Путешествие в Россию - Теофиль Готье

Стоит ли подробно рассказывать о пути следования парохода компании «Самолет» и писать французскими буквами часто довольно сложные для меня названия местечек, где мы останавливались? Внешний вид их был почти одинаков: лестница из досок, бревен и брусьев спускается к реке, на берегу на возвышении — гостиный двор, правительственные здания и дома самых богатых жителей с белыми оконницами на оливковом или красном фоне переплета, церковь с четырьмя маковками вокруг главного купола — они покрашены в зеленый цвет или обиты коваными листами меди или олова, монастырь со стенами длинной ограды, расписанной фресками в византийском стиле, как на Афоне, а дальше бревенчатые рубленые избы. Чтобы оживить картину, добавьте к этому дрожки, ожидающие пассажиров у пристани, и группы зевак, интерес которых к проходящим и отбывающим пароходам никогда не иссякнет.

Однако в Кимрах меня удивил праздничный вид городка: на берег высыпало все или почти все население. Разнесся слух, что великий князь-наследник[186] направляется в Нижний Новгород на «Русалке». Этого вовсе не было. Великий князь проплыл позже и на другом пароходе, а я воспользовался случаем, чтобы без зазрения совести разглядывать разного типа людей, собравшихся, чтобы приветствовать цесаревича. Несколько изящных туалетов, подражавших французской моде, правда с вынужденным опозданием, ведь все же от Парижа до Кимр далеко, выделялись на национальном фоне ситцевых сарафанов с устарелым рисунком. Три девушки в маленьких андалузских шапочках, в зуавских[187] куртках и вздутых кринолинах были поистине прелестны, несмотря на то что и в них сквозило легкое подражание западной непринужденности. Они пересмеивались друг с другом и, казалось, с презрением относились к роскошным сапожкам, которые носили другие жители, мужчины и женщины. Кимры известны своими сапогами, как Ронда[188] — гетрами.

Наверное, как раз в Кимрах Бастьен купил прекрасную пару сапог, о которых говорится в народной песне!

Из-за небольшой глубины реки и необходимости ясно видеть бакены здесь не рискуют плавать ночью. Поэтому, как только последние порывы довольно свежего вечернего ветра затихли на горизонте, «Русалка», выпустив пар, остановилась и бросила якорь. Всем пассажирам был подан вечерний чай, и из самоваров, нагретых до предела, беспрерывно лился кипяток в крепкую заварку. Для меня было очень любопытно то, как люди из самых низов, по внешнему виду походившие на наших нищих, с наслаждением пили этот тонкий и ароматный напиток, который у нас еще считается деликатесом и который белоснежные руки разливают в светских гостиных. Манера пить чай такова: сначала его охлаждают в блюдце и пьют маленькими глотками, прикусив в зубах маленький кусочек сахара, в достаточной мере подслащающего напиток по русскому вкусу, схожему в этом с китайским.

Когда я проснулся на узком диване каюты, «Русалка» уже плыла дальше. День вставал. Пароход шел вдоль высокого берега, за которым деревянные избы выглядели зубчатой стеной и отражались в зеркале спокойной воды реки. Я бы сказал, что окружающая картина походила на выставлявшийся в последнем Салоне пейзаж Добиньи, переведенный на русский язык.

Мы остановились в Покровском — это монастырь XVI века, как крепость, снабженный стенными бойницами. Большая часть пассажиров сошла на берег, чтобы помолиться в церкви и получить благословение в дорогу. В полумраке таинственной часовни, украшенной росписями и сверкающей золотом, восточного вида поп, или священник, вместе с церковным служкой пропел прекрасную мелодию православного ритуала, действию которой поддаешься, даже не разделяя вдохновившей ее веры. У священника был великолепный бас, глубокий, меднотрубный, нежный, и он прекрасно им владел.

Углич, где мы оказались к концу дня, — довольно значительный город. В нем не менее 30 тысяч жителей, и колокольни, купола и маковки его 36 церквей создают ему замечательный профиль. Широкая в этом месте река походила на Босфор, и не нужно было большого усилия воображения, чтобы превратить Углич в турецкий город, а его луковичные шпили — в минареты. На берегу мне показали домик в древнерусском стиле, где Димитрий в возрасте семи лет был убит Борисом Годуновым.

На песчаных берегах у слияния Мологи и Волги бесчисленные стаи ворон, перед тем как угомониться на ночлег, предавались обычному своему странному веселью. Начинали появляться чайки, спутницы больших водных потоков. Еще выше я видел орланов, вылавливавших себе на ужин стерлядей, за которых западные гурманы заплатили бы золотом.

На заходе солнца, когда мы прибыли в Рыбинск, огненные тона неба сменил серебристо-голубой идеальный лунный свет. Целая флотилия больших судов почти преграждала путь по реке. Среди леса их черных мачт и канатов мерцало несколько огней, а за ними ртутной ракетой взвивалась к ночной лазури церковная колокольня.

Рыбинск — важный город. Это торговый центр с множеством увеселительных мест. Волга благодаря вливавшимся в нее водам Мологи становится здесь шире и глубже и допускает движение больших пароходов. Поэтому и население увеличивается, а в некоторые сезоны город привлекает значительное число приезжих. Барышни приводят людей в прекрасное, благодушное настроение, и здесь им только и хочется повеселиться. Одно из любимейших развлечений — слушать цыганок и цыганские хоры. Вы не представляете себе, с какой страстью русские слушают цыган. С подобным самозабвением может сравниться только пыл самого виртуоза. Дилетантский энтузиазм зрителей в Итальянской опере лишь слабо напоминает его. Здесь же ничего условного, ничего навязчивого, ничего искусственного, словно интимное и дикое чувство первобытного человека встрепенулось под действием этих странных звуков.

Меня не удивляет такая страсть — я разделяю ее. И когда на пароходе мне сказали, что в Рыбинске есть знаменитая группа цыган, я тотчас принял приглашение пойти их послушать. Предложение это сделал мне милейший, умный и сердечный господин, пассажир «Русалки», с которым я охотно уплыл бы на край света.

Граф X первым сошел на берег, чтобы сделать необходимые распоряжения, предварительно дав мне название постоялого двора, где должен был состояться концерт. Я медленно пошел по набережной, пораженный зрелищем восхитительной ночи. Под небом, усеянным бледнеющими в лунном свете звездами, река ширью своей напоминала рукав моря и перерезалась темной линией пароходов. Сияющий след луны на воде, темные отражения мачт, как длинные серебряные и чернобархатные ленты от течения реки, кружевом плавно колыхались по краям. Вдоль погруженных в тень домов на берегу, по верхушкам зеленых крыш шла линия голубоватых отблесков, кое-где виднелись красные огоньки — в некоторых домах еще не спали. Посредине широкой площади, подобно серебряной глыбе, сияла фантастическим свечением главная церковь города. Казалось, ее осветили бенгальскими огнями. Купол, окруженный диадемой колонн, блистал, словно тиара, усеянная бриллиантами. Металлические отсветы, фосфоресцируя, играли на олове или меди маковок, а колокольня, напоминавшая дрезденский шпиль, казалось, нанизала на свою золотую иглу две-три звезды. Это было магическое видение, нечто сверхъестественное, как в апофеозе феерий, когда в лазоревых далях приоткрывается дворец сильфиды[189] или храм счастливых брачующихся.