Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - Лео Перуц

«Я ее прогневил, — говорил он себе с печальною усмешкою, — она испугалась, увидя меня, она подумала, что я пришел выдать ее тайну. Боялась, как бы всему свету не стало известно, что у нее, высокорожденной герцогини де Лаван, есть сын, примеряющий людям парики. Поэтому она сделала вид, будто не замечает меня».

Он потупился. Лицо у него омрачилось, и упрямая гордость проснулась в душе.

«У нее есть мой портрет, и этого достаточно с нее, меня она видеть не хочет! Ладно же, я уйду и не буду ей больше попадаться на глаза, пусть не беспокоится. Каким я был безумцем, полагая, что за одну ночь можно превратиться из брадобрея в герцога! Да и большое ли это счастье быть знатным господином? Явившись дворянином в этот дом, я ничего не изведал хорошего, кроме страха, опасностей и множества затруднительных положений. Всем этим я по горло сыт, я ухожу. Моя мать не желает меня видеть, я для нее слишком ничтожен. Что же мне тут еще делать? Ничего. Пусть господин де ла Рош-Пишемэр найдет себе другого противника, если хочет драться».

Он вспомнил о горничной, готовой, как и он, покинуть этот дом, и его злоба сменилась приятными мыслями.

«Мы вместе уйдем. Маленькая Жаннетон с ее каштановыми косами. Значит, я все-таки недаром здесь был, я нашел девушку, которая любит меня. Сам Бог нас свел. Оно и лучше, что я не дворянин, потому что для счастливой совместной жизни нужно, чтобы супруги были одинакового сословия. Ну, и удивится же она, когда я ей скажу, что я не господин де Жослэн, а всего лишь парикмахер, но знающий свое ремесло и обученный честным способом присоединять чужие деньги к своим. Ей не понадобится прясть шерсть. Я не буду сидеть сложа руки, буду знать, как раздобыть то, что нужно нам обоим».

И он принялся рисовать себе, как будет протекать его жизнь в городе Булони, ибо к вдове Сабо он возвращаться не хотел.

«У старика есть столярная мастерская, но она ему не приносит никакого дохода. Ну что ж, я из нее сделаю цирюльню. Люди начнут ко мне ходить, когда заметят, что я знаю свое дело и умею подстригать им бороды на греческий и итальянский лад. К тому же когда в доме есть хорошенькая молодая женщина, которая умеет болтать, то это привлекает посетителей. Жаннетон будет сидеть за кассою. Позже я научу ее смешивать волосы, так чтобы получалась нужная окраска, и старик пусть помогает ей при этом, если у него ловкие пальцы. Надо мне будет купить барабан для волос, гребни, ножницы, медный кипятильник для воды, тиски, щипцы, деревяшки из самшита для завивки, станок для плетения волос, утюг, точильный камень, бритвы, все это стоит денег».

Он, призадумавшись, поглядел на шляпу, которую держал в руке.

«Эта лента на шляпе с синими камнями, наверное, стоит больше ста ливров, — подумал он. — И кинжал, и шпага, и кружева, и шелковые банты — все это мне не нужно, я превращу это в деньги. Этого хватит. А затем плащ, это самая ценная вещь, куда я девал его? Черт побери, я повесил его наверху, в зале, на спинке стула. Что, если он уже исчез? Надо мне пойти наверх, поглядеть»…

Он побежал обратно в залу.

В среду вельмож, обсуждавших грядущие судьбы Франции, вошел парикмахерский подмастерье, разыскивающий свой плащ, чтобы заложить его.

План союза с Испанией разбился о страстное сопротивление незначительного меньшинства собрания. Господин де Кай и де Ругон принимал поздравления друзей. Граф фон Мемпельгард и герцог де Нуармутье мирно стояли рядом: они условились после обеда сойтись на поединок в Венсенской сосновой роще.

Совещание продолжалось. Нужно было взвесить другие средства для низвержения тиранической власти кардинала. Окруженный друзьями, поднялся со своего места господин де Гюнольде.

— Кардинал замышляет новые козни, — начал он свою речь. — Весь город полон слухов, все знают об этом, но никому неизвестны его подлинные намерения. Он усмехается, встречаясь с кем-либо из нас. Не добился ли он от короля разрешения снова наполнить тюрьмы? Не заручился ли поддержкой судов и парламента в целях предания нас смертной казни? Как бы то ни было, он расхаживает с видом победителя. Мы должны его опередить. Мои друзья и я пришли к убеждению, что пора решиться на крайнее средство. Мы должны отделаться от него, так или иначе.

— Прошу покорно простить, — тихо сказал Тюрлюпэн виконту д'Оптэру, потому что этот дворянин сидел на том стуле, на который Тюрлюпэн повесил свой плащ.

Взволнованно и отрывисто стал излагать затем господин де Гюнольде свой план собрания:

— Мои друзья и я сойдемся в гостинице «Трех жаворонков». Оттуда мы можем, оставаясь незамеченными, наблюдать за кардинальским дворцом. Девять часов утра. Каждый знает свою задачу. Двое из нас караулят на углах улиц, для предотвращения неожиданностей. Господин кардинал выезжает. По сигналу мы окружаем его карету. Стой! Ни с места! Двое останавливают лошадей, двое раскрывают дверцы кареты, я сам наношу удар, Лансак и Сент-Эньян прикрывают тыл…

Шум и смех покрыли его слова. Герцог де Невер встал, жестом успокоил собрание и, погладив свою седую бородку, спросил:

— А шотландская гвардия, горячая голова? Про нее вы забыли? Что ж, она будет, по-вашему, спокойно при этом стоять и глазеть? И к тому же с ним ездит в карете маршал де ла Форс…

— Так не годится! Нет, не на улицах Парижа! — воскликнул господин де ла Мадлэн. — Нужно напасть на него в открытом поле.

Тюрлюпэн все это слушал и оторопел от ужаса.

— Да ведь они замышляют убийство, — бормотал он. — Безумцы! Разве можно вести такие речи! А я тут стою и молчу! Этакие дурни, этакие сумасброды! Не миновать им виселицы, если они будут заниматься такими делами, да и мне вместе с ними, и некому будет отслужить мессу за упокой моей души. Убийство, нападение… ах, я не желаю с ними иметь ничего общего, я ухожу.

Слово взял представитель бургундской знати, господин де Бертовиль.

— Говорят, кардинал делает каждую неделю смотр своей шотландской гвардии, — сказал он. — Если бы можно было уговорить одного из офицеров устроить так, чтобы невзначай разрядилось ружье…

— Я ничего не слышал. Боже упаси меня от этого, я ничего не слышал, бормотал в ужасе Тюрлюпэн.

Плащ свой он раздобыл. Торопливо вышел в дверь. Потом пустился бежать, словно за ним уже гнались судебные стражники. Только очутившись в узком коридоре, который вел с галереи в левый угловой павильон, успокоился он опять.

«Здесь я найду ее, — сказал он себе. — Она должна сейчас же со мною уйти, я дольше тут не останусь, такие слова нельзя произносить. У меня нет охоты попасть на галеры. Третья дверь, и потом дважды постучать, чтобы она знала, что это я. То-то изумится она, когда я ей скажу, кто я такой, и что я еду с нею в Булонь и что мы заживем вместе. Только вот что: она, пожалуй, подумает, что должна будет каждый день угощать меня к завтраку бисквитами и паштетами. Нет, я не из тех людей, которым вкусная еда дороже всего на свете. Когда я утром нахожу в миске посреди реп кусок телятины, то и этим доволен. И одной кружки вина в день хватит на нас обоих».