Чертополох и золотая пряжа - Алёна Ершова

любила его. Не вот его, конечно, а Нуада! Потому и отпустила. Как по мне, совершеннейшая глупость! Ничего. Забрав твои силы, я стану той, с кем ему придется считаться. И смогу взять то, что мне принадлежит по праву.

Кайлех подлетела к магу и впилась в его губы. Румпель почувствовал, как рот наполняется кровью. Сида с шипением отстранилась.

«Никто не смеет коснуться меня, не поранившись, даже ты, сестрица! - Злость придала силы, рука легла на столешницу. – Нужна простая и сильная руна. Желательно огненная, чтобы растопить лед. Соул. Направить на себя или на Ноденса?»

Додумать маг не успел, Кайлех отошла от первого потрясения и вновь вонзилась поцелуем. Ее кровь потекла по подбородку Румпеля, закапала на ворот рубахи.

— Отойди, ведьма! – Звонкий девичий голос отразился от заледеневших стен.

У входа в большой зал Холма, сжав руки в кулаки, стояла Айлин.

Румпель мысленно простонал и влил все оставшиеся силы в руну Соул, направленную на Ноденса. Мир начал темнеть, и последнее, что увидел маг – испуг в ярко-бирюзовых глазах.

«Она же видела меня, так почему сейчас ужас на лице?»

Упасть Румпелю не позволила магия Кайлех, он так и стоял, отвернувшись от стола, а по столешнице тонким ручейком текла рунная магия.

***

Красный клубок резво катился вперед. Айлин уходила все дальше и дальше от материнского дома, и все безрадостней становились ее мысли. Примет ли ее маг после того, как она прогнала его. «Это я матери так пылко ответила, а на самом деле надежду в сердце одолевают сомнения. А что, если не справлюсь? Или справлюсь, но не нужна буду. Ведь это на его пальце горит красным кольцо, в моей душе лишь тлеют угли надежды. Он ведь совершенно правдиво упрекнул меня. Ведь ясама, без принуждения, согласилась лечь с одним, будучи невестой другого. Повела себя как прелестница, а потом еще и у огня в жены себя предложила». – Айлин осела на землю и закрыла лицо руками, теряя из вида путеводную нить…

А когда отнимает руки, то видит перед собой покои Восточной башни и события минувшей ночи. Вот Темный лэрд долго молчит, размышляет угрюмо, потом называет цену. Его глаза горят надеждой и гаснут, когда он слышит ответ. Айлин видит, как маг отвернулся к окну, как плещется в его глазах разочарование. Айлин поднимается, кричит, но крик захлебывается в том, другом:

«Уходите прочь!»

Айлин бежит, пытается схватить, удержать обернувшегося ветром лэрда, но руки проходят сквозь воздух и упираются в громадный обомшелый камень. Не успела. Тяжелое дыхание тонет в белом густом тумане. Не видно даже вытянутой руки. Айлин опускает глаза на землю, пытаясь отыскать алую нить собственного пути, но тщетно, клубок растворился в белесой мгле. Айлин падает на колени, шаря руками по земле, шурша опавшей листвой. Где-то насмешливо каркает ворон, затем еще один. Дева ползает по земле, и страх ее настолько осязаем, что вот-вот отделится от тела и превратится в призрачную гончую, способную разорвать своего создателя на куски. Но тут туман пронзает плач, Айлин вздрагивает и оборачивается на шум. А за спиной вновь опостылевшие покои Восточной башни. У окна стоит сида, прижимая младенца к груди обрубками рук. Прекрасное лицо женщины изуродовано гримасой презрения.

«Посмотри, король, и хорошенько запомни, – произносит женщина, с ненавистью глядя на ребенка. — У твоего сына глаза, как те цветы, что проросли из ран моих воинов. Чертополох! Ребенок поверженной матери. Отныне любая женщина, взглянувшая на него, падет замертво. Пусть его уродство станет так же сильно, как моя ненависть к людям. Он, как репейник, что разорвал мою спину во время зачатия, будет пускать кровь всякому, кто коснется его!» — Ребенок сиды кричит, выгибаясь, а женщина, не отводя глаз от Айлин, оборачивается вороной: вытягивается черным клювом нос, белое лицо покрывается перьями. Черные крылья не могут удержать младенца, и он медленно, словно через толщу воды, летит на пол. Айлин с криком пытается поймать, не дать случиться беде. В ладонях хрустит сухая ветка, развеивая жуткое виденье. Айлин ложится на промерзшую землю. Холод сотней иголок впивается в спину. Чужой взгляд, что преследовал в городе, плитой придавливает к земле.

«Хорошо, хоть такая опора есть, а то в этом тумане все ускользает. Даже сознанию, и тому не за что зацепиться».

Глубоко в туманной зыби слышится песня, но слова понятны, словно их шепчут на ухо.

«Баю-бай, под тобой земля.

Погляди, я старалась не зря,

Накинуть чары скорей