподавательского состава женщины были не желательны; но физрук у Тео и Дэмьена, например, была женщина, и они все ее боялись – бывшая чемпионка по тяжелой атлетике, редкая язва, комментировала все первые неудачи так ядовито-остроумно («Адорно, что с Вами? эстетический припадок или это Вы отжимаетесь так?»), что кто-то из группы стал выкладывать это всё в твиттер, и на него был подписан весь Университет. Эта девушка не была преподавателем – слишком молодая, и не была студенткой – отец Макнейл прав – все студенты должны быть на лекции в восемь пятнадцать, за пропуск лекций парням ничего не было, кроме выговоров, а вот девушек могли и исключить; она была будто из посетителей-родственников – в лиловато-розовом пальто, тонкая, еле слышная, как мелодия за стеной, светловолосая, красивая – Дэмьен не особо разбирался в девчачьей красоте, в живой; в киношной – это да; но девушка на перроне была именно что классически красивая, высокомерно так – как модель с фотосессии Burberry или Prada; и она, и мужчина в плаще и с «Верту» посмотрели на священника и мальчика с любопытством. Но это они были здесь гости, а Дэмьен и отец Уильям – дома; потом отец Уильям стал спрашивать про университет – как там всё устроено: общежитие, столовая, прачечная, спортзалы, библиотеки, бассейн, парикмахерская, магазины, посещение родных, расписание, мессы; что за ребята поступают учиться, те, что не по направлению от семинарий и рекомендаций из приходов – в университет была квота на поступление не-католиков, как и на поступление девушек; его интересовало практически всё. Дэмьен рассказал, что почти все знакомые Дэмьену не-католики, чудом прорвавшиеся в университет, под влиянием внутреннего распорядка сего учебного заведения – посты, праздники, мессы, приезды Папы, кардиналов, не церковных, но интересных знаменитостей вроде писателей, актеров, режиссеров, политиков – знаменитых католиков, от общей специфики обучения, – перешли курсе на третьем-четвертом в католицизм, неизбежное решение, редко кому удалось устоять – отца Макнейла порадовала эта статистика. Потом подошел поезд; роскошный, красный; отец Уильям и Дэмьен сели вместе; в поезде не было классов; всё было мягким, темно-красным, и везде подавали кофе, чай и какао, горячие вафли и шоколадные конфеты, предлагали подушки и пледы; «католический поезд» опять сказал «католический» отец Уильям; он выходил через два часа; смотрел еще пару достопримечательностей, каких-то очень личных; а потом уже двигался окончательно на рыбалку; они поговорили даже о здешних горячих вафлях – как они прекрасны; когда же отец Уильям вышел, на Дэмьена сразу рухнуло это «я уехал, я теперь один»; и поля, деревни живописные за окном; и всё же Дэмьен был рад, что ушел пораньше от Тео; что Тео не было на перроне, не было прощания; потому что он уже скучал, так скучал, а Тео бы прыгал по перрону, наслаждаясь каждой секундой ускользающего бытия, умирая от нетерпения, от жажды будущего – вот кто не скучает – Тео – он такой – он бы поменялся местами с Дэмьеном, не задумываясь, Тео обожает путешествовать, менять места, смотреть на мир и слушать себя; но уехал Дэмьен, а Тео остался – как в детской книжке про поросят Тут и Там – Тут всё время сидит дома и наслаждается тем, что есть – весной, летом, Хэллоуином, Рождеством; а Там всё время шлет ему открытки из разных прекрасных мест, и только на Рождество возвращается, спешит сквозь снежную бурю…

Еще издалека, еще даже не подъехав к Асвилю – город был очень красивый, средневековый – город на равнине, у него даже сохранились крепостные стены – в вечереющем небе Дэмьен увидел Его шпили – за несколько километров до вокзала; таким огромным был Собор; вспомнил воспоминания одного из английских летчиков Второй Мировой: «бомбить Его было запрещено строго-настрого, да никто бы и не осмелился уронить бомбу или даже стрелять по противнику рядом с Собором; хотя почти все жилые дома вокруг были уничтожены; помню, как я летел рядом с Ним – меня потрясло, какой Он огромный – мы пролетали не над Ним, а между Ним, будто в стипль-чезе каком-то участвовали…» – Дэмьена тогда очень тронуло, что летчик, человек, в общем-то простой, вдруг пишет Собор – и Нем – с прописных букв; будто сам Собор – Бог; а еще любимого Тео Рильке: «… он так высок, что не вмещается в пределы взгляда, как близость собственного «я» – громада необозримая…».

