Безумные сказки Андрея Ангелова - Андрей Ангелов

— Здравствуйте, — машинально отозвался я, глядя мимо него.

«Три тройки» подмигнули фарами.

«А вот это вы напрасно сделали. Нечего мне подмигивать. Я вам не какая-нибудь смазливая мордашка в коротенькой юбочке. Хотите поиграть? Ладно. Сейчас поиграем».

Накопившееся зло настойчиво рвалось наружу, а зачем держать на привязи этого зверя, когда возникает хороший повод от него избавиться? Выплюнув окурок, я засвистел под нос «Марсельезу» и неторопливо двинулся к чёрной иномарке седьмой серии.

Навстречу из салона выбрался водила — крепкий «ёжик» в распахнутой чёрной кожаной куртке, под которой топорщилась пистолетная кобура. У него были рыжие волосы, узкие глазки и длинный язык.

— Куда направился! — рявкнул он, выпячивая широкую грудь.

— Огоньку не найдется? — я ухмыльнулся.

— Ты ведь только что курил.

— А ты мои сигареты тоже считаешь?

— Он баранку крутит, — отозвался второй «ёжик». Он только что отлепил свой зад от переднего сидения. Я окрестил его старшим.

— Паршивая погода, — он пытался быть вежливым.

— Да. Паршивая погода, паршивое настроение, паршивая тачка, — я ткнул ботинком переднее колесо иномарки и спросил.

— Это весь экипаж?

— Хочешь заказать нам пиццу? — он усмехнулся.

«Очень остроумно для тупого „ежика“».

— Нет. Хочу вас чаем напоить, если конечно, будете паиньками.

— А ты весёлый парень. Дай ему прикурить, Сергей.

Водила скорчил недовольную мину, поковырялся в кармане и протянул одноразовую зажигалку. Я взял её, демонстративно уронил и промямлил с притворной жалостью:

— Ой, упала.

— Подними, — водила грозно сдвинул хлипкие рыжие брови.

— А если не подниму?

— Я… — водила набычился.

— Спокойно, Сергей, — осадил его старший, и прибавил, насмешливо глядя мне в глаза. — Не хорошо так поступать, дядя. А ещё говорил, что чаем угостишь.

— Ах да. Чуть, было, не забыл. Только не взыщите, пацаны: как говорится, чем богаты, тем и рады, — я потянулся к ширинке.

— Да он больной, — водила брезгливо поморщился и повернулся лицом к напарнику.

«Ты зря так сказал, сукин сын. Не люблю, когда меня называют больным».

Я ткнул его в пах носком ботинка, вложив в удар ровно столько сил, чтобы не убить и не изувечить, а только лишить на какое-то время концентрации. Он взвыл от боли. Его медвежьи лапы потянулись к ушибленному месту. Тогда я быстро рванул полу его куртки, завладел пистолетом и саданул с размаху рукояткой по склонившемуся черепу. Он слабо охнул и обмяк у моих ног.

Я снял пистолет с предохранителя, взвел курок…

— Стой! — крикнул старший.

Он усмехался, а дуло его револьвера нахально пялилось в моё лицо.

«Ты зря это сделал. Не люблю, когда в меня целятся. Глупый маленький „ёжик“, возомнивший себя героем боевика с „Магнумом“ сорок пятого калибра вместо мозгов».

— Не посмеешь, — сказал я, гипнотизируя его взглядом. — У тебя нет таких полномочий.

— А ты попробуй проверить, — он слизнул с верхней губы капельку пота.

Рука его дрожала. Правый глаз нервно дергался.

Я попробовал: выстрелил не целясь, навскидку от пояса. Жуткий грохот пронзил вечернюю тишину. Он явно не ожидал такого поворота событий, и на его лице, изуродованном пулей чуть выше правого глаза, отразилась озабоченность. Револьвер выскользнул из ослабевшей руки. С губ сорвался протяжный хрип, похожий на клич мертвеца. Он зашатался, привалился плечом к прикрытой дверце, дёрнулся всем телом и, закатив глаза, медленно сполз на мокрый асфальт.

— Мы наших работников холим и лелеем, — я презрительно сплюнул.

В следующее мгновение грохнул второй выстрел.

Досадно, но на этот раз стрелял не я. В грудь ударил раскаленный свинец. Ощущение, надо сказать, не из приятных, но, что поделаешь, за ошибки надо платить. Оказывается, пока я развлекался с его коллегами, притаившийся на заднем сиденье третий «ёжик», тихонечко приоткрыл окно, просунул в отверстие ствол и послал мне «горячий поцелуй смерти».

«Ты зря это сделал, приятель. Не люблю, когда мне дырявят шкуру. Думал, тонированное стекло защитит тебя от пули? Ошибаешься. Оно тебя не защитит».

