Генерал Ермолов - Владимир Лесин

Хронологические рамки Кавказской войны, принятые нашей наукой (1817—1864), недостаточно обоснованны. На мой взгляд, начало ее правильнее было бы отнести к 1764 году, когда завершилось строительство и заселение Моздока, положившего, по выражению известного историка Василия Алексеевича Потто, «краеугольный камень завоеванию Кавказа». Окончилась же она в 1864 году, когда пал последний опорный пункт сопротивления горцев русской колонизации — Кбаада{459}.

Здесь уместно еще раз сослаться на В.А. Потто, считавшего основание Моздока «началом той великой программы, на выполнение которой потребовалось целое столетие и миллионы материальных жертв и нравственных усилий»{460}.

Раньше других угрозу стеснения своей свободы почувствовали кабардинские владельцы, подвластные люди которых бежали от гнета и укрывались в крепости. В 1764 году они предприняли попытку разрешить назревающий конфликт, связанный со строительством Моздока, путем переговоров с русской императрицей и, когда она не увенчалась успехом, призвали народ к оружию. Началась Столетняя Кавказская война. Одним из ее этапов было время сурового управления Кавказом генерала Ермолова.

То, что мы ныне называем национально-освободительной борьбой народов Северного Кавказа, Ермолов считал беспорядками. Вскоре после вступления в должность Алексей Петрович писал Петру Ивановичу Меллер-Закомельскому, в то время инспектору всей артиллерии:

«Я терпеть не могу беспорядков, а паче не люблю, что… здешние горские народы противятся власти государя».

Не смирив горцев Северного Кавказа, Россия не могла считать свои позиции прочными и в Закавказье, ибо Турция и Персия не отказались от мысли взять реванш после недавних поражений, закрепленных мирными договорами в Бухаресте и Гюлистане. Для продвижения империи на Восток наместник считал возможным использовать все средства. За горцами он признавал только одно право — повиноваться. В противном случае грозил «истреблением ужасным». И слово сдерживал: предавал огню целые селения, а их жителей вырубал, как лес, не исключая стариков, женщин и детей.

Набеги на русские поселения с целью грабежа в первое время заметно сократились и, как правило, заканчивались полным истреблением налетчиков. Многие чеченцы вместе с семьями перешли на нелегальное положение, укрывшись в лесной глухомани. Их поддерживали те из них, кто притворно заявил о своей лояльности к русским и жил с разрешения главнокомандующего между Тереком и Сунжею. Поездки по Военно-Грузинской дороге с каждым днем становились все опаснее и могли осуществляться не иначе как с большим конвоем, при котором всегда находилось несколько пушек.

— Мне не нужны мирные мошенники, — говорил Алексей Петрович. — В посредниках я не нуждаюсь…Достаточно, что я знаю, что имею дело со злодеями. Пленных и беглых солдат немедленно вернуть, или мщение будет ужасным!{461}

Отныне Ермолов держал при себе аманатов, которые периодически меняли друг друга. Такая вот ротация по-ермоловски…

— Живите смирно, — наставлял Ермолов, — не делайте воровства, грабежей и смертоубийств; занимайтесь хлебопашеством и скотоводством, и вы будете спокойны, богаты и счастливы; в противном случае, за всякое буйство, за всякое воровство, грабеж и смертоубийство аманаты ваши будут отвечать головой{462}.

Таким образом, Алексей Петрович избавил чеченцев от посредников, которые обходились им весьма недешево. Но те, лишившись немалых доходов, настраивали своих соплеменников против русских, распускали самые нелепые слухи:

— Неверные призывают нас спокойно работать, чтобы потом завладеть нашим имуществом, а самих нас изгнать в горы.

Как ни старался Ермолов убедить чеченцев в том, что русские не заинтересованы в их разорении, как ни призывал их спокойно заниматься сельским хозяйством, гарантируя им неприкосновенность личности и имущества, не верили. Видя, что на их земле строится новая укрепленная линия, они объединялись в отряды, бежали в горы, нападали на русские селения, казачьи станицы и солдатские лагеря и молниеносно исчезали. Алексей Петрович, не находя понимания, нервничал:

— Я превращу земли между Тереком и Сунжей в пустыню, но наведу порядок, никому не позволю разбойничать в нашем тылу.

С этой целью жители десятка андреевских аулов были изгнаны из своих жилищ и под конвоем отправлены в горы.

— И Боже избавь того, кто посмеет ослушаться, — рычал он. — Когда придут войска, поздно будет помышлять о спасении. Я слышать не могу о беспорядках, тем более видеть их своими глазами{463}.

В связи с этим Грибоедов, следовавший через Моздок в Тифлис, писал в путевом дневнике:

«…Андреевская, окруженная лесом… Там на базаре прежде Ермолова выводили на продажу захваченных людей, — а нынче самих продавцов вешают».

Так, по русской традиции, наместник боролся на Кавказе с варварством самыми варварскими методами. Однако же боролся, отменил рабство, закрепил право выкупа крепостных с торгов, как и в Грузии. Но не следует спешить с выводами. К этому я еще вернусь…

Ермолов ввел круговую поруку в аулах, которые считались мирными. За участие в разбое члена семьи отвечала вся семья. За укрывательство семьи грабителя подлежало истреблению всё селение с его обитателями, включая женщин и детей. На чеченскую знать главнокомандующий возложил задачу содержания ночных караулов.

Ультиматум, продиктованный генералом чеченцам, и сегодня вызывает не лучшие чувства, хотя он и не додумался еще до мер наказания, которые пришли в голову «кремлевскому горцу» из грузинского городка Гори, знавшему жителей Кавказа не хуже знаменитого «господина проконсула Иберии». Может быть, потому и не додумался, что железных дорог тогда не было. Впрочем, ногаи когда-то пешком дошли до Урала, и многие выжили.

С потрясающим цинизмом Алексей Петрович писал Арсению Андреевичу Закревскому:

«Чеченцы мои любезные — в прижатом положении. Большая часть живет в лесах с семействами. В зимнее время вселилась в них болезнь, подобная желтой горячке, и производит опустошение. От недостатка корма из-за отнятия полей скот падает в большом количестве. Некоторые селения, лежащие в отдалении от Сунжи, приняли уже присягу и в первый раз… дали ее на подданство. Теперь наряжается отряд для прорубания дорог, которые мало-помалу доведут нас до последних убежищь злодеев»{464}.

Мысль о создании просек к горным аулам чеченцев с целью отнять у них возможность совершать набеги на русские пограничные селения и безнаказанно скрываться за непроходимыми лесами историческая традиция приписывает Алексею Александровичу Вельяминову. Ермолов вполне оценил находку начальника своего штаба. Рубка леса заняла важное место не только в тактике «умиротворения» Кавказа, но и в истории русской классической литературы.