Американские боги - Нил Гейман

Это был сон, а во сне у вас выбора нет: или здесь не надо принимать решений, или они уже приняты за тебя, и задолго до того, как начался сам сон. Тень продолжал карабкаться вверх. Болели руки. Кости трескались, крошились и ломались под его босыми ногами. Ветер пытался сорвать его со скалы, но, приникая к костям, он продолжал ползти вверх.

Гора была сложена только из одного вида костей, положенных одна на другую. Каждая кость – сухая, выветренная, похожая на шар. Но новая вспышка молнии высветила иное: у этих шаров были дыры для глаз и зубы и невесело ухмылявшиеся рты.

Где-то перекликались птицы. Капли дождя смочили ему лицо.

Он висел в сотнях футов над землей, прижавшись к стене черепов, а молнии сверкали на перьях будто состоящих из теней существ, что кружили над вершиной, – огромных, похожих на кондоров птиц с кольцом белых перьев на шее. Это были грациозные создания, и биение их ужасных крыльев грохотало громом в ночи.

Они все парили над вершиной…

Размах крыльев у них, наверное, пятнадцать, может быть, все двадцать футов, подумал Тень.

Потом первая птица вдруг повернулась в вышине и скользнула к нему, и в ее черных крыльях заиграли синие молнии. Тень забился в расщелину меж двух стенок черепов, где на него уставились пустые глазницы, где над ним посмеялся лязг желтых зубов, а потом, исполненный отвращения, благоговения и ужаса, он вновь стал карабкаться вверх, и каждый острый выступ рвал его кожу.

Еще одна птица налетела на него, и коготь размером с ладонь вонзился ему в руку.

Он попытался вырвать перо из птичьего крыла: ведь если он вернется без пера в свое племя, его ждет позор, он никогда не станет мужчиной, – но птица взмыла ввысь, и он не смог ухватить ее за крыло. Ветер вновь подхватил ее. Тень продолжал ползти.

Здесь, должно быть, тысячи черепов, думал Тень. Тысяча тысяч И не все среди них человечьи. Наконец, он встал на вершине горы, и великие птицы, гром-птицы, медленно кружили вокруг, то взмывая, то опускаясь на воющем ветру, вызывая гром биением крыльев.

Он услышал голос, и это был голос бизоночеловека, который звал его из ветра, желал рассказать, кому принадлежали некогда черепа…

Вершина начала осыпаться, и самая большая птица с глазами цвета ослепительной сине-белой молнии, налетела на него раскатом грома, и Тень упал, покатился с горы черепов…

Пронзительно выл телефон.

Тень даже не знал, что он подключен. Дрогнувшей рукой, не оправившись еще от сна, он снял трубку.

– Какого черта! – заорал на него Среда. Тень никогда не слышал, чтобы он так злился. – Что ты там, мать твою, вытворяешь?

– Я спал, – глупо сказал в трубку Тень.

– Какой смысл, черт побери, находить тебе убежище вроде Приозерья, если ты устраиваешь такой тарарам, что он даже мертвого поднимет?

– Мне снились гром-птицы… – сказал Тень. – Гора. Черепа… – Ему казалось очень важным вспомнить и пересказать этот сон.

– Да знаю я, что тебе снилось! Все, мать твою, знают, что тебе снилось. Иисус всемогущий! Какой смысл тебя прятать, если ты сам, черт бы тебя побрал, на весь свет о себе трубишь?

Тень молчал.

На другом конце провода также возникла пауза.

– Я приеду утром, – сказал наконец Среда. Похоже, гнев его несколько поутих. – Мы едем в Сан-Франциско. Цветы в волосах – по желанию.

Линия заглохла.

Тень поставил телефон на ковер и с трудом сел. Часы показывали шесть утра, за окном было еще темно. Дрожа, он встал с дивана. Было слышно, как снаружи над замерзшим озером завывает ветер. А еще он слышал, как где-то поблизости, за стеной, кто-то плачет. Он был уверен, что это Маргерит Ольсен, и от этих тихих рыданий никуда не скрыться, они раздирали душу.

В туалете Тень помочился, потом прикрыл за собой дверь спальни, отсекая женский плач. За окном завывал и стонал ветер, словно он тоже искал потерянного ребенка.

В Сан-Франциско посреди января оказалось не по сезону тепло, настолько тепло, что затылок и шею Тени покалывал пот. Среда был облачен в темно-синий костюм, на носу у него красовались очки в золотой оправе, отчего он стал похож на адвоката из шоу-бизнеса.

Они шли по Хейт-стрит. Бродяги и хиппи, мелкие мошенники и попрошайки смотрели, как они проходят мимо, но никто не протянул в их сторону бумажного стаканчика, вообще никто у них ничего не просил.

Среда шествовал, выпятив подбородок и поджав губы. Когда утром к его дому подкатил черный «линкольн», Тень сразу понял, что его наниматель еще злится, и потому не стал задавать вопросов. Всю дорогу до аэропорта они молчали, так что Тень даже испытал облегчение, обнаружив, что Среда полетит первым классом, а сам он – вторым.

А теперь день клонился к вечеру. Тень, который не был в Сан-Франциско с детства и с тех пор видел его только в кино, был поражен, насколько город показался ему знакомым, насколько красочны и уникальны здешние дома, насколько круты холмы, насколько само ощущение города было иным, ни на что не похожим.

– Трудно поверить, что мы все еще в той же стране, что и Приозерье, – сказал он.

Среда только уставился на него гневным взором.

– Не в одной и той же, – наконец буркнул он. – СанФранциско – совсем в иной стране, чем Приозерье, точно так же, как между Миннеаполисом и Майами расстояние не во столько-то миль, а от Нью-Йорка до Нового Орлеана вообще как до Луны.

– Вот как? – мягко спросил Тень.

– Именно так. У них могут быть общие культурные показатели – валюта, федеральное правительство, развлекательные телепрограммы, – так что может показаться, что государство едино, – но иллюзию единой страны создают только доллары, шоу «Сегодня вечером» и «Макдоналдсы». – Они подходили к парку в конце улицы. – Будь полюбезнее с дамой, которую мы сейчас навестим. Но не слишком усердствуй.

– Не подведу, – пообещал Тень.

Они ступили на траву.

Юная девушка, лет, наверное, четырнадцати, с волосами, выкрашенными в зеленый, оранжевый и розовый, уставилась на них, когда они проходили мимо. Рядом с ней сидела дворняга с веревкой вместо поводка и ошейника. Вид у девчонки был более голодный, чем у ее пса. Пес залаял было на них, потом помахал хвостом.

Тень дал девчонке долларовую бумажку, на которую она уставилась так, будто не совсем понимала, что это.

– Купи собаке еды, – предложил Тень. Девчонка с улыбкой кивнула.

– Давай начистоту, – сказал Среда. – Ты должен быть крайне осторожным с дамой, с которой нам предстоит встретиться. Ты можешь прийтись ей по вкусу, а это будет очень худо для дела.

– Она твоя подружка или что?

– Боже упаси, даже за все пластмассовые игрушки Китая, – добродушно согласился Среда. Гнев его, похоже, развеялся или был отложен до будущих времен. Тень заподозрил, что гнев и был тем топливом, на котором работал Среда.