Генерал Ермолов - Владимир Лесин

Не забывай, мой читатель, что плакали при этом сначала русские матери, потерявшие прекрасных дев и изнасилованных мальчиков, цветущих здоровьем, а потом уже горянки начали пугать детей своих именем Ермолова, что пламя пожирало сначала убогие избы в казачьих станицах и русских деревеньках, а потом уже сакли в горских аулах. Впрочем, я не оправдываю деяний главнокомандующего Кавказским корпусом, я только констатирую факты. И здесь, и далее.

Когда-то, еще в XVIII веке, с целью защиты казачьих станиц по течению реки Кубани были построены крепости, но все они находились в неудовлетворительном состоянии. Впрочем, разобщенные закубанские племена не доставляли в то время особого беспокойства русским, поскольку их набеги предупреждались разъездами пограничной стражи, призванными заменить обветшавшие укрепления.

Совсем другое положение сложилось на левом фланге Кавказской линии, против которого жили чеченцы. Они считались мирными, но фактически в их аулах формировались банды горцев перед набегом на русские приграничные станицы и села, а проводниками их были беглые православные солдаты.

Еще в 1783 году чеченцы добились разрешения светлейшего князя Григория Александровича Потёмкина поселиться на равнине между Сунжей и Тереком, издавна принадлежавшей казакам. Они обещали жить мирно и содержать передовые посты на Линии. Обманули, конечно.

Ермолов строго предупредил «мирных мошенников», что если они будут пропускать через свои земли грабителей, то будут наказаны силой оружия, прогнаны в горы, «где их истребят или неприятели, или болезни». Чеченцы не поверили угрозам, больше того, решили, что русские готовы заключить с ними договор, как это делали предшественники нашего героя.

Вслед за чеченцами поверили в свое могущество анцухцы, проживавшие в Дагестане. Они обещали Ермолову жить с ним в мире, если он будет платить им дань, как это делал царь Ираклий II{449}.

Естественно, командующий отказал, потребовал полной покорности и разъяснил, что Грузия давно уже стала частью Российской империи, сила которой столь же несоизмерима с силой их прежних данников, сколь «далеко отстоит солнце от земли».

Принимая меры по защите русских поселений от набегов горцев, Ермолов начал с чеченцев. «С нетерпением ожидаю я, — писал он, — первой возможности искоренить гнездо гнуснейших злодеев. Этого требуют строгая справедливость и слезы жителей наших на Линии, между которыми редкое семейство не оплакивает или убийство, или разорение»{450}.

К 1818 году чеченцы, по свидетельству начальника штаба Кавказского корпуса А.А. Вельяминова, до такой степени опустошили русские пограничные селения, что опасно было выходить за ворота казачьих станиц. Чтобы прекратить грабительские набеги горцев, А.П. Ермолов принял решение оттеснить их аулы в глубь лесов и гор, перенести Линию за Терек, занять Сунжу и постепенно, в течение трех лет, по ее течению построить ряд крепостей{451}.

Однако прежде чем перейти в наступление, чтобы возвратить казакам их прежние затеречные владения, необходимо было добиться разрешения на это императора Александра I.

«С устройством крепостей, — писал он государю, — я предложу злодеям, живущим между Тереком и Сунжей и называющим себя мирными, правила для жизни и некоторые повинности, кои истолкуют им, что они подданные Вашего Величества, а не союзники, как до сего времени считали. Если будут они повиноваться, то назначу им нужное количество земли, а остальную разделю между казаками и чёрными ногаями; если же нет, предложу им удалиться к прочим разбойникам… в сем случае все земли останутся в нашем распоряжении».

Ермолов не скрывал, что предприятие это потребует немалых усилий. В обеспечение успеха он просил его подкрепить Кавказский корпус хоть одним полком. Алексей Петрович убеждал царя, что рано или поздно это придётся сделать. Теперь же самое время перейти в наступление — «мир и спокойствие тому благоприятствуют».

Несмотря на принятые меры, набеги на пограничные русские селения продолжались. Не проходило ни одного дня, чтобы горцы не уводили в плен детей, женщин, работавших в поле, и не угоняли скота и лошадей. В селениях, ближайших к границе, они врывались даже в дома и уносили вещи и домашнюю утварь. Почти все станицы, расположенные вдоль Линии, постоянно подвергались нападениям.

Наместник приказал повесить несколько чеченцев, захваченных в плен во время набега, а жителей аулов, которые их укрывали, предупредил, что если они и впредь будут принимать и укрывать грабителей, то могут лишиться не только своих жилищ, но и самой жизни.

Досталось и казакам, которых Ермолов обвинил в нерадивом несении службы, отсутствии дисциплины, ослаблении воинственного духа, а офицеров в предпочтении личных выгод, получаемых непозволительными средствами, в распутстве и даже в участии вместе с горцами в набегах на русские селения{452}.

Не правда ли, знакомая ситуация?

Страх как универсальное средство поддержания порядка распространялся не только на горцев. Здесь особенно показателен случай, описанный в воспоминаниях Н.Н. Муравьева-Карского…

Однажды горцы вырезали несколько казаков, «уснувших на пикете, как на квартире». Ермолов вызвал их командира, по-видимому, хорунжего или сотника.

— Я не могу наказать тебя плетьми, — взревел А.П. Ермолов, потом ударом огромного кулака поверг его на землю и с остервенением стал топтать ногами. Натешившись, выкинул из палатки, заставив рыть яму, в которую приказал бросить избитого офицера. Командиру бригады В.А. Сысоеву, рассказывал Н.Н. Муравьев, с большим трудом удалось уговорить разъяренного генерала, «который, вероятно, все же не закопал бы его». Конечно, но из службы исключил{453}.

Над казаками были и более высокие начальники, чем пикетные командиры. С ними Алексей Петрович тоже не церемонился, но изъяснялся более изысканно.

«Достаточно со стороны вашей одного равнодушия к беспорядкам, — писал Ермолов генерал-майору Дебу, — чтобы подчиненные, в свою очередь, были совсем нерадивы или даже негодны. Поверьте, ваше превосходительство, мне трудно делать подобные замечания вам, а еще менее я желаю повторять их»{454}.

Все понимали: повторного замечания добиваться не стоит.

В Петербурге никак не могли понять, что побуждает горцев к враждебным действиям против русских? Начальник Главного штаба князь Петр Михайлович Волконский попросил ответить на этот вопрос Ермолова.

«Набеги и грабительства чеченцев и других народов, — ответил он, — происходят единственно от желания добычи, и других побуждающих к тому причин нет ни особенных, ни новых»{455}.