В последний год учебы темой, мотивом его сердца стал Собор; как и все из Братства, он знал про отца Дэмьена Декампа, первого Брата Розы, – и первого настоятеля Собора; человека, который открыл Собор для служения. Асвиль – город протестантов; на несколько лет католики захватили город и стали сразу строить пафосный собор; дабы утвердиться; потом город переходил из рук в руки; и когда в городе были католики, Собор отстраивался, когда протестанты – стоял заброшенный; когда в городе окончательно утвердились протестанты, Собор просто оставили в том состоянии, которого он достиг – внешне законченный, но полностью пустой внутри. Можно было обставить его внутри «под себя», но протестанты не решились – и он стоял, летел в небо; без людей, мебели, дверей, с разбитыми стеклами – почти четыреста лет. Отец Дэмьен был родом из одной старой гугенотской семьи, мало того – старшим сыном, надеждой всей семьи; что-то с ним случилось подростком: увидел ангела или красивая женщина разбила ему сердце, но он перешел в католицизм; у него начались большие проблемы с родственниками, его лишили всех денег; каким-то образом он познакомился с ван Хельсингом и стал его первым учеником – первым братом Розы. После учебы у ван Хельсинга и принятия сана Ватикан экстравагантно сразу назначил его настоятелем пустого полуразвалившегося Собора в Асвиле. Он вернулся в Асвиль, где все знали его с детства, знали его семью и что он – отверженный. Но отцу Декампу ничего не мешало, он ничего не боялся и ничего не стеснялся – за несколько лет он достроил-восстановил-воскресил Собор и открыл его для служения – впервые Собор стал тем, для чего он и строился – доказательством торжества католической Церкви.

Дэмьен влюбился в Собор как-то сам не зная как, просто его очаровывала эта история пустого колосса в центре Европы, прошедшего все войны, уцелевшего – и пустого; будто бы символ Церкви вообще – уцелела, но пустая; Дэмьен стал собирать всё-всё о Соборе, как девочки-фанатки собирают всё-всё о кумире – рок– или кинозвезде: фотографии, статьи, открытки, стихи, упоминания в литературе, в мемуарах; какой-то модерновый немецкий композитор даже написал, оказывается, оперу, которая пользовалась в свое время умеренной популярностью – любовная драма на фоне религиозных войн, и главный герой погибает на ступенях Собора, и героиня рыдает; он – конечно, протестант, она католичка; как у Мериме; музыка была на самом деле очень хороша, такой поклон в сторону Вагнера; Дэмьен всё время слушал оперу в плеере, нашел пластинку на магазине коллекционеров, перевел себе в mp3; и решил написать о возрождении Собора докторскую – классическую по форме – сначала по образу собора в искусстве и конкретно о Соборе Асвиля, с идеологическим подтекстом между строк; тем более, что о новом Соборе никаких работ научных вообще не было, как это ни странно – архитектура у него была грандиозная, но классическая, а внутри ничего не было – о чем писать… Он написал отцу Декампу, я, мол, Дэмьен Оуэн, брат Розы, хочу написать о Вашем Соборе, и могу помочь, если что, в работе какой, отец Дэмьен прислал ему несколько стремительных теплых коротких ответов в стиле «буду рад видеть, выдам каску, а то от Собора еще иногда куски отваливаются» и предложил даже пожить у него – хотя можно было жить в Соборе, и Дэмьен страстно, пронзительно мечтал об этом, будто уже о сбывшемся, но у отца Дэмьена была своя большая квартира, он жил со старым слугой и парой собак – и очень грустные были у него письма; «я очень одинок, не страдальчески, но бывает…» – у Декампа был помощник, секретарь, некий брат Маттиас Мёльдерс, из писем было ясно, что он ближе всех сейчас к отцу Декампу – но «он вечно где-то пропадает, он из ордена Мартина Турского и весь такой милосердный-милосердный; и где он живет, я даже не знаю, у него есть дормиториум в Соборе, я думаю, у него несколько засекреченных квартир по городу». Загадочный брат Маттиас два раза сам написал Дэмьену – с более точными указаниями, что взять с собой и чем Дэмьен будет полезен Собору; собственно, это он предложил поехать Дэмьену еще и в качестве стажера в библиотеку Собора, разгрести ее; и язвительно посочувствовал, что тот будет жить с отцом Декампом – они писали друг про друга так, будто читали письма друг друга через плечо, – да так, судя по всему, и было – «Маттиас считает, что я невыносим, сажусь на стол и, кроша пепел, мучаю всех своими рефлексиями»; и Дэмьен понял, что с этим Маттиасом придется считаться; он явно очень близок отцу Декампу; это вызвало у него мучительную тревогу – Дэмьен, как настоящий книжник, тяжело сходился с людьми, и если отец Декамп был уже заочно родной – брат Розы, похож, по слухам, на ван Хельсинга, будто его младший брат, то кто такой и какой этот Мёльдерс, было непонятно. В интернете, на фейсбуке брат Маттиас был совсем мальчишка; вроде Дэмьена и Тео; в обычной монашеской сутане молочно-белого – орденского – цвета, с откинутым капюшоном, лицо ясное, с подвижными чертами, юное совсем, и даже, в общем, привлекательное очень; из музыки он любил классический старый английский панк, женский рок – Тори Амос, Аланис Мориссетт, Шанайю Твейн, Шерил Кроу, какую-то тоже классическую классику – Моцарта, Гайдна, Сати; напиши Ричи, посоветовал Тео, когда Дэмьен пожаловался на отсутствие информации; он тебе на него весь картридж изведет; но Дэмьен не стал – Ричи – это уж слишком; всё же жизнь его баловала, все люди на его пути были замечательными…