Четверть века назад. Часть 1 - Болеслав Маркевич

Сергѣй это предчувствовалъ; онъ зналъ напередъ что именно теперь, когда онъ будетъ сидѣть у ея ногъ во время представленія, она будетъ просить его объясниться, и что ему надо будетъ отвѣтить…. Что отвѣтить? Зналъ ли онъ самъ что происходило въ немъ, способенъ ли онъ былъ разобраться среди хаоса ощущеній, бурею ходившихъ въ его душѣ? Онъ, казалось ему, умеръ бы сейчасъ съ наслажденіемъ у этихъ ногъ, лобызая слѣды этого нѣжнаго, чистаго и страдающаго за него созданія, — онъ понималъ, онъ видѣлъ что она безконечно страдала, — но въ то же время вся желчь и отчаяніе, неотразимо влекущія Гамлета наносить неповинной Офеліи ударъ за ударомъ, кипѣли въ его груди. Никогда такъ не благоухали для него поэтическій обликъ и душевная прелесть этой Офеліи, и чѣмъ нестерпимѣе была для него мука мысли о разрывѣ съ нею, тѣмъ злѣе и безпощаднѣе готовъ онъ былъ терзать ее вмѣстѣ съ самимъ собою новыми муками….,

Онъ перемѣнилъ позу, какъ подобало, чтобы слѣдить за представленіемъ. Онъ полулежалъ теперь спиной къ публикѣ и опираясь на ладонь правой руки. Онъ въ этомъ положеніи могъ видѣть только сбоку лицо княжны, но могъ удобно и неслышимо для другихъ говорить съ нею.

— Со мною то, княжна, промолвилъ онъ на ея вопросъ, — что я будто самъ себѣ читаю отходную теперь.

— Зачѣмъ вы это говорите! быстро возразила она. — Ничего еще не кончено….

— Да, желчно сказалъ онъ на это, — пока я для здѣшнихъ хозяевъ только актеръ на сценѣ, случайный скоморохъ, меня отсюда не выгонятъ, не такъ ли?

— Зачѣмъ вы это говорите! повторила она съ безмѣрною тоской:- развѣ я тоже…

Она не договорила и вся вспыхнула подъ своими румянами.

Въ другую минуту онъ прыгнулъ бы съ пятаго этажа за это слово. Теперь оно показалось ему лишнею каплей яда въ кубкѣ и такъ уже отравленныхъ надеждъ его.

— Вы, княжна, горько и торопливо прошепталъ онъ, — вы «должны знать себѣ цѣну», вы «не про такихъ соловьевъ» какъ какой-нибудь несчастный магистрантъ, «безъ положенія въ обществѣ», какъ я.

— Кто это вамъ сказалъ? Глаза ея блеснули. Она тутъ же отвернула ихъ по направленію театра, встрѣтившись взглядомъ съ глазами Анисьева, усѣвшагося теперь за спиной ея матери и неотступно глядѣвшаго на нее.

— Все равно кто! Вы сами сегодня утромъ предрекли мнѣ чего я въ правѣ ожидать.

— Что поняли вы изъ моихъ словъ, что? замирая прошептала она въ свою очередь, все также продолжая глядѣть на представленіе.

— Понялъ что былъ сонъ, а теперь настало пробужденіе, язвительно подчеркнулъ Гундуровъ. — Виноватъ, они кончаютъ, сейчасъ моя реплика, промолвилъ онъ тутъ же, останавливая этими словами всякое возраженіе съ ея стороны.

Она и не возражала….

Злодѣй Луціано, изображаемый Факирскимъ, подкрался тѣмъ временемъ къ спящему театральному королю и проговоривъ діаконскимъ басомъ:

Волшебный ядъ, спѣши докучну жизнь пресѣчь,И порази его, какъ будто вражій мечъ!

наклонился къ нему, представляя что вливаетъ ему въ ухо отраву… Клавдіо-Зяблинъ, въ избыткѣ усердія, не дождался слѣдующихъ за этимъ объяснительныхъ словъ Гамлета, и вскочилъ съ мѣста съ растеряннымъ выраженіемъ на лицѣ. Но это придало только болѣе оживленія сценѣ. Княжна, боясь пропустить свою реплику, крикнула совсѣмъ уже испуганнымъ голосомъ: «Король встаетъ!» Полоній въ свою очередь, позабывъ о двухъ слѣдующихъ за этимъ фразахъ Гамлета и королевы кинулся впередъ, отчаянно махая руками: «Прекратите представленіе! Огня, огня, огня!» И все бывшее на сценѣ, за исключеніемъ Гамлета и Гораціо, въ настоящемъ безпорядкѣ, тѣснясь и набѣгая другъ на друга, исчезло разомъ за кулисами

Гундуровъ приподнялся на колѣнахъ съ пола и, еще не вставая на ноги:

— А! раненый олень лежитъ,А лань здоровая смѣется,

началъ онъ и, не докончивъ, залился истерическимъ нескончаемымъ хохотомъ… Онъ не былъ въ силахъ сдержать себя, свои до нельзя возбужденныя нервы….. Ашанинъ испугался не на шутку:

— Что съ тобою? довольно, Сережа, успокойся! шепталъ онъ по театральному, подходя къ нему и не зная что дѣлать…

Эффектъ для зрителей вышелъ поразительный. Загремѣвшимъ «браво!» не предвидѣлось конца, какъ и этому надрывающему смѣху Гамлета.

— Даже страшно! проговорила графиня Воротынцева.

Софья Ивановна сидѣла сжавшись, вся заледенѣлая отъ страха.

