Фредерика - Джорджетт Хейер

— Да, ничего хорошего, — согласился лорд. — Но я думаю, что сумею договориться с мисс Джадбрук, однако кое-что я хотел бы обсудить с вами. Что касается обеда, пожалуйста, попросите ее не беспокоиться о нем! Холодное мясо и сыр — вот все, что мне нужно. Только принесите все сюда, если можно!

— Я думал, что смогу остаться с молодым джентльменом, пока ваша светлость будет в гостиной?

Алверсток покачал головой.

— Нет. Очень признателен вам, но если мальчик очнется и увидит незнакомое лицо, он может испугаться, — тактично разъяснил он.

— Как скажете, милорд. Только вот я прямо не знаю, что предложить вашей светлости выпить! — признался Джадбрук.

— Кроме домашнего вина из первоцвета, которое готовит Полли, а оно вам не подойдет, у нас больше в доме ничего из вин нету. Я мог бы послать за вином в пивную, но сомневаюсь, что…

— Не имеет значения! А пива у вас нет? Это было бы прекрасно!

— Ну, если так, ваша светлость! — облегченно сказал Джадбрук. — Я пришлю вам целую кружку!

Он принес еще один поднос со свидетельствами ретивых стараний его сестры. К тому времени, как лорд расправился с обедом, начатым миской замечательного супа и состоявшим также из баранины и двух голубей, зажаренных на вертеле, этот длинный летний день уже клонился к закату. Он с облегчением заметил, что его подопечный уже немного шевелился, и, изменив положение, повернул голову на подушке. Алверсток провел длительные переговоры с фермером, чей решительный отказ от какой бы то ни было платы за свое гостеприимство при других обстоятельствах невыносимо утомил бы его, потом послал за мисс Джадбрук, чтобы выразить свое восхищение ее кулинарным искусством в надежде на то, что немного лести в этой ситуации поможет Фредерике в будущем. Однако она не дала ему повода поздравить себя с таким хитроумным маневром, и лицо ее оставалось таким же неприступным, как и тогда, когда он сказал, что ей будет гораздо легче с приездом на ферму Монкс мисс Мерривилл. Джадбрук показал, где находится его спальня, и умолял разбудить его в случае надобности, снабдил свечами и пожелал лорду скоротать ночные часы как можно спокойнее, появившись потом еще один раз в пижаме (за которую он, краснея, извинился) передать солевой раствор, присланный доктором.

Маркизу выпало несколько часов покоя, но их оказалось не так уж много. Задолго до того, как поднялись рабочие на ферме, кончилось действие снотворного, и на него свалились новые волнения.

Поначалу Феликс был беспокоен, невнятно бормотал что-то, опять впадал в дремоту, а потом стал тише, переходя от полузабытья к реальности с ее болью и незнакомым окружением. Он произносил имя своей сестры пересохшим горлом и пытался освободить руки от одеял, задев при этом поврежденную кисть и резко вскрикнув. Когда Алверсток взял его другую руку, твердо сжал ее и заговорил с ним, он, казалось, узнал его. Его пальцы впились, как клешни, он уставился на Алверстока и часто тяжело задышал:

— Держите меня! Держите меня!

— Держу, не бойся! — сказал Алверсток, протягивая руку за соляным раствором, который он приготовил при первом же признаке беспокойства. — Теперь ты в полной безопасности.

Он приподнял голову Феликса и поднес стакан к его губам.

— Выпей это! Открой-ка рот!

— Где Фредерика? — спросил Феликс, капризно отворачиваясь.

Однако он подчинился приказным ноткам в голосе Алверстока, когда тот снова сказал ему:

— Феликс, открой рот! Давай! Делай, что тебе говорят!

Алверсток, у которого, хотя и не было опыта в уходе за больными, не дал мальчику увернуться и безжалостно влил лекарство ему в горло.

Феликс подавился, но после выступивших от обиды слез, похоже, стал соображать яснее. Алверсток опустил его на подушку и уложил больную руку.

— Так-то лучше! — сказал он.

— Где Фредерика? — повторял Феликс.

— Она скоро будет, — обещал Алверсток.

— Она нужна мне сейчас! — настаивал Феликс. — Позовите ее!

— Хорошо, она придет.

Воцарилась короткое молчание. Алверсток подумал, что Феликс опять засыпает, но в тот момент, когда он собирался отойти от кровати, заметил, что мальчик смотрит на него, пытаясь сосредоточиться. Ему это, очевидно, удалось, потому что он прошептал со вздохом облегчения:

— Ах, это вы? Не уходите!

— Я с тобой.

— Пить!

Алверсток снова приподнял его. Он с удовольствием проглотил ячменный отвар, и на этот раз, когда опустился на подушку, сразу заснул.

Это был тревожный сон, к тому же недолгий. Он, вздрогнув, пробудился, и какие-то несвязные слова слетели с его губ. Феликса, очевидно, мучил какой-то кошмар, в который через некоторое время проник голос Алверстока. Тогда он сказал рассеянно: «Кузен Алверсток», но через секунду застонал, что замерз. Маркизу это показалось обманчивым ощущением, так как рука, схватившаяся за его руку, была сухая и горячая. Он стал его успокаивать, и это подействовало благотворно: какое-то время Феликс лежал тихо, но не закрывал мутных глаз. Вдруг он испуганно проговорил:

— Это не моя комната! Почему я здесь? Мне тут не нравится! Я не знаю, где я!

Маркиз спокойно произнес:

— Ты со мной, Феликс.

Он сказал это инстинктивно, проговорил первые слова, какие пришли в голову, и чуть позже осознал, что они довольно глупы. Но вглядевшись в него, Феликс улыбнулся и сказал:

— Ах да! Я забыл! Вы не уйдете, нет?

— Конечно нет. Закрой глаза! Тебе нечего бояться, обещаю тебе.

— Да, конечно, пока вы здесь, я не упаду, — пробормотал невнятно Феликс. — Я знаю это!

Алверсток ничего не отвечал и скоро с облегчением увидел, что мальчик засыпает. Осторожно высвободив руку от ослабевших пальцев ребенка, он отошел поправить свечу, чтобы ее мерцающий свет не падал на лицо Феликса. Ему казалось, что тот заснул более спокойно, но его надежда не оправдалась. Дальше, это было ясно даже ему, неискушенному в таких случаях, Феликсу становилось все хуже и хуже, его лицо горело, а пульс стал частым. Иногда он дремал, но эти передышки были очень недолгими, а когда просыпался, то все время находился в состоянии лихорадочного возбуждения, граничащего с бредом. Казалось, он страдает от сильной боли; в один из светлых промежутков он пожаловался, что у него «болит все», но когда Алверсток дотронулся до незакрытой бинтами части лба, тот был рад, когда он убрал руку.

— Это не моя рука! — сердито сказал Феликс.

Вторая доза микстуры принесла некоторое облегчение, но Алверсток уже не раз собирался разбудить Джадбрука и послать за доктором. Только последние слова доктора Элкота, предупреждающие о возможной лихорадке, и мысль о том, что он еще мог возвращать мальчика к памяти, удерживали его.