Американские боги - Нил Гейман

На траве под деревом сидела женщина, перед ней была разложена бумажная скатерть, заставленная разнообразными пластмассовыми тарелками.

Она была не толстой, вовсе не толстой, она была – определение, каким никогда до сих пор не пользовался Тень: соблазнительно пышной. Такими светлыми, что казались почти белыми, платиновыми кудрями гордилась бы давно покойная голливудская старлетка. Губы незнакомки были накрашены алым, и на вид ей можно было дать как двадцать пять, так и пятьдесят.

Когда они подошли, она изучала блюдо яиц с пряностями, услышав шаги, она подняла голову и, положив на место выбранное было яйцо, вытерла руку.

– Привет, старый мошенник, – сказала она, сопроводив приветствие улыбкой, а Среда, низко поклонившись, поцеловал ей руку.

– Ты выглядишь божественно.

– А как еще, черт побери, я могу выглядеть? – любезно поинтересовалась она. – И вообще ты лжец. Новый Орлеан был ужасной ошибкой, я набрала там целых тридцать фунтов. Клянусь. Я поняла, что надо поскорей уезжать, когда начала ходить вразвалку. У меня ляжки при ходьбе друг о друга трутся. Можешь себе такое представить? – Последняя фраза была обращена к Тени. Он понятия не имел, как ему на это отвечать, и почувствовал, как весь заливается жаркой краской. – Ну надо же, он покраснел! Среда, мой милый, ты привел мне человека, умеющего краснеть! Какое чудо, какой подарок! Как его звать?

– Это Тень, – сказал Среда, по всей видимости, наслаждавшийся стеснением Тени. – Тень, поздоровайся с Белой.

Тень пробормотал что-то похожее на «привет», и женщина снова ему улыбнулась. Он почувствовал себя так, словно оказался в свете прожекторов-мигалок, какими браконьеры пользуются для того, чтобы перед выстрелом обездвижить оленя. С расстояния в несколько шагов он чувствовал запах ее духов: пьянящую смесь жасмина и жимолости, свежего молока и женской кожи.

– Ну и как жизнь? – спросил Среда.

Женщина – Белая – рассмеялась хрипловатым, грудным смехом, раскатистым и радостным. Как не любить человека, который так смеется?

– Все прекрасно. А у тебя как, старый волк?

– Я надеялся заручиться твоим содействием.

– Время даром теряешь.

– Хотя бы выслушай меня, прежде чем гнать.

– Нет смысла. Даже не трудись.

Она поглядела на Тень.

– Прошу, садись, поешь со мной. Вот, бери тарелку и накладывай. Здесь все вкусно. Яйца, цыпленок-гриль, куриный карри, куриный салат, а вон там – кролик, на самом деле заяц, но холодный кролик – просто объедение, а вон в той миске рагу из зайца – ну, давай я тебе всего понемногу положу. – Наложив всевозможной снеди на пластиковую тарелку, она протянула ее Тени, потом посмотрела на Среду: – Есть будешь?

– Как скажешь, моя дорогая, – отозвался тот.

– Ты, – сказала она ему, – так полон дерьма, что странно, как это глаза у тебя не стали коричневыми. – Она подала ему пустую тарелку. – Сам себе накладывай.

Вечернее солнце у нее за спиной подсветило ее волосы, превратив их в платиновый ореол.

– Тень, – сказала она, со смаком уплетая куриную ножку, – звучное имя. Почему тебя зовут Тень?

Тень облизнул пересохшие губы.

– Когда я был ребенком, – начал он, – мы жили, мы с мамой, мы были… я хочу сказать, она была, ну вроде как секретарем во многих американских посольствах, и мы переезжали из города в город по всей Северной Европе. Потом она заболела вынуждена была бросить работу, и мы вернулись в Штаты. Я никогда не знал, о чем говорить с другими детьми, и потому выбирал себе взрослых и так и следовал за ними без единого слова. Наверное, мне просто нужно было общество. Не знаю. Я был маленьким ребенком.

– Ты вырос, – заметила она.

– Да, – отозвался Тень. – Я вырос.

Она повернулась к Среде, который ложкой черпал из миски суп, с виду похожий на холодный гумбо.

– Так это тот малыш, который всех так расстроил?

– Ты слышала?

– Я не глухая.

Она обернулась к Тени:

– Держись от них подальше. Слишком много кругом тайных обществ, и ни в одном – ни любви, ни верности. Реклама, независимая пресса, правительство – все они в одной лодке. Они варьируют от едва компетентных до крайне опасных. Эй, старый волк, я тут на днях слышала шутку, которая тебе понравится. Как можно быть уверенным, что ЦРУ непричастно к покушению на Кеннеди?

– Я ее слышал, – буркнул Среда.

– Жаль. – Она снова повернулась к Тени. – Но цирк с агентами, которых ты видел, – совершенно иное дело. Они существуют потому, что все знают, что должны существовать. – Она допила из чашки напиток, похожий на белое вино, потом поднялась на ноги, – Тень – хорошее имя. Я хочу кофе мокко. Пошли.

Она зашагала к выходу из парка.

– А как же еда? – спросил Среда. – Нельзя же ее просто тут оставить.

Белая с улыбкой указала ему на девчонку с дворнягой, потом простерла руки, чтобы заключить в объятия Хейт-Эшбери и весь мир.

– Пусть она их питает, – сказала она на ходу Среде, который вместе с Тенью покорно пошел за ней следом. – Я ведь богата. У меня все потрясающе. Зачем мне тебе помогать?

– Ты одна из нас, – ответил тот. – Ты так же позабыта, нелюбима и непоминаема, как и все остальные. Вполне очевидно, на какой ты должна быть стороне.

Выйдя к кофейне, они сели за столик. Официантка здесь была только одна, и как знак принадлежности к касте, носила в брови колечко. Одинокая барменша за стойкой варила кофе. Официантка надвинулась на них с привычной автоматической улыбкой и приняла заказ.

Белая накрыла тонкой ручкой квадратную лапищу Среды.

– Говорю тебе, мои дела идут прекрасно. В день моего праздника до сих пор угощаются яйцами и крольчатиной, услаждают себя пирожными и радостями плоти, воспевают меня в символах возрождения и совокупления. Цветы носят на шляпках, цветы дарят друг другу. Все это делается во славу моего имени. И таких людей с каждым годом все больше. Во славу меня, старый волк.

– И ты жиреешь и богатеешь на их поклонении и любви? – сухо спросил он.

– Не будь сволочью. – Она отхлебнула свой мокко. Голос ее внезапно прозвучал очень устало.

– Вопрос серьезный, дорогуша. Разумеется, я не стану оспаривать того, что миллионы и миллионы людей дарят друг другу безделушки во имя твое, и что ритуалы твоего праздника и по сей день в ходу, даже яйца до сих пор ищут. Во имя твое, говоришь? Тебя звали Белая, Иштар, Эостере, а потом еще Пасха. Но сколько сегодня знает, кто ты? Хм? Простите, мисс? – обратился он к официантке.

– Вам еще эспрессо?

– Нет, милая. Я просто думал, может быть, вы сможете разрешить наш небольшой спор. Вот мы тут с другом разошлись во мнениях, что, собственно, значит слово «Пасха»? Вы, случайно, не знаете?

Девушка уставилась на Среду так, словно изо рта у него полезли вдруг зеленые жабы.