Семь крестов - Николай Прокошев

Мороз не щадил никого. Зима выдалась на удивление лютой. Конечно, не такой, как в 1392 году, когда лодки повмерзали в заливы, но уже прямо на выезде из города у Лаакена припорошенные снегом лежали трупы окоченевших собак. Матиас между делом заметил, что, пока они доедут, вороны в бочках смерзнутся комками, хотя однажды комтур фон Пицценау угощал его оттаявшими птицами, так они показались мальчишке еще вкуснее. Потом он даже стал специально замораживать их на недельку.

Пока окончательно не замело дороги, следовало поторапливаться. Да уж, задал Генрих задачу – Торн в два раза дальше, чем Мариенбург. Какая у полубрата может быть чрезвычайная миссия? Что, попросить больше некого? Ворон каких-то потребовал, пришлось повозку запрягать. Так бы куда раньше добрались.

Но магистру нельзя отказывать, коли попросил, у него, должно быть, имелся серьезный повод. А может статься, у них такой пурги нет и в помине. Занятый подобными размышлениями, Пес не заметил, как правивший уже двенадцать часов кряду Матиас задремал и едва не рухнул с облучка в сугроб. Прусс успел вовремя подхватить парнишку и сам взял вожжи.

Первая остановка произошла в Бранденбурге. Напоив и накормив лошадей и немного отдохнув, ездоки с великой неохотой снова выбрались на свирепую метель. Изредка навстречу попадались другие путешественники: либо сумасбродные удальцы, либо спешившие по неотложным делам.

Тусклые огоньки едва различались в бурлящем снежном пологе, лиц седоков видно не было – все до самой макушки закутывались в шубы и пухлые мантии с высокими стоячими воротниками. Через неделю путники добрались только до Фрауэнберга, или Фромборка, города, где через много лет будет жить знаменитый Копперник.

Лежа на мягкой перине, Гектор вдруг вспомнил, что из-за последних событий мысль о падении Пруссии напрочь вылетела у него из головы. Пройдет всего лишь какой-то век, и распоряжаться его родиной и жить на прусской земле станут поляки. Рассказывать ли магистру? Но даже если на секунду допустить, что он поверит, будет ли глава тевтонов рад такому известию? Раскрыть правду – значит, угробить все надежды ордена на реванш. В любом случае, крах неизбежен. Не сегодня, так завтра.

Надо срочно выходить из корпорации, чтобы не тащить бремя гнетущих размышлений. С одной стороны, магистр имел право знать, с другой – кто он, Пес, такой, чтобы лишать права на веру и надежду такого великого человека, как Генрих фон Плауэн? Впереди еще целых пятьдесят лет хрупкого мира – не этого ли, часом, заслужили рыцари во Христе? Ну вот, бесстрашный воин, дожился. Было время, когда проклинал захватчиков и узурпаторов, а теперь взялся жалеть.

В дальнейшем переезд прошел более-менее благополучно, если не принимать во внимание, что одна из лошадей в упряжке сломала ногу в дорожной яме недалеко от оврага, где их когда-то застал врасплох Томас со своей шайкой. Кобылу пришлось забить, а после искать ей замену в уже знакомом городке Фишау.

Другая неприятность случилась, стоило друзьям отъехать от Мариенбурга, на Кульмском тракте. Там повозку с уставшими лошадьми атаковали голодные волки. Стая настойчиво преследовала бедных животных с замерзшими седоками. У жеребцов еще были силы удвоить ход, но хищники, гонимые холодом и предвкушением скорой добычи, норовили попасть под копыта, чтобы прервать гонку, и вцепиться в бок одного из коней. Матиас сделался белее снега и лишь неустанно бормотал молитвы, в то время как Гектор, проворно орудуя рогатиной, отгонял безжалостных лесных тварей.

Спасло повозку, как переведя дух выразился парень, «божественное чудо из чудес». По пути им встретился обоз полупьяных солдат, которые катили в Мариенбург за жалованьем. Лихие рубаки быстро усмирили озлобленную свору и еще напоследок поблагодарили прусса за волчьи шкуры, «что они сейчас соберут, правда, сначала еще немножко подопьют».

В необходимости держать подле себя такую размазню, как Матиас, полубрат начал сомневаться все больше. При этом он хорошо помнил, что не так давно – в древней Брутении – дал обещание помогать людям вокруг себя. Бэзил, похоже, не ошибался: этому сопляку никогда не сравниться с храбрым и самоотверженным Крукше.

Зависит ли это от воспитания или внутренних качеств, разницы нет, важен всегда результат. А Матиас – трус, каких свет не видывал, даже стыдно за него. Но не всем рождаться героями и смельчаками, некоторым действительно требуется твердая рука, чтобы направить их на верный путь.