Заткнув ладонью тёплую и липкую пробоину, я послал ему ответный «поцелуй». После чего «обмен нежностями» продолжился. Крича и корчась от боли, мы палили друг в друга под одобрительный рёв жильцов многоквартирного дома, что высунулись из окон, чтобы поглазеть на нашу мышиную возню. Мне повезло больше, чем ему. Выдавив последние осколки стекла из разбитой дверцы, окровавленная голова хитрого «ёжика» вывалилась наружу и ритмично затряслась в предсмертной агонии.

— Как тебе моя пицца, сынок, с прожаренной корочкой, острым кетчупом и свинцовыми шампиньонами в придачу? — я нервно расхохотался.

И тут оклемавшийся водила одним рывком приподнялся с асфальта и, дико вопя, вонзил мне в брюхо финский нож.

— Ты зря… Не люблю, когда мне вспарывают живот, — процедил я сквозь зубы, глядя, как он пытался взобраться на ноги, цепляясь за торчащую из меня ручку ножа, будто пьяный за поручень троллейбуса. Его длинные рыжие волосы слиплись от крови, оголив широкие бороздки проплешин. На красной бычьей шее вздулись бугристые вены. С перекошенных губ то и дело вырывался громкий хрип. Я рассеянно улыбнулся и выстрелил ему в ухо. Белесые мозги брызнули на чёрный капот. Отвратительное зрелище. Меня едва не вывернуло наизнанку. Медвежья пятерня нехотя выпустила ручку ножа, лениво скользнула по моей брючине и забарабанила скрюченными пальцами по лакированному ботинку. Рядом, в кровавую лужицу, плюхнулась продырявленная голова, продолжающая извергать белёсую жижу точно опрокинутая бутылка с простоквашей.

Мускулистое тело, вздрогнув в последний раз, превратилось в застывший труп.

Дождь усилился. Ледяные струйки воды медленно стекали по пышущему жаром лицу, и мне казалось, что я слышу шипение, что случается, когда на раскаленную сковородку бросают кусок сливочного масла. Страшная боль разрывала в клочья, жгла, давила, слепила и сводила с ума. Прислонившись плечом к мёртвой иномарке, я жадно ловил ртом влажный воздух и старался разглядеть что-нибудь определённое в застилавшем глаза разноцветном тумане. «Сигарету мне. Полцарства за чёртову сигарету», — шептали дрожащие губы. Одурманенный болью рассудок слезно умолял отяжелевшую руку отправиться в путешествие на край земли, где в волшебной стране, под названием «карман пиджака», хранилась заветная пачка. Но рука намертво приросла к пистолету и наотрез отказывалась выполнять эту просьбу. «Сигарету мне, сигарету». Шёпот превратился в неразборчивое бормотание, потом в слабый шорох, потом в хриплое неровное дыхание, а потом…

…Зазвонил мой мобильный. Безумный аттракцион невиданной крутости благополучно закончился. Я снова стоял на бетонном пятачке возле дверей моего подъезда.

— Добрый вечер, — промямлил сосед, волочивший на поводке упирающегося спаниеля. Столкнувшись со мной нос к носу, он не испугался и не удивился, потому что внешне я выглядел вполне пристойно, разве только дыхание немного сбилось.

— Здрав… — я запнулся на полуслове, очумело таращась на застывшую неподалеку черную иномарку седьмой серии, с которой тоже всё было в полном порядке. Я судорожно проглотил слюну, и ответил на телефонный звонок.

— Да.

— Ты что, уснул? — прозвучал в трубке раздраженный голос Семёна.

— Да.

— Жду тебя утром, часикам к десяти. Успеешь?

— Да.

— Тогда пока.

— Пока.

В трубке послышались короткие гудки, и вместе с тем ледяной ужас подкрался к сердцу и впился в него острыми клыками.

«Дурдом, — шепнул внутренний голос. — Это уже шизофрения, Вадик!».

— Нет! Нет! — крикнул я. — Я — нормальный. Нормальный, вашу мать!

«Понимаю, — усмехнулся внутренний голос. — Легче поверить в высадку марсиан или в пришествие Антихриста, чем в собственное сумасшествие».

Что-то блеснуло в руке. Я настороженно посмотрел на дисплей мобильного и нервно хихикнул: на нем отражался телефонный номер Любы! Он был уже набран! Сразу стало легче. Ледяной ужас выпустил сердце и заполз в какое-то потаённое убежище, чтобы отсидеться там до «лучших времен».

— Алё, — весело проворковала трубка. — Я смотрю «Новости», такой магнитной бури наш город не знал 500 лет. Представляешь!..