— Одинъ заснулъ, другой не спитъ,И такъ на свѣтѣ все ведется,

договорилъ справившись наконецъ съ собою Гундуровъ, поднялся на ноги и, самъ не отдавая себѣ въ этомъ отчета, мгновенно съ высоты сцены обвелъ всю залу изъ-подъ сжатыхъ бровей какимъ-то надменнымъ, повелительнымъ взглядомъ, какъ бы приглашая ее ко вниманію.

Все смолкло разомъ. Только графъ Анисьевъ, чуть-чуть улыбнувшись, промолвилъ мысленно:

— Mâtin! Quel air de matamore!

Представленіе пошло своимъ чередомъ. Въ ложѣ Mme Crèbillon князя Ларіона уже не было.

LX

О ты, послѣдняя любовь,

Ты и блаженство, и безнадежность!

— Лина, Лина! кричала, бѣжа за нею въ до гонку по корридору съ распущеннымъ хвостомъ шлейфа, Ольга Акулина.

Княжна не отвѣчала, добралась до своей уборной, и опустилась на стоявшую тамъ кушетку прижмуривъ глаза и безсильно уронивъ руки на колѣни.

Ольга вбѣжала за нею:

— Вамъ опять дурно, Лина?

— Нѣтъ, нѣтъ… сейчасъ пройдетъ… Это у меня съ утра, я вамъ говорила… Мнѣ не дали выспаться сегодня… Я опять немножко устала, вотъ и все, говорила черезъ силу княжна, стараясь объяснить свое изнеможеніе самою обыкновенною причиной.

Настоящую причину тонкая барышня знала очень хорошо, съ той минуты когда застала утромъ Лину съ Гундуровымъ въ комнатѣ его тетки, но не почитала нужнымъ давать это понимать княжнѣ. Она хлопотала теперь только о томъ чтобы показать ей какъ можно болѣе дружбы и заботы, и какъ выражалась она мысленно, «не насиловать, а вызывать» этимъ ея довѣріе.

— Ну, конечно, это ничего и сейчасъ пройдетъ! поддакивала она ей;- вы бы еще выпили fleur d'orange, оно вамъ помогло предъ этимъ.

— Не прикажете ли, я сейчасъ къ княгининой Лукерьѣ Ильинишнѣ сбѣгаю, предложила горничная Лины, Глаша, находившаяся тутъ:- у нихъ есть капли, лавровыя прозываются, гораздо пользительнѣе супротивъ флердаранжа; княгиня завсегда употребляютъ противъ невровъ.

— Laurier cerise, сказала Ольга, — да, да, это очень хорошо! Сбѣгай, Глаша!

Глаша выбѣжала и тутъ же вернулась:

— Князь Ларіонъ Васильевичъ къ вашему сіятельству, спрашиваютъ, могутъ ли васъ видѣть!

— Дядя! молвила прибодряясь Лина:- проси, проси!.. Мнѣ надо будетъ поговорить съ нимъ, Ольга, примолвила она.

— Это значитъ, мнѣ удалиться надо? тотчасъ же перевела нахмуриваясь барышня.

— Не сердитесь, прошу васъ, милая! поспѣшила сказать княжна.

— Сердиться! Я! вскликнула Ольга Елпидифоровна, тотчасъ же принимаясь улыбаться;- развѣ я не своя у васъ въ домѣ? Можете не стѣсняться!

Она подобрала свой хвостъ и направилась къ двери. Пропустивъ въ нее входившаго князя Ларіона она вышла въ корридоръ, и тутъ же шмыгнула въ сосѣднюю большую общую дамскую уборную, въ которой она предъ этимъ одѣвалась съ «пулярками,» и гдѣ въ эту минуту не было никого. Изъ маленькой уборной Лины вела туда прямо дверь, запертая теперь на замокъ, но сквозь которую она надѣялась услышать весьма удобно разговоръ дяди съ племянницей.

— А это не мѣшаетъ на всякій случай! рѣшила въ головѣ своей барышня.

— Hélène, ты больна? первымъ словомъ сказалось входя у князя Ларіона. И онъ быстрыми шагами подошелъ къ ней.

— Нѣтъ, дядя, нѣтъ, совсѣмъ не больна, спѣшно заговорила она, — а сердце немножко жметъ, какія-то ноги слабыя… Вы знаете, у меня и въ Ниццѣ это бывало, когда…

— Когда ты чѣмъ-нибудь душевно была разстроена! досказалъ князь.

— Нѣтъ, нѣтъ, просто отъ движенія, или когда не высплюсь… И я теперь хотѣла просить васъ объ одномъ…

— Что такое, говори скорѣе?

Онъ придвинулъ къ кушеткѣ стулъ, и сѣлъ тревожно глядя ей въ глаза.

— Вотъ видите, у меня тамъ, въ слѣдующемъ актѣ, сцена сумашествія и пѣть надо…

— Ну да, знаю!

— Но я боюсь… Я чувствую, у меня силъ нѣтъ, я могу остаться совсѣмъ безъ голоса… Что же тогда?

— Не пѣть, не выходить, выкинуть вонъ совсѣмъ! пылко вскликнулъ на это князь Ларіонъ.

— Но какъ же сдѣлать, дядя? Вѣдь это всѣ знаютъ, ждутъ, это испортитъ спектакль…

— Да что же дороже, прерывая ее, почти кричалъ онъ:- твое здоровье, или этотъ безсмысленный спектакль, за который… за то только что я его дозволилъ, слѣдовало бы меня, слѣпаго безумца, повѣсить!..

— Дядя, за что же вы себя браните, пролепетала Лина, болѣзненно моргая вѣками, — чѣмъ представленіе наше виновато что у меня здоровье такое дрянное?