– Рад тебя снова видеть, Гектор, – фон Плауэн принял прусса в своем кабинете, разместив два кресла напротив камина, – случилось так, что на этих землях живут лишь несколько человек, кому я могу доверять.

– Я понимаю, ваша милость, – вытянув к огню озябшие руки и ноги, Пес не мог думать ни о чем другом, кроме того, как скорее отогреться.

– Ты уже, верно, слышал про контрибуцию? Наша казна почти обескровлена. Своими силами мы не потянем настолько огромный выкуп. Я уже отправил голубиную почту властителям в Лондон, Париж, Германские земли и Брабант с просьбой оказать нам услугу и выдать крупные денежные заемы, ибо, если мы пропустим хоть один платеж поляку, сумма многократно возрастет…

– Тяжелые времена становятся еще невыносимее.

– К сожалению, происходит именно так, – отблески пламени подчеркивали осунувшееся и бледное лицо гохмейстера. – Я хочу, Гектор, чтобы ты поехал в Гент к моему другу Иоанну, герцогу Бургундскому, сыну Филиппа Храброго, и от моего имени попросил бы его помочь в столь трудную для нас пору.

– Но, господин Верховный магистр, – уж чего-чего, а поручения такой ответственной дипломатической миссии полубрат никак не ожидал, – я всего-навсего простой солдат, хоть и дворянин. Как я могу представлять орден? Наверняка есть лица во много раз более сведущие в государственных вопросах. Меня никто не будет слушать.

– Тебе просто надо договориться, подписывать документы поедут другие. Нам, можно сказать, повезло. Сейчас у него перемирие с Орлеанским домом – там такие дворцовые передряги, что нам с литвинами и не снились.

– Значит, он пребывает в хорошем настроении?

– Надеюсь на то. Вы с ним чем-то похожи, потому я и посылаю тебя, а не наших дипломатов. Он, вне всякого сомнения, назначит им дьявольские проценты. Господь наградил тебя находчивым языком – уговоришь любого, от дворняги до императора.

– Спасибо на добром слове, господин гроссмейстер.

– Твоя задача склонить его на нашу сторону, понимаешь? Убедить, что поляк – это сатанинское отродье, каких свет не видывал, что нам не повезло, что мы серьезно поиздержались и так далее.

– Хорошо, если настаиваете, я попробую. Но чем еще вы будете расплачиваться по долговым обязательствам? Ведь польский король впридачу отпустил из плена наших наемников, чтобы те потребовали оплаты…

– Ничего не поделаешь, – Генрих глубоко вздохнул. – Придется прибегнуть к непопулярным в народе мерам – поднимем налоги.

– Но это, быть может, не так страшно, – отогревшийся Пес с наслаждением вдыхал чудный аромат сливового вина, почтительно поднесенного прислужником магистра. – По-моему, на данный момент налоги ниже некуда. Даже попрошайка может их себе позволить.

– Так-то оно так. Но чуть поверни колесо финансовой машины, сразу начнут скрипеть все детали. Малейшее повышение податей вызовет шквал негодований.

– Что делать, народ придется потрясти. Ну и как вам вороны?

– Это не мне, а Иоанну. Удиви его.

Сопроводительное письмо Гектору надлежало получить у главного конюха. В орденском государстве старший конюшенный совмещал также и должность почтальона. Он выставлял на письмах, выполненных на особо клейменной гербовой бумаге, данные о срочности, точный адрес и запечатывал письмо облатками подходящего цвета.

К примеру, для дипломатической пересылки использовался красный. Помощник конюха заведовал и голубятнями, где содержались брюссельские летучие письмоносцы. Ухаживал за ними, дрессировал и нередко баловал их отборным египетским горохом в благодарность за отличную службу.

В начале последней декады февраля серый брат Тевтонского ордена и его слуга собрались со свежими силами, сменили на повозке треснувшие от мороза оглобли, смазали воском полозья и выбрали наилучших тягловых лошадей. Дорожка предстояла дальняя – ни дать ни взять, сто семьдесят миль.

Если тащиться с такой скоростью, как плелись в Торн, то Иоанна они увидят, дай Бог, к исходу весны. Но в этот раз все должно быть по-другому. Видимо, зима ушла дальше, на Русь, потому что в Европе существенно потеплело.

Магистр снабдил посланцев недельным провиантом: вяленой телятиной, копченой осетриной, тушеной бараниной, ячменными лепешками, бочонком пива и вина. Еду сложили в мешки, набитые шерстью, чтоб не смерзлась. Один из братьев-священников благословил друзей в путь и на всякий случай отпустил им грехи, а Матиаса даже исповедал, но обещал истово молиться за благополучный исход переезда.