Потопленная «Чайка» - Ордэ Соломонович Дгебуадзе

в царское время на русско-турецкий фронт. Представитель белого генерала Деникина проводил в Грузии мобилизацию: бывших офицеров царской армии посылали на Кубань и Северный Кавказ. С молчаливого согласия англичан, хозяйничавших в Грузии, он самовольно передавал деникинскому правительству заключенных большевиков.

На народное движение меньшевистское правительство отвечало террором, но задавить его не могло. Много крестьян, участников восстания, бежало в лес. После первого поражения большевистские организации ушли в подполье, законспирировались и стали почти неуловимыми.

...Особый отряд не отдыхал ни днем, ни ночью. Новый начальник Тория редко спал в своей постели. С оружием в руках носился по заподозренным в симпатиях к большевикам деревням и чинил расправу.

— Еще немного — и раздавим большевиков. Наш враг будет скоро предан земле, и тогда... счастье грузинского народа обеспечено!

— Каждый грузин должен не жалеть себя ради будущего... Все личное сейчас должно быть позабыто!

Тория верил, что большевики будут разгромлены в России. Ждал, меняя изорванные от усердной работы плетки. Но своим личным счастьем и благополучием поступаться не желал. Он не мог забыть Марию Сабуру, во сне и наяву она стояла перед его глазами.

Обманутый в своих надеждах, он много раз пытался вырвать любовь из своего сердца. Но все старания были напрасны — сердце не подчинялось разуму. По его указанию Арачемия внес в агентурное дело «Потопленная «Чайка» такие сведения, что жизнь Дата повисла на волоске, а Мария и ее друзья были объявлены опаснейшими шпионами красных. Велся усиленный поиск. Агентурная сеть особого отряда пришла в движение.

Скоро все уездные и городские отделения включились в поиски «шпионов, засланных красными».

Многие села Абхазии обшарил Арачемия, но беглецов будто земля поглотила, их никто не видел, они исчезли. «Продолжать искать их на территории Абхазии было бы напрасной тратой времени», — заключил следователь, и начальник с ним согласился.

Теперь у Арачемия наполовину уменьшилось работы, и он с удвоенным рвением взялся за дело Дата и его матросов. Раз уж группа Марии ускользнула из рук, то дело Дата Букия он хотел провернуть так, чтобы слава о нем — Арачемия — дошла до Тбилиси.

Всех матросов, кроме Дата, он допросил уже по несколько раз. Пытался поймать их на чем-нибудь даже незначительном, хотя бы на одном неосторожном слове. Но как ни старался, с какой стороны ни подходил к ним, — напрасно. Матросы показывали одно и то же. Опытный особоотрядчик скоро понял, что матросы не шпионы, что они прорвались сквозь огонь гражданской войны и вернулись на родину. Может быть, Мария и ее друзья были случайными их спутниками? Может быть, Тория преследует их не из политических соображений, а руководствуется какими-нибудь личными интересами?

Оставалось вызвать на допрос шкипера. Ловкий следователь держал себя при первой встрече с Дата сочувственно, говорил вежливо, внимательно слушал. Со стороны могло показаться, что беседуют хорошо расположенные друг к другу люди.

Арачемия понравился шкипер, его прямота, мужественная непоколебимость, его детская наивность. Но личная симпатия нисколько не мешала ему вести следствие к намеченной цели.

Шкипер рассказал обо всем, что в действительности произошло с ним и с экипажем «Чайки».

— Что за законы у вас? Ехали на родину, а угодили за решетку! — громко возмущался Дата.

Арачемия сочувственно улыбнулся ему и сказал:

— Если все это так, тогда тебе не о чем беспокоиться.

После первого допроса Дата вернулся в камеру обнадеженный.

Арачемия хорошо знал, что такие богатыри, как Дата, часто бесхитростны и обмануть их ничего не стоит. И в то же время — он знал это из практики, — если такой человек заподозрит следователя в недобрых намерениях, он может замкнуться, и тогда из него не вырвешь и слова. Правда, для получения нужных сведений Арачемия не отказывался от применения силы. Но едва ли этот испытанный метод окажется тут действенным: крепкого, как кремень, Букия привычными способами не сломить. «Нет, силой тут не возьмешь», — пришел к выводу следователь.

Что же ему остается делать? Пожалуй, только одно. Найти среди матросов «Чайки» человека, которого можно будет вынудить дать нужные показания. Для этого требовалось изучить каждого из них в отдельности, определить их умственные способности, характер, выведать, какие у кого слабости, есть ли у кого из них за этими стенами близкие, дорогие люди. Нужно было примериться, как с кем себя вести, кому угрожать, а кому обещать помощь. И действовать сообразно с обстоятельствами.

И этот хитрый и ловкий человек, съевший, как говорится, в подобных делах собаку, не долго думая, остановил свой выбор на Титико Учана. У него был для этого повод. Агент по кличке Чиапандура сообщал из камеры: в заключении Учана очень сдал, пал духом, нервничает, не спит по ночам. Часто ругает матроса Гергеда, считает его виновником всех бед:

— Чем я виноват, что Гергеда ведет себя, как большевик, хвалит Ленина, а Букия вообще не признает никакой власти? Они виновны, а нас за решетку? Хоть бы неделю побыть на воле, на невесту поглядеть, а потом пропади все пропадом!

«Отказывается от картофельного и кукурузного отвара, тогда как другие заключенные ждут эту баланду, как манну небесную», — сообщалось также в агентурной сводке.

Лучшего Арачемия не мог и желать. Учана был так подавлен, так рвался на свободу, что следователю показалось — найти с ним общий язык будет нетрудно. Арачемия вызвал на допрос голодного, измученного бессонницей Учана.

Титико привели к следователю уже вторично. Впервые его допрашивали месяца два тому назад. Тогда он еще крепился и ничего компрометирующего о товарищах не говорил. Следователь сначала расспрашивал о Дата и о других матросах, потом попросил рассказать, какие у них были взаимоотношения с русскими большевиками, какие поручения красных они выполняли. Титико не сказал ничего такого, что могло бы повредить товарищам. Впрочем, тогда ему и в самом деле казались безобидными разговоры Гергеда или других матросов о большевиках, точно так же, как не придавал он особенного значения тому, что однажды на «Чайке» они вывезли из Анапы в маленькое село на берегу моря раненого большевика (ребята говорили, что он комиссар). Это было, когда на подступах к Туапсе шли горячие бои и город находился в руках белых. Что удивительного, что они помогли раненому человеку? И все-таки Титико, конечно, ничего этого следователю тогда не сказал.

Следователь ни на чем и не настаивал. Что показал заключенный, то и записал в протокол допроса. Только кивнул вдогонку — подумай, повспоминай. Вызову еще, и тогда скажешь всю правду.

И вот его вызвали снова.

Комната выглядит